Мы с королевой - Таунсенд Сьюзан "Сью". Страница 20

16. Появляется Лесли

На рассвете следующего дня Мэрилин, неофициальная жена сидящего в тюрьме Лесли, родила первенца. Повитухой была Вайолет Тоби. За ней побежали, как только у Мэрилин отошли воды. Мэрилин отнюдь не выражала желания непременно рожать дома. Она очень надеялась побыть в роддоме хотя бы три дня, но «скорая помощь», следуя путаным указаниям компьютера, заблудилась в лабиринте района Цветов. Когда Вайолет поняла, что младенец вот-вот родится, она выглянула из окна гостиной Мэрилин, чтобы посмотреть, кто в переулке Ад еще не спит. Сквозь щель в бархатных шторах королевы пробивался свет. Тогда Вайолет, подбадривая кричащую от боли Мэрилин, сказала, что сходит за подмогой, и, выскочив из дома, постучалась к королеве.

Приоткрыв шторы, королева увидела у себя на пороге Вайолет Тоби в вишневом халате из «рогожки» и в парусиновых туфлях. Королева в это время решала головоломку: составляла из кусочков картину, и в руке у нее было зажато облачко над Балморалом. Она было пошла открывать дверь, но вдруг поняла, откуда этот кусочек, и прежде вставила его на место.

— Мне нужна подмога, — проговорила запыхавшаяся после пробежки Вайолет. — У Мэрилин дитя на подходе, а во всем доме никого, только полоумный парнишка.

Королева стала возражать у нее, мол, нет опыта в родовспоможении, и пользы от нее не будет никакой, она лишь помешает. Но Вайолет стояла на своем, и королева скрепя сердце последовала за ней. В гостиной полоумный подросток, один из Лесовых отпрысков от других его связей, стоял над Мэрилин, держа в руках мокрое посудное полотенце — серую липкую тряпицу, которую он, даже не сполоснув, вынул из мойки.

— Я же сказала личное полотенце, идиотина, — рявкнула Вайолет и отправила его наверх в ванную, крикнув вслед: — И отыщи там чистые простыни!

— Нету тут чистых простыней, — крикнул он в ответ.

Содрогаясь всем телом, Мэрилин лежала на засаленном диване, рядом валялось грязное белье. Вайолет сгребла вонючее тряпье в сторону, уложила Мэрилин на спину и стянула с нее трусы. Королева видела немало ковбойских фильмов и знала, что понадобится горячая вода; она отправилась на поиски чайника и чистого таза. Кухня оказалась на редкость запущенной. Было очевидно, что тот, кто взялся вести дом, давным-давно махнул на нее рукой.

Королева не могла заставить себя прикоснуться к чему бы то ни было в этой кухне: слой жира и грязи покрывал все вокруг. Подошвы туфель липли к замызганному кафельному полу. Чайника не было, на плите, покрытой коростой жира, стояла лишь закопченная кастрюля.

Она уже повернулась, чтобы уйти, но тут заметила яркое пятно. Высоко наверху, на полке, куда запустение еще не добралось, лежал набор из трех детских распашонок — желтой, бирюзовой и зеленой. Встав на цыпочки, королева сдернула вниз целлофановый пакетик. От вида распашонок у нее почему-то сдавило горло.

— Я иду домой, — сказала она.

— Не уходи сейчас-то, он же с минуты на минуту выйдет, — взмолилась Вайолет.

При каждой схватке Мэрилин пронзительно вскрикивала:

— Мне нужен Лесли, мне нужен мой Лес.

— Я вернусь, — пообещала королева.

Она побежала домой и принялась собирать полотняные простыни, полотенца, наволочки, серебряный чайник, чашки с блюдцами, чай, пакет молока, большой фарфоровый таз пятнадцатого века и детские вещички, которые когда-то принадлежали ее прабабке, королеве Виктории. Она захватила их с собой из Букингемского дворца, зная, что Диане страстно хочется дочку.

Она металась по спальне, хлопая створками шкафа в поисках картонок для детских вещей; в постели заворочался Филип. До чего же у него запущенный вид, подумала королева; она начинала понимать, как легко впасть в такое состояние и как, наверное, трудно из него выбираться.

Они с Вайолет помыли Мэрилин, надели на нее одну из ночных сорочек королевы, застелили диван белым полотном и стали готовиться к появлению ребенка. Фарфоровый таз был наполнен кипятком, детское бельишко разложено возле камина, чтобы согрелось, а придурковатому парню велено приготовить чай — используя королевские чашки с блюдцами старинного доултонского фаянса.

— Разобьешь хоть одну чашку, я тебе, дубина, враз шею сверну, — пригрозила Вайолет.

Королева принялась устилать плоскую картонную коробку принесенными из дома полотенцами и наволочками.

— Мы будто снова в куклы играем, — сказала она Вайолет. — И мне это очень нравится. Когдагда Мэрилин заберут в роддом, надо будет в этой вонючей дыре прибраться. Хоть бы она слово сказала, корова несчастная. Неужто мы бы ей не помогли?! И постирушку бы устроили, и ребеночку кой-чего собрали бы; и какой-никакой порядок бы тут навели.

— Наверное, она была слишком подавлена и не справлялась с домашней работой, как вы думаете? — спросила королева. — Я знаю один подобный случай.

— А насчет этой чертовой «скорой» я нашему члену парламента обязательно напишу, — сказала Вайолет, проверяя, не показалась ли головка ребенка. — Вот выясню, как его зовут, и напишу. Безобразие какое. Я для таких дел уже старовата.

Тем не менее она действовала уверенно и сноровисто; королева изумленно наблюдала, с какой готовностью Мэрилин выполняет команды Вайолет, то приказывавшей ей тужиться, то отдохнуть чуток.

— Вы учились сестринскому делу, да, Вайолет? — спросила королева, прокаливая над газом ножницы.

— Нет, у нас в семье никто ничему не учился. Я даже сдала на стипендию, да только не до школы мне было. — Самая мысль о полном среднем образовании рассмешила Вайолет. — На форму и то денег не могли наскрести, да и вообще, пора было идти на заработки.

— Как это несправедливо, — сказала королева.

— Ох, Вайолет, — вдруг взвизгнула Мэрилин, — ой, мамочки, больно!

Вайолет промокнула лицо Мэрилин белоснежным личным полотенцем с монограммой, заглянула ей между бедер и сказала:

— Головку уже видать, вот-вот выйдет, скоро ты малыша своего возьмешь на ручки.

Лесли-Керри-Вайолет-Элизабет Монк родилась в два часа десять минут ночи, и весила она пять фунтов и шесть унций.

— Чуток побольше, чем пакет картошки, — заметила Вайолет, готовясь перерезать пуповину, связывавшую мать и дитя.

Королева зачарованно смотрела на ребенка — девочка лежала у Мэрилин посреди живота, словно розовый камушек на широком белом берегу. Вайолет попросила королеву запеленать малышку и вытереть ей личико. Когда это было сделано, веки у крохи поднялись, и на королеву глянули ярко-синие глазки, как сапфиры на той брошке, что подарили ей родители по случаю появления на свет Чарльза.

Королева протянула Лесли что-то лепетавшей Мэрилин — та была рада-радешенька, что боль отпустила и что ребенок «в порядке, не уродка какая или еще чего-нибудь». Придурковатого парня, заварившего без всяких просьб еще чаю, щедро похвалили. Лесли уложили в картонную люльку, и женщины сели пить густо-оранжевую жидкость.

Придурковатый братец Лесли открыл дверь, и в комнату вошли трое маленьких ребятишек в замурзанных майках и штанишках.

— Хотят на ребенка поглядеть, — сказал он. — Ты их своим криком разбудила.

— Это девочка, — сообщила пасынкам их незаконная мачеха. — Я ее назвала Лесли, в честь вашего папки.

Королева вымыла детям руки и мордашки. Потом им разрешили по очереди подержать ребенка. Затем она отвела всю компанию наверх и уложила всех вместе на двуспальную кровать под драные одеяла.

На площадке она вдруг увидела собственное лицо: вырванная из газеты страница была приклеена скотчем прямо к стене. Монархиня была сфотографирована во всем блеске — на открытии сессии парламента. Королева быстро осмотрела спальни и ванную. Тяжкий дух нищеты и безысходности ударил ей в нос, в легкие, въелся в одежду, казалось, что все тело облеплено мерзкой пленкой.

Надо полагать, к этому запаху в конце концов привыкают, подумала королева, спускаясь вниз, чтобы открыть дверь; на пороге стоял рассыпающийся в извинениях врач «скорой помощи» — они наконец-то разыскали переулок Ад.