Вспомнить все - Тарасенко Вадим. Страница 39

Отец лежал на кровати, посередине больничной палаты. Белоснежная повязка на голове закрывала страшную рану. Заострившийся нос, провалившиеся куда-то внутрь глаза – все говорило о том, что этот человек опасно приблизился к той черте, которую рано или поздно переступают все.

Сын молча подошел к отцу. Кто-то услужливо поставил рядом стул. Борис сел на него и сжал неподвижную руку отца в своих руках.

Медленно, словно в одном ритме с лениво ползущими линиями на экране рядом стоящего монитора, текло время. И так же не спеша, тягуче в голове у Бориса ворочался один вопрос: «За что?» Ворочался и не находил ответа, не в силах пробить великую стену, надежно отделяющую человека от понимания сути причинно-следственных связей этого мира. Как и не находят ответа миллионы людей, тысячелетиями бьющиеся головой об нее и видя лишь две насмешливые надписи, начертанные на ней: «На все воля Божия» или «Случайность».

Вот и в голове Бориса, словно взбитая этим извечным вопросом, загустела, кристаллизировалась мысль: «На все воля Божия». И неудержимо захотелось помолиться, обратиться к Всевышнему с единственной, но часто трудновыполнимой просьбой: «Спаси отца».

– Папа, я скоро приду, – вслух обратился Борис к лежащему без сознания человеку и быстро, не оглядываясь, вышел из палаты.

– Где тут ближайшая церковь? – обратился он к одному из трех приставленных к нему охранников.

– Церковь?

Борис, не отвечая, продолжал смотреть на охранника. У того лицо из удивленного мгновенно приняло озабоченно-исполнительский вид.

– При больнице обязательно должна быть церковь, – он метнул приказывающий взгляд на одного из своих коллег.

Тот тут же бросился по коридору и открыл первую попавшуюся на его пути дверь. Через некоторое время из-за нее вышла пожилая женщина в белом халате. Быстро выхватив взглядом из людей, стоящих в коридоре, Бориса, она непосредственно обратилась к нему:

– Спуститесь на второй этаж, а там найдете.

«Господи, ты и так уделяешь мне слишком много внимания, но все же я прошу тебя – спаси моего отца, не дай ему умереть. Прошу тебя, перенеси свою милость с меня на него», – из глаз стоящего на коленях Бориса потекли слезы.

И неожиданно он почувствовал, что словно с этим потоком слез из него выходит напряжение, которое копилось в нем с того уже далекого августовского дня, когда он взлетел с космодрома Байконур на экспериментальном космическом ракетоплане «Х-3», чтобы после взрыва ракетоплана уже в космосе спастись, «приземлившись» на американскую орбитальную станцию. Затем испытания на катапульте, для определения его везучести, аварийный старт на «Прорыве», полет в гиперпространство, попадание в черную дыру, возвращение из нее на Землю, бесконечное копание в его голове, многочисленные тесты на детекторе лжи, перелет в Америку, покушение, взрыв над Атлантикой. Все эти события щедрыми горстями насыпали напряжение в такую, в принципе, хрупкую человеческую душу. Человеческую душу, загнанную чьей-то железной рукой в бесконечный лабиринт, скорее похожий на беличье колесо. И спицы этого колеса уже слились в сплошной мерцающий круг, напоминающий больше циркулярную пилу.

Одиноко стоящий на коленях человек плакал долго. На твердый церковный пол тихо падали капли слез, и так же тихо капали в бездну вечности минуты.

Наконец Борис медленно поднял голову. Все так же слабо мерцал огонек одиноко стоящей свечи. Все так же приглушенно блестели серебряные оклады икон, и все то же безмолвие заполняло церковь. Но все же что-то изменилось. Коленопреклоненный человек словно чувствовал это своей омытой, обнаженной душой. Тишина, до этого безучастно окружавшая человека, наполнилось каким-то напряжением, вибрацией, слышимая только столь эфемерной субстанцией тела. Так наполняется дрожанием воздух от еле сдерживающего огромное давление котла, словно трепещущего от близкого взрыва.

Борис медленно поднял глаза еще выше. На него смотрели пронзительные глаза древнего святого. Слабое пламя свечи, поставленной Борисом, отражалось в них. И в месте с мерцанием свечи мерцали и глаза – в них стояли слезы. Икона Святителя Михаила, простоявшая не одну сотню лет в центре Киева, заплакала…

Резкое дуновение ветра затушило свечу – в церковь вбежал охранник.

– Борис Иванович, ваш отец…

Человеческий мозг, задействовав ни с чем не сравнимое по быстродействию подсознание, мгновенно сопоставив все только что увиденное, опередил произносимые слова.

«Мой отец умер».

– …Только что пришел в сознание.

Тихий океан. Тайваньский пролив.

Десять километров над Тихим океаном.

Борт китайского стратегического бомбардировщика «Н-25».

22.40 по пекинскому времени.

Многотонная махина, казалось, застыла в воздухе. Спереди, справа, снизу вольготно раскинул свои воды Тихий океан. И лишь слева, через бронебойные стекла стратегического бомбардировщика в легкой дымке просматривалась зеленая полоска земли – в пятидесяти километрах от самолета лежал остров Тайвань.

Сравнительно небольшой островок, затерянный на огромных просторах Великого океана и угораздивший образоваться на стыке Филиппинской и Евразийской геологических платформ, трепало не только землетрясениями и тайфунами. В далекие времена служивший прибежищем для японских и китайских пиратов, он в середине двадцатого века стал приютом для сотен тысяч людей, бежавших сюда от коммунистических отрядов материкового Китая, и чудом оказался не захвачен ими – помешали американские корабли, блокировавшие Тайваньский пролив. И вот уже больше двух веков Тайвань ухитряется оставаться независимым, находясь в ста шестидесяти километрах от полуторамиллиардного Китая. И два века альма-матер пытается вернуть заблудшее дитя в свои объятия. Объятия, практически вплотную, а выражаясь военным языком, в упор приблизившиеся к острову и давно ставшие ядерными. На борту «Н-25» находились две тактические ракеты с ядерными боеголовками.

– Командир, через тридцать секунд достигнем расчетной точки, – штурман самолета капитан Дэн Цун не отрываясь следил за электронной" картой на своем дисплее.

– Понял, – командир бомбардировщика майор Лин Мучжи коротко кивнул и тут же включил рацию.

– Первый, я пятый. Мы в расчетной точке. Разрешите продолжение задания.

Кодированный импульс с материка пришел почти мгновенно:

– Пятый, я первый. Продолжение задания разрешаю.

Мужской палец уверенно вдавил большую черную кнопку на панели управления, разрешая бортовому компьютеру продолжать выполнение полетного задания. Тотчас далекий горизонт за стеклом кабины пошатнулся – ядерный бомбовоз, плавно накреняясь, совершал поворот. Но вот вновь горизонт встал в привычное горизонтальное положение.

– Мы на курсе, – штурман подтвердил правильность действий компьютера.

– Сейчас чанкайшисты заметушатся. Шутка ли, наш стратегический бомбардировщик над их территорией. – Лин Мучжи, положив руки на подлокотник кресла, наблюдал, как на дисплее увеличиваются размеры острова.

– Еще пальнут сдуру.

– Это было бы просто замечательно. Чанкайшисты сбили китайский самолет, сошедший с курса из-за неполадок аппаратуры. Уже бы через пару часов наши транспортники садились бы в Тайбэе [43], в его международном аэропорту. И с этого дня он назывался бы более благозвучно [44], – летчики рассмеялись.

Сильный удар сотряс корпус самолета. Разом вспыхнули несколько аварийных ламп, сообщавших, что на борту пожар, разгерметизация, что вышли из строя электросистема и гидросистема. Словом, стратегический бомбардировщик в одно мгновение превратился в летящий по инерции кусок металла, начиненный ядерным оружием.

– Что это… – герой Китайской Народной Республики, майор китайских военно-воздушных сил Лин Мучжи договорить не успел – топливо из разрушенного центрального топливного бака соприкоснулось с огнем.