Процесс тамплиеров - Барбер Малколм. Страница 23

***

Хотя Жак де Моле и отрицал обвинение в мужеложстве, он как бы экстраполировал описание своего вступления в орден на всех остальных, заявив, что ничто из выпавшего на его долю не миновало и всех прочих неофитов. По его словам, сам он мало кого принимал в братство, а когда все же ему доводилось делать это, то самую «неприятную» часть обряда он поручал другим, твердо зная, впрочем, что новичок обязан пройти все то, чему был подвергнут и он сам при вступлении в братство82.

Однако королю было мало самих признаний великого магистра. Нужно было еще предать их максимальной публичной огласке. Неторопливость средств связи и почти повальная неграмотность вовсе не означали, что феодальный правитель, тем более феодальный монарх, останется равнодушным к общественному мнению. И действительно, как будет видно впоследствии, уже сами по себе официальные обвинения явно имели целью спровоцировать во всех слоях населения отвращение и страх по отношению к тамплиерам83. А потому в пятницу, 25 октября, Жак де Моле вместе с другими руководителями ордена — Жераром де Гошем, Ги Дофеном, Жоффруа де Шарне и Готье де Лианкуром — предстал перед ассамблеей в Тампле. Особое место на этом собрании занимали богословы, церковные и светские магистры, бакалавры и другие представители Парижского университета84. Собрание было тщательно подготовлено: уже на следующий после массовых арестов день, но еще до того, как были получены какие бы то ни было признания, Ногаре собрал примерно ту же группу людей в зале капитула собора Нотр-Дам и перечислил им обвинения, которые выдвигаются против ордена тамплиеров. На следующий день, в воскресенье 15 октября, он обратился к значительно более многочисленной и разнообразной аудитории с пылкой речью по тому же поводу — на сей раз присутствовали королевские чиновники и члены ордена доминиканцев85. Университетские ученые и преподаватели были снова собраны 25 октября, чтобы послушать, как де Моле повторит свои признания, сделанные им перед судом инквизиции. Великий магистр признался — от своего имени и от имени прочих присутствующих руководителей ордена, — что, хотя первоначально создание ордена имело благородные цели, было одобрено Святым Престолом и благословлено им на борьбу с врагами истинной веры во имя защиты Святой Земли,

Он не пожелал перечислить эти преступления, по его словам, «из страха перед светским уголовным судом, и на тот случай, если упомянутый орден будет уничтожен, а его члены утратят уважение людей, положение в обществе и все свои богатства». Он сказал также, что преступления ордена были раскрыты благодаря усилиям христианнейшего короля Филиппа IV Французского, «несущего свет, от которого не скроется ничто». Он заявил, что, как и все Другие тамплиеры, искренне раскаивается в содеянном и просит собрание заступиться за них перед папой и королем, дабы они могли получить отпущение грехов и наказание в соответствии с решением церковного суда. Возможно, сразу же после этого Моле написал «открытые письма», о которых упоминают хронисты, его современники, умоляя всех тамплиеров сознаться в содеянном, ибо все они долгое время находились во власти заблуждений86. 26 октября университетское собрание выслушало сходные признания других руководителей ордена, а также некоторых «избранных» тамплиеров, вроде Жана де Фоллиако, который, видимо, был одним из осведомителей Филиппа в течение долгого времени вплоть до начала арестов87. В целом 38 тамплиеров, включая рыцарей, священников и послушников, подтвердили, что обряд их посвящения в братство был исключительно непристойным и описание его великим магистром полностью соответствует действительности88.

События этих двух дней нельзя считать просто академическими упражнениями в богословии и риторике, потому что именно в средневековых университетах тщательнейшим образом прорабатывались многие вопросы и законы религиозного, социального и управленческого характера, а достигнутые выводы имели самое непосредственное отношение к насущным проблемам страны. Для короля Франции университет был важен вдвойне, потому что обеспечивал не только теоретическую поддержку его режима, но и поставлял образованных людей для административного аппарата. В начале XIV в. Парижский университет был одним из ведущих университетов Европы, пользовался международным уважением и обладал колоссальным влиянием. Вот почему при подобном составе аудитории вторичное признание Жака де Моле, содержавшее к тому же дополнительные сведения, имело огромное значение. Признание великого магистра, его публичные заявления перед университетскими учеными, а также его «открытые письма» и вправду поражали четкостью и логичностью изложения, что заставляло предполагать, что все это тщательнейшим образом было подготовлено заранее Гийомом де Ногаре. Результатом должен был стать крупный скандал, который невозможно было бы скоро забыть — в том числе и тамплиерам, еще намеренным продолжать сопротивление.

Возможно, конечно, Жак де Моле был подвергнут пытке и таким образом вынужден подчиниться плану Ногаре. Весной 1308 г. некий каталонец, живущий в Париже, в письме своему другу, проживавшему на Майорке, описал весьма впечатляющую сцену, во время которой Жак де Моле срывал с себя одежду, чтобы показать ожоги и раны у себя на руках, на ногах, на спине и на животе, однако же обстоятельства, при которых эта сцена якобы имела место, — а именно выступление великого магистра с помоста перед парижской толпой — заставляют предположить, что все описанное скорее вымысел и игра воображения, а не реальная действительность89. Более того, существует некий документ, составленный анонимным юристом скорее всего в 1310 г., где обсуждаются различные юридические тонкости, связанные, видимо, с целой серией вопросов, поступивших от королевских чиновников, и где говорится, что, по словам самого де Моле, он признался «из страха перед страданиями», а стало быть, все же не был подвергнут пытке и на самом деле даже «просил порой, чтобы и его тоже пытали, иначе братья его сочтут, что он погубил их по собственной воле»90. Хотя и это свидетельство, возможно, тоже исходит из правительственных источников. Королевским чиновникам вовсе не обязательно было оправдываться или по какой-либо причине скрывать применение пыток, поскольку еще в 1252 г. папа Иннокентий IV дал право светскому суду применять пытку при судебных расследованиях91. Больше похоже, что за одиннадцать дней, прошедших с момента ареста Жака де Моле, к нему были применены иные методы давления, менее жестокие, но вполне способные постепенно сломить любое сопротивление. Возможно, использовалась примерно та же техника допроса, что и в наши дни: непрерывный допрос (возможно, его вели посменно), физические и нравственные страдания, вызванные содержанием в заключении, постепенное ослабление организма из-за голода и недостаточного количества сна. «Показательных» признаний на многих судебных процессах, особенно в XX в., добивались примерно теми же способами92. Сюда включаются и различные посулы и обещания. Возможно, де Моле предложили свободу, как только дело будет закрыто. Действительно, почти два года спустя, когда судебные слушания еще продолжались, он заявил перед папской комиссией, что «было бы весьма удивительно, если бы Римская церковь вдруг пожелала продолжить разгром ордена, в то время как исполнение приговора об отлучении от церкви императора Фридриха II было отложено на тридцать два года»93.