Собачья невеста - Тавада Ёко. Страница 7

— Что за кружок? — спросила Мицуко. — Айкидо?

Вместо ответа Есико молниеносным движением подхватила ее под мышки и усадила на стол. Мицуко забарахталась, засучила руками-ногами и пребольно стукнулась коленкой о стену. Тут Есико прилепилась спрутом к зашибленной коленке и моментально высосала из нее боль.

— Походила на тренировки и сама стала такая, как Таро, — похвасталась она.

Затем последовал рассказ о том дне, когда Таро Иинума перестал быть самим собой. Мицуко сидела вся красная, потирала коленку и слушала.

Рассказ Есико

Три года назад вон там, где теперь корпуса, домов еще не было, а на холме только-только построили новый ресторан. Как-то в воскресенье, ближе к вечеру, решили мы туда сходить. Посидели, выпили чаю, поели творожного кекса. Взяли домой бифштексов с соусом, идем назад по тропинке. Вокруг кусты, деревья. Вдруг слышим — странный такой звук, как будто мотор заурчал. Оглянулись — никого. Пустырь, трубы какие-то лежат. Ладно, пошли дальше. Вышли на асфальтовую дорожку, идем полем. Справа и слева — высокая трава. И снова непонятное урчание.

— Что такое? — спрашиваю, а из зарослей одна за другой выскочили собаки, и все здоровущие такие.

Я сначала ни чуточки не испугалась. Смотри, говорю, они без ошейников, наверно беспризорные. И тут одна ка-ак кинется на Таро, и остальные следом за ней. Он заорал, пакет с бифштексами отшвырнул в сторону, но за пакетом только одна псина бросилась, а все прочие давай ему брюки драть и за ноги кусать! Таро кричит: «Ой! Караул! Грязные какие! Отстаньте!» Я перепугалась, побежала за помощью. Позвонила из автомата в полицию, пока приехали из санэпидемстанции с палками и сетками, пока то, пока се, прошло не так мало времени. Привожу я их на место — собак не видно, Таро лежит на асфальте. Отвезли его в больницу, осмотрели — вроде ничего особенно ужасного: бешенства нет, только десятка полтора не очень глубоких укусов. Скоро он пришел в сознание, я успокоилась, думала, все нормально. А тут приезжает в больницу его бабушка — на такси примчалась, всех прочих родственников опередила. Глаза выпученные, причитает: «Все, пропал наш Таро, заколдовали его злые духи!» Потом его мать приехала. «Ты, говорит, бабушку не слушай. Она у нас отсталая, суеверная, а недавно еще в какую-то секту записалась. Такое несет — уму непостижимо». Но мне все равно жутко стало. Растолкала мужа, кричу: «Ты что теперь, совсем психом станешь?» Он лежит, глазами хлопает и ни слова в ответ. Ну, меня и понесло — нервы, напряжение, да и злости на него накопилось. «Что молчишь? — кричу. — Оглох?» А он как воды в рот набрал. Меня прямо затрясло. Схватила чашку с чаем и в него запулила… В общем, вскоре после этого ушел он из дома. Но крутился все время где-то неподалеку, я на него постоянно натыкалась — то возле станции, то в парке. И раз от разу он все больше менялся: плечистый такой стал, глаза блестят, движения резкие. Увижу его, окликну, глядь — а его уж и след простыл. Был — и нету. Позвонил Орита-сан, сказал: твой на работу не ходит, не случилось ли, мол, чего. Ну, я разревелась, говорю: «Пропал мой Таро. Исчез в неизвестном направлении». А разревелась не потому, что муж бросил, просто страшно стало. Сейчас, думаю, замучают расспросами, что, да чего, да почему до сих пор в полицию не заявила. Решила дурочкой прикинуться, безутешной женой, у которой от горя крыша поехала. На самом деле горя я никакого не чувствовала. Сначала безумно злилась на Таро, потом зависть меня обуяла. Ишь, думаю, какой он крепкий да гладкий стал, а я такая слабая, хилая, несимпатичная… И решила я записаться в кружок.

Ушла от нее Мицуко, так толком и не поняв, что за кружок такой и что имелось в виду под «вечерними развлечениями» Таро. Но на своего постояльца с того дня она смотрела уже без прежнего трепета. Так ты, думает, раньше в фармацевтической компании работал. Ну-ну, думает.

Сентябрь наступил, снова начались занятия. С обеда и до вечера у Мицуко полон дом ребятишек. Таро в классе не появлялся, уходить стал раньше, возвращаться позже. Ее это устраивало. Неприятно как-то стало на него при дневном свете смотреть. Ночью покувыркаться — еще куда ни шло, а в остальное время суток прямо глаза бы его не видели.

Зато прониклась она какой-то странной симпатией к Фукико. До каникул Мицуко просто жалела бедняжку, не давала ее обижать, а теперь учительницу будто прорвало: и волосы-то она девочке расчесывала, и ногти стригла, и заставляла на час раньше приходить и уроки проверяла. А уж как переживала, что Фукико хуже других учится! Надо сказать, что Фукико все эти знаки внимания воспринимала настороженно. От приходов на час раньше под разными предлогами увиливала, а после занятий норовила побыстрее удрать, чтоб Мицуко не подловила.

Как— то раз учительница ее все-таки успела зацапать. Спрашивает:

— Кто тебя ужином кормит?

— Покупаю что-нибудь. Папа денег дает.

— И что ты покупаешь? — не отставала Мицуко.

— Ну, там чизбургер или кусочек жареного цыпленка…

Мицуко так тяжело вздохнула, что девочке стало стыдно и она заплакала.

— Вот что, — объявила Мицуко. — Теперь будешь ужинать у меня.

Восторга Фукико не выразила, но и отказываться не стала. Ее так развезло, что она все плакала, плакала и никак не могла остановиться. Мицуко достала платок, вытерла девочке зареванное лицо, и та вдруг обмякла, вся ершистость куда-то подевалась — ткнулась учительнице носом в грудь и разрыдалась еще пуще.

И ничего ужасного с Фукико от этого не случилось, хотя папа сколько раз говорил, что от людей надо держаться подальше. Но Китамура-сэнсэй, наверно, не такая, как другие, — она единственная, про кого папа ни разу ничего плохого не сказал.

В общем, отношения у Мицуко и Фукико наладились. Теперь девочка приходила каждый вечер, съедала приготовленный Таро ужин, потом Таро уходил, а она тихо сидела в комнате или играла во дворе (во все дни, кроме среды, потому что по средам в пансион приходили ее одноклассники). Минут за пять до возвращения Таро девочка, словно повинуясь неведомому сигналу, вставала и уходила домой. Такой установился ритуал.

От учительницы Фукико больше не бегала, но смотрела на нее без особого обожания. Книжек, которые подсовывала ей Мицуко, не читала, стряпню Таро ела как бы через силу — не признавала блюд, которые не политы кетчупом или майонезом. Зато почему-то любила смотреть на Таро, весь ужин просто глаз с него не сводила.

Девочка была неразговорчивой, а если отвечала на вопросы, то невпопад, не о том, о чем спрашивают.

Например, Мицуко говорит:

— Какой у тебя папа ученый. Все на свете знает. Про крокодилов мне рассказывал. Наверно, много путешествовал, да?

Фукико немного подумала и отвечает:

— Он все собирается. Говорит: «Странствовать хочу». Давно чемодан собрал. Так чемодан и стоит возле ванной. А сам никуда не едет. Последний раз давным-давно ездил, еще когда на другой работе был.

— Должно быть, он очень занят? — полюбопытствовала Мицуко.

Но Фукико лишь неопределенно покачала головой, как будто не вполне поняла смысл вопроса. Странным она все-таки была ребенком.

В следующий раз Мицуко попробовала зайти с другого бока:

— А что твой папа говорит про Таро?

Спросила и тут же пожалела — уж больно бессмысленную физиономию состроила Фукико.

Часто Мицуко наблюдала за девочкой — как та трет щеку потной ладошкой, или о чем-то думает, или лениво ест, глядя в пространство туповатыми глазками, — и сердце сжималось от непонятного чувства. То ли от раздражения, то ли от слишком сильной любви. В такие минуты хотелось остаться вдвоем, поскорей бы уж уходил Таро на свою вечернюю прогулку. Но когда Мицуко и Фукико оставались наедине, выяснялось, что им как-то нечем заняться. Чтения, даже вслух, девочка не признавала, и из-за этого они постоянно ссорились. Но зато бывало и такое: сидит Мицуко, пришивает своей питомице пуговицу на платье, а голенькая Фукико уткнется головой ей в плечо и затихнет. Мицуко наклонится посмотреть — не уснула ли, а та наморщила лоб и не отрываясь следит, как иголка в дырочки ныряет.