Одесса-мама: Каталы, кидалы, шулера - Барбакару Анатолий. Страница 10

Олег и оберегал, и учил. Самолично контролировал работу лохотронщиков и кидал, подсказывал, когда кто-то что-то делал не так, отмазывал от милиции. Даже если повышал голос на нерадивых, то это звучало не раздраженно, не зло, а скорее обиженно.

Папа голоса не повышал вообще. Он лишь смотрел, и этого было достаточно. Иногда укорял или хвалил. Но и то и другое сдержанно, по-отечески скупо.

Утром и вечером каждого трудового дня члены семьи (или ведомства) собирались в ресторане гостиницы «Черное море» на семейный совет (или планерку). По утрам получали напутствие и путевки на маршрут, вечером сдавали выручку. И занимались разбором полетов.

При видимом отсутствии жесткости со стороны старших, дисциплина внутри клана была на высоте. Хотя молодые люди, собранные Папой под крыло, были так называемой трудной молодежью. Большинство из них, до того как попасть в семью, были ворами по случаю, бомжами, трассовыми проститутками. Наркоманов, правда, в клане не было. Разве что тем, кто только-только присел на иглу, Папа мог дать испытательный срок. А дальше... Соскочишь — приживешься. Нет — в семье тебе не место.

Как зародилась семья? Ну, во-первых, она уже была. В составе папы Папы и сына Олега. Олег большую часть своей жизни воспитывался бабушкой, мамой отца. Матери своей он не помнил. По-видимому, в этом нужно искать не только секрет его преданного отношения к отцу, но и секрет отеческого отношения Папы ко всем обездоленным жизнью подросткам.

Когда-то Папа, бредя по городу с сыном, задержался взглядом на банальной сценке. Двое засаленных от грязи юношей готовы были подраться из-за пустой бутылки.

Папа помирил юношей, выдав каждому по пять рублей. И предложил им свою опеку. Вот так сразу взял и предложил. И опеку, и работу.

Можно лишь представить, что ощутили в тот момент подростки-бомжи. До этого высшим жизненным фартом они считали найденную в мусоре стершуюся до дыр джинсовую куртку или сапоги любого, но большего размера. С высшим проявлением человеческого благородства и великодушия за последний год они столкнулись всего один раз: когда бомжи-паханы не отогнали их от своего мусорного бака...

А тут вдруг респектабельный мужчина с перстнем предлагает опеку...

Папа всегда выглядел сочно, по-одесски. Как типаж он с одинаковым успехом мог сойти и за преуспевающего одесского нэпмана двадцатых годов, и за современного колумбийского наркобарона, какими их показывают в боевиках. Папа был невысокого роста, имел солидно выступающий живот и неспешную походку человека, держащего на руках контрольный пакет акций своей судьбы. На лице самыми характерными деталями были благополучные щеки, усмешливые глаза-щелки и тонкие нэпманско-колумбийские усы. Перстень, неизменная трость в руке, шляпа с загнутыми полями и седые виски под ней довершали гармонию образа.

Шляпа, пожалуй, несколько склоняла имидж к наркобарону. Нэпману больше подошло бы канотье.

Прошлое Папы известно лишь приблизительно. Долгое время его не было в Одессе, но до отлучки он был уважаемым в городе аферистом широкого профиля. Уважаемым, но средне преуспевающим. Особому успеху вредили, как ни странно, шляпа, трость и вальяжность. Излишняя экстравагантность аферисту не к лицу. Папа не мог не понимать этого, но убыточному имиджу оставался верен. Эта иррациональность выдавала в нем натуру деликатную, не ограниченную рамками меркантильных интересов.

Вернувшись в Одессу, Папа по старой памяти получил у бывших коллег кредит доверия и уважения. Городские авторитеты выделили ему в долгосрочную аренду престижные угодья. Центр города. Такая размашистая щедрость авторитетов объяснялась не только уважением к ветерану, но и тем, что заявок на надел от других в тот период не поступало. Другие осторожничали. Катаклизм, только-только прервавший срок аренды и вольной жизни предыдущего арендатора, смутил их.

Папа взялся за дело.

Молодежь, которой Папа прививал свое понимание профессии, впитывала эти познания легко. Большинство начинало освоение с нуля, так что проблем с перевоспитанием не было. Хотя, конечно, отдельные пункты внутрисемейного устава некоторых смущали. Казались им старомодными. Непросто было объяснить недорослю-бугаю, почему он не имеет права угомонить кинутого лоха, отключив его. Тем более что в прежней своей жизни недоросль только так и решал проблемы.

Папа и не объяснял. На то он и устав, чтоб не нуждаться в толковании. Не Библия!

Со временем детвора до многого доходила сама. До удовольствия от изящной постановки.

Папа, конечно же, испытывал удовлетворение, когда отличившиеся гордились не только суммой дневной выручки, но и тем, как чисто «развели» клиента.

К возделыванию угодий Папа приступил решительно.

За время отсутствия постоянного хозяина прибыльные точки оккупировал пришлый люд. Группа ломщиков-гастролеров из Приднестровья, заключив краткосрочный контракт с патрульными ментами, промышляла у обменных пунктов в районе вокзала.

Совершая ознакомительный обход владений. Папа вежливо разъяснил гастролерам, что с этого момента лицензия, которую они выдали сами себе, недействительна.

Пришлые Папу беспечно послали. Довольно далеко.

В тот же день...

Что такое «ломка» денег, объяснять вряд ли стоит. На всякий случай, в двух словах... Применительно к нашему случаю...

Вы подходите к обменному пункту, но он закрыт. Почему? За стеклом висит уклончивая табличка: «Технический перерыв». Вы растерянно оглядываетесь и замечаете, что стоящий рядом молодой человек приличной внешности заканчивает отсчет денег таким же невезунчикам, как вы. Невезунчики, получив наличность, удаляются, и молодой человек услужливо направляется к вам. Предлагает обменять доллары у него. Для верности, по более благоприятному, чем в пункте, курсу. Вы и так не особо сомневаетесь, стоит ли рискнуть (финансовая операция, свидетелем которой вы стали, рассеяла подозрения), а тут еще замечаете милиционера, прошагивающего на заднем плане.

И совсем уже подкупает вас тот факт, что меняла купюру вашу наперед не берет, а отсчитывает на ваших глазах рубли и первым вручает их вам. Да еще, получив от вас деньги, не спешит удалиться, а деликатно ждет, пока вы пересчитываете полученное.

На ваше замечание о том, что в стопке не хватает десяти рублей, он с готовностью пересчитывает стопку еще раз и с извинениями достает из кармана недостающую десятку. Отдает ее вам.

Откуда вам знать, что в тот момент, когда рука нырнула в карман, она оставила в нем взамен извлеченной десятки рублей триста-пятьсот, незаметно «отломленных» от вашей пачки.

Получив недостающую мелочь, деньги скорее всего вы пересчитывать не станете, а если и вздумаете, то к тому моменту, когда досчитаете, менялы рядом уже не окажется. Что же касается финансовой операции, развеявшей вашу подозрительность, то она, конечно же, была постановочной.

Итак, в тот же день...

К меняле-приднестровцу, несшему вахту у будки при входе на Привоз, подошла парочка лоховитых молодых людей. Из тех, которые наезжают в город из провинции с полосатыми пластмассовыми сумками и, ошалев от дешевизны, ведут себя как мародеры: хватают на базарах все подряд.

Парочка добросовестно отыграла роль жертв. Прочитала вывеску за стеклом, растерянно осмотрелась, проследила за лжеобменом. В ответ на предложение об обмене девушка вынула из дерматиновой сумочки триста долларов.

Меняла отсчитал требуемую сумму, не позабыв, конечно, недовложить десять рублей. Передал ее парочке, приняв взамен три зеленые сотни.

Но девушка оказалась излишне лоховитой. Пересчитывать деньги она не стала, а просто, перетянув пачку резинкой, бросила ее в сумочку.

Парочка отправилась к стоянке такси.

Менялу такое развитие событий, разумеется, не устроило. Не для того он перся в такую даль из родного Приднестровья, чтобы делать услуги лохам. Менять им доллары, да еще и по невыгодному для себя курсу.

Спохватившийся ломщик догнал парочку у стоянки и объявил, что его смущает качество полученных стодолларовых купюр. Потребовал произвести обратный обмен.