Я – шулер - Барбакару Анатолий. Страница 22

С площадки доносились бодрые уверенные голоса: мужские – низкие злобные и женские – кокетливые, визгливые. Борьку раздраженно звали из-за двери. И одновременно ворочали ключом в замке, блокированном защелкой. И все звонили, звонили.

– Открывай, – сказал я.

Теперь их было пятеро; добавился еще один, земляк Хачика. Сорокалетний, пузатый, усатый. Дамы, кажется, были те же – мне не дали разглядеть.

Кривоногий коротышка сразу же потребовал:

– Посторонние – на воздух!

Это – мне.

Сколько ни возвращаюсь к этому моменту, ни окунаюсь в него, не могу решить даже сейчас, какое продолжение следовало избрать. Уйдешь – потом не простишь себе. Останешься – тоже будет что не прощать.

Нормальный шулер удивится: как – какое продолжение? «Разводить» надо. А если хлопцы – обкуренные, взведенные собственным трезвоном, если их дамы воодушевляют, а ты – спросонья, разбуженный звонком тридцать седьмого года...

Я остался. Глупо так уперся:

– Пока хозяин не скажет, не уйду...

Дальше от меня требовали одного: чтобы правильно угадал, кто хозяин. Угадать никак не удавалось. Ответ: «Борька» – пришедшими явно не брался в зачет.

Меня долго били. Не то чтобы долго – монотонно. Чередуя удары с вопросами:

– Кто у нас хозяин?

При этом один нож держали у подбородка, так, что он задирал голову вверх-назад, а второй, нервно дергаясь, подносили к животу. Сам Хачик и подносил. Он же и бил в основном.

Оттесненный, прижатый к мойке на кухне, по пояс голый, я чувствовал себя беспомощно. И мерзко. Это ничтожество бьет меня, двухметрового, двадцатипятилетнего уже мужика, в дармовую рожу, а я... Как с этим жить?.. Нет, то продолжение, которое выбрал я, было лучшим.

И удивительно, Борька, этот перепуганный непутевый щенок, все норовит всунуться между мной и Хачиком и уговаривает того:

– Отец родной, не отсюда он, откуда ж ему знать... Конечно, ты хозяин.

Я его за хозяина не признал. Замолчал. Но это уже как-то было оправданно

– лицо разбито, весь в крови, зуб сломан, еще пяток покрошено.

Борькиным уговорам вняли, оставили в покое. Переместились в комнату. Меня на кухне бросили. Забыли вроде.

Но без продолжения не обошлось.

Борька, добрейшая душа, поведал жаждущей веселья публике, что зря публика так со мной, потому как день рождения – только раз в году. К сожалению.

Взялись опять за меня. Дескать, как так, брезгую выпить с ними. А я с пятнадцати лет до сих пор ни глотка спиртного, даже на свадьбах друзей, даже за упокой близких. А тут с этими... Уперся опять. Опять ножи достали, полезли из-за стола ко мне. Коротышка пистолетом размахивал. Все грозился почему-то задницу прострелить. И сучки их крашеные что-то весело орали, скалили в улыбках зубы.

Придумал ход. Устранился из всей этой мерзости. Уступил им, согласился выпить. Борька тост произнес. Все дружно выпили, вежливый народец. Выпустили меня из внимания. На это и рассчитывал. Делая вид, что пью, вылил рюмку за воротник в сторону рукава... Джемпер к этому времени уже натянул, неудобно как-то: застолье, а я – полуголый. Джемпер шерстяной, темно-серый. Поступок бесследным остался. И сразу же стал изображать из себя вдрызг пьяного.

Все очень удивились. Борька, умничка, сам поверил, взялся убеждать, что это все от того, что не пьющий я совершенно. Так что плохо быть совершенно непьющим.

Оттранспортировали меня на место, на кухню. Презрительный красавчик помог Борьке. При этом вякнул сквозь зубы:

– Животное.

До утра просидел за кухонным столом. Положив голову на руки. И, кроме всего прочего, анализировал трюк с водкой. Трюк, конечно. Вроде как «развел». Но ведь заставили – и выпил...

Больше всего зацепил за живое Бугай-красавчик. (Кличка такой и оказалась

– Бугай). Не тем, что сквозь зубы процедил, когда на кухню волочил. (Я-то трезвый, только усмехался про себя.) Казался он особенно мерзким. Именно своей красотой, благополучностью. Те – хоть драные, убогие, а этот вроде как маскируется. И явно презирает весь род людской, включая своих дружков.

(Я бы тогда не имел к нему особенных претензий, если бы знал, что до этого, на зоне, он считался вполне умеренным жуликом и место свое знал.)

Под утро компания разбрелась. Остались двое: Бугай и кривоногий. И их девочки. Коротышка со своей завалились в Борькиной комнате. Красавчик с барышней почивали на моей кровати.

Борька, как сомнамбула, слонялся по квартире. То на балконе постоит, то в ванной обнаружится.

Я заглянул в свою комнату, увидел спящих молодых и понял, что нужно сделать. Знал, каким должно быть продолжение, чтобы хоть как-то уцелеть после этой ночи.

Взглядом подозвал к себе Борьку. Всучил ему бутылку из-под шампанского. Борька взирал на меня с удивлением и с ужасом. Он понял. Я на всякий случай пояснил:

– Твой – Малый. Начнешь первым. Услышу – сделаю Бугая.

– Ты что, – заканючил Борька. – А потом как?..

– По макушке, – зачем-то сказал еще я, хотя понял уже: духу у него не хватит.

Ну нельзя, нельзя было из этой ночи выходить безмятежно!.. Все сделаю сам. Сначала – Бугай, потом – коротышка. Начхать на его пистолет. Не успеет.

И тут запричитал Бориска:

– Ты уйдешь, а я – как?.. Милиция. И от блатных куда денешься? Тебе хорошо, ты в розыске...

Слушал его и понимал, что он прав: мне легче.

И я ушел от него. Тихо вышел из квартиры и спустился на лифте в режущее глаза снежное утро.

Впервые после этого я увидел Борьку через двенадцать лет.

Но до этого... Много чего было до этого. В том числе имела продолжение и история после дНо до этого... Много чего было до этого. В том числе имела продолжение и история после дня рождения.

Я не уехал из города. Днем умудрился снять квартиру, через пару дней привел в нее хозяйку.

События той ночи из памяти выветривались туго. В те времена я был менее качественным христианином, чем сейчас. Жаждал мести. Как могло быть иначе? Именно этому учили с детства литература, позже учителя, позже сама жизнь, особенно та ее часть, с которой приходилось иметь дело.

Не знал, где их искать, не знал, что буду делать, если даже найду, но точно знал, так оставлять нельзя.

И плана-то никакого не было, но я, убогий романтик, этому несуществующему плану даже название дал: план «Зорро».

Случай все сделал за меня. Почти все.

Как-то пересекаю на такси центральную площадь города. У этой площади – центральная интуристовская гостиница и ресторан. Гляжу скучающим взглядом в окно, и – ни тебе: стоят голубчики в полном составе. Четверо моих незабываемых и еще человек пять, все в кожаных куртках, опершись задницами о перила-ограждения у дороги.

Чуть проехали мы, прошу таксиста остановить. Жду. Чего жду, пока не знаю. Дождался.

Коротышка прощается – все при этом о чем-то гогочут, – ловит машину. Поймал, обогнал нас.

Прошу таксиста ехать за ними. Таксисту – что, пообещал переплатить вдвое. Конечно, лучше бы Бугай или на худой конец Хачик. Ну ничего, начнем с этого. Оставшимся больше нервничать придется.

Машина, за которой мы едем, въезжает в спальный район, тормозит возле остановки транспорта.

Мы проезжаем еще метров пятьдесят, я рассчитываюсь с таксистом.

Кривоногий, выйдя из машины, собирается перейти улицу, но тут его окликает крашеная (помешались они на этих крашеных) блондинка, и он радостно возвращается на тротуар.

Смотрю, куда он собирался идти. Напротив – только дом со сквозными подъездами. Напротив того места, где кривоногий высадился, – как раз подъезд. Пересекаю улицу, прохожу через соседний во двор и со двора вхожу в нужный подъезд. Похоже, тот, в который он направлялся. Подъезд извилист, не просматривается на свет. Выглядываю на улицу. Вот – остановка напротив.

Коротышка уговаривает крашенку. Та, кокетливо смеясь, отказывается, разводит плечами, показывает на часы. Кривоногий в настроении, хохочет, игриво тянет к себе подружку, подружка игриво пытается высвободиться.