Вспомнить все - Тарасенко Вадим. Страница 71

– Что бы мы делали без наших компьютеров?! – второй пилот самолета Валери Дюпен сладко потянулся в своем кресле. – И как раньше без них летали, не представляю!

Первый пилот самолета Мухаммад Абдульхайр окинул взглядом приборную доску, еще раз убеждаясь, что все нормально. Затем неторопливо извлек из нагрудного кармана мобильный телефон.

– Что, решил позвонить подружке? Только какой? Той, что в Париже, или той, что в Лос-Анджелесе? – Дюпен, откинувшись на спинку кресла, захохотал.

– Да нет, Валери. Тебе! – Араб быстро навел телефон на второго пилота, словно собираясь его снимать, и нажал кнопку.

Миниатюрная стальная игла, выброшенная из телефона сжатым воздухом, попала французу в грудь, глубоко проникнув в тело. Яд, нанесенный на иглу, мгновенно растворился в крови. Валери Дюпен так и умер – смеясь.

– Тебе уже и компьютеры не помогут, – довольно улыбаясь, араб теперь нажал кнопку вызова на мобильном телефоне.

У сидящего в пятнадцатом ряду мужчины в кармане завибрировал телефон. Он улыбнулся, встал из кресла

– Простите, разрешите пройти, – Абу Абдульхайр стал пробираться к проходу.

До Лос-Анджелеса оставалось семь тысяч километров или сто пятьдесят минут полета.

Италия. Рим. Ватикан.

18.00 по местному (среднеевропейскому) времени.

Вечернее солнце словно замерло, прекратив свой бег за горизонт, заинтересовавшись событием, которое вот-вот должно будет произойти в Вечном городе. И вместе с солнцем сотни тысяч пар глаз были устремлены на центральный балкон собора Святого Петра, украшенный пурпурным балдахином.

Людской гомон стих – на балконе показалась одинокая красная фигурка. Хосе Родригес, декан коллегии кардиналов, оглядев колышущееся под ним человеческое море, воздел руки к небу и голосом, усиленным и облагороженным специальной акустической системой, провозгласил: «Habemus Papam! Pius quintus decimus» [79]. Радостный, многоголосый возглас взвился в небо. Мощный колокольный звон поплыл над Римом.

На балконе появился облаченный в белые папские одежды Франсуа Миньон с золотой епископской митрой на голове.

– Братья и сестры во Христе! Мы живем в трудное, непростое время. Многие люди не выдерживают ниспосланных на них испытаний и отворачиваются от Бога. Сеть, которой Господь ловит человеческие души, сейчас разорвана. Но не следует падать духом. Христос призывал к любви к ближнему. И это есть путь к спасению. Сделаем все возможное, чтобы идти по пути единства.

Шквал аплодисментов, встретивший появление Франсуа Миньона, с каждой его фразой стал стихать.

«Люди становятся изгоями у себя в странах, гражданами второго сорта, а их призывают к любви к ближнему и единению. Любви и единению с кем? С арабом, китайцем?» – Иван Поддубный с бокового балкона смотрел на многосоттысячную толпу людей, стоящую на площади. – Наши предки не боялись идти защищать гроб Господень от тех же арабов за тысячи километров от своей родины. Они понимали, нет, чувствовали, что не может быть в мире всеобщей любви, всеобщего единомыслия. В противном случае мир бы давным-давно погиб бы, изошел маразмом. Единомыслие бывает только на кладбище. Эх, ну почему люди забыли отличную форму выживания – крестом и мечом».

– Не отвергайте лоно Церкви! Ибо, отвергая Церковь, вы отвергаете Христа! А отвергая Христа, вы отвергаете саму жизнь!

Легкий бриз аплодисментов тут же затих, едва Пий XV удалился с балкона.

Йеллоустонский национальный парк.

Холл отеля «OldFaithful».

10.05 по местному времени.

– До вечера, миссис Симпсон.

– Счастливо провести время, мистер Кинг.

– Спасибо, мэм. Я думаю, у меня это получится, – входная дверь отеля открылась, выпуская постояльца из двести шестого номера.

Там же. Борт вертолета «СН-87 Чинук».

10.25 по местному времени.

Стадо бизонов, с такой высоты очень похожих на большие коричневые валуны, стояло около речки. Животные неторопливо пили воду, не обращая никакого внимания на шумящий вверху вертолет. Рядом с людьми, на одном с ними уровне, лениво двигая крыльями, пролетел орел, высматривая себе на земле добычу.

– Совсем не бояться людей, – Кларк Ларионов округлым жестом рукой указал на стоящих внизу животных и летящего орла.

– А чего им нас бояться? Кормим и лечим. Им скорее самой природы стоит опасаться.

Слова Боба Каминского словно выключили звук – в салоне повисла напряженная тишина, нарушаемая лишь гулом двигателя.

Борис непрерывно шарил глазами по раскинувшейся под ним земле и буквально чувствовал, как отчаяние медленно, миллиметр за миллиметром, поднимается в нем. Он все отчетливей понимал, что ни сидящим рядом с ним людям, ни кому-либо еще он не может ответить, случится ли тут грандиозная природная катастрофа, которую он так отчетливо увидел у себя перед глазами там, в Киеве, сидя рядом с сошедшим с ума отцом. А если случится, то когда и как ее можно предотвратить. Уж лучше бы его видение было просто бредом переутомившегося мозга. Явные и скрытые насмешки над ним в этом случае – совсем ничтожная плата за спокойствие на планете. А если это все же не бред, а подсказка Бога? И вновь пара глаз пытливо вглядывается вниз, пытаясь увидеть, уловить некий знак, намек, ключ, отворяющий массивную дверь, за которой, словно золотые слитки, ответы на эти три вопроса: будет ли, когда, как избежать.

Вертолет продолжал лететь над руслом реки. По обоим ее берегам раскинулся величественный лес, а сами берега становились все круче и круче – приближался Гранд Каньон – одна из морщин на челе Земли, пережившей уже немало катаклизмов.

«Как у меня на речке дома», – взгляд русича рассматривал крутой песчаный берег, наверху которого, подходя к самому обрыву, толпились сосны.

Ему вдруг вспомнился уже далекий эпизод детства. Лето, речка Припять, соревнование «Победитель» – надо было спрыгнуть вниз вот примерно с такого же обрыва, переплыть речку, добежать до дуба на той стороне, сорвать с его ветки оранжевую ленточку и вместе с ней вернуться к месту старта. И как сейчас тридцатидвухлетний мужчина, так и тогда четырнадцатилетний паренек с отчаянием и надеждой смотрели на этот крутой берег, пытаясь найти решение. Тогда, восемнадцать лет назад, Борис нашел это решение. Он заметил на крутом откосе, вымытую стекавшей от недавнего дождя водой, ложбинку и по ней взобрался наверх, опередив бегущих впереди него двух пацанов, поднимавшихся вверх стандартным, окольным путем. Он вспомнил, как уже почти на самом верху песок под его ногами неожиданно пополз вниз, и он отчаянно схватился за жидкий пучок травы. И вновь, как и в далеком детстве, у мужчины напряглись мышцы живота, будто и сейчас стремясь предотвратить неизбежное падение. А левая нога дернулась, как и тогда, ища опору. Тогда он ее нашел – подвернувшееся гнездо береговой ласточки послужило опорой. Оттолкнувшись от него, паренек вскарабкался наверх, обрушив этот птичий домик.

«Толчок, обрушение», – что-то неясное зашевелилось в голове у Бориса, что-то сходное он уже где-то читал, и притом связанное с надвигающейся природной катастрофой. Русич сжал ладонями голову, словно пытаясь не пустить, не дать этой неясной мысли, мысли-тени покинуть голову, как это сделала она вчера, когда он стоял в том жутколесье, рядом с «Пастью Дьявола». Мысль тогда упорхнула, как та утка с заветным яйцом, в котором была смерть Кощеева. Неужели это произойдет и сейчас? Где тот спасительный посвист стрелы, пригвоздивший зловредную утку?

– Боря, что с тобой? Тебе плохо, милый?

Там же. Район пещеры «Пасть Дьявола».

10.45 по местному времени.