Гавайская рапсодия - Тернер Дебора. Страница 14
Рассмеявшись, второй собеседник ответил:
— Останутся инициативность, решительность и острый аналитический ум. Еще самообладание, которому вы так завидуете.
— Он выскочка!
Констанс удивленно моргнула.
А Карсон продолжал свою речь с такой ненавистью, что она была поражена, откуда в человеке столько злости.
— Меня просто бесит, что ему все так легко дается.
— Не так-то легко. Взять хотя бы его необычное происхождение.
— Да, я знаю. Хоть он и незаконнорожденный, но все равно остается сыном старого Филиппа Дрейка. Когда старик погиб в автокатастрофе, он считался одним из самых богатых людей в Австралии. И еще я знаю, что, не считая небольшого содержания жене, Дрейк все завещал Сиднею.
— Да, Кэтлин Грин, мать Сиднея, позаботилась об этом. Однажды я видел ее. Тогда ей было уже под пятьдесят, но, уверяю вас, это была очень интересная женщина. Господи, в ней было все, что ищет в женщине любой мужчина. Неудивительно, что она окрутила Филиппа Дрейка. Она всем своим существом излучала чувственность, но при этом была очень достойной женщиной. Ум, внешность, характер, одаренность — все было у нее. И еще высокий класс. Филипп Дрейк был жестким человеком, прагматичным, прекрасным бизнесменом, но интересной личностью его вряд ли можно было назвать. Она, видимо, связалась с ним из-за денег.
— Но ей так и не удалось развести его с женой и добиться официального признания сына, — ехидно вставил Карсон.
— Не знаю, пыталась ли она. Мне показалось, что она чрезвычайно довольна своей жизнью. Как бы там ни было, она не сомневалась в своей власти над Дрейком. А Сидней был, хоть и незаконным, но единственным сыном и, следовательно, наследником Филиппа.
— Я бы не возражал против такого детства. От язвительного тона Карсона Констанс похолодела. Она отодвинулась чуть-чуть в сторону. Ей не хотелось больше их слушать, но она не смогла бы уйти незаметно.
— Будет вам, посмотрите на это по-другому. Вы большим трудом достигли определенных высот, и вас ценят за это.
— Да, карабкался вверх как обезьяна, — горько отозвался Карсон. — И теперь все говорят: «Кто бы мог подумать, что у такого дурака хватит на это ума?»
— Это похоже на комплекс неполноценности.
— Сдается мне, такой комплекс присущ тем, кто родился по другую сторону социальной границы, — ответил Карсон. — У меня просто приступ зависти, свойственной выходцам из низов. Но вот что я вам скажу. Я был бы счастлив, если бы смог отыскать на этом золотом мальчике хоть малейший кусочек грязи и стереть эту наглую ухмылку с его аристократической физиономии. Безупречных людей не бывает. Взять, к примеру, его происхождение. Двадцать лет назад незаконнорожденность была словно черная метка на человеке. Но он каким-то чудом убедил всех не обращать на это внимания. Да ладно, хватит о нем, нам пора.
Уже удаляясь, второй собеседник сказал:
— Вам надо как-то побороть эту неразумную неприязнь. Подумайте, Сидней делает головокружительную карьеру, а вы же не хотите оказаться в такой ситуации, когда будете вынуждены уйти с поста из-за того, что не сможете с ним работать.
Его спутник что-то сердито ответил, но слов она уже не разобрала. Констанс тревожно посмотрела на Сиднея, который шел по полю для гольфа. Неудивительно, что у него есть враг. Его сила, мужественность и властность вызывают естественное раздражение у не очень уверенных в себе людей. Но Констанс заинтриговало то, что он незаконнорожденный. Видимо, это причиняло ему немало страданий, хотя Сидней никогда не признался бы в этом. Ему не слишком понравилось бы, если бы он узнал, как его обсуждали эти люди. Судя по всему, Дрейк довольно замкнутый человек, который привык скрывать свои чувства.
Но какое ей до него дело? С физическим влечением ничего не поделаешь, но интересоваться этим человеком всерьез просто опасно. К тому же это может помешать работе.
Констанс направилась в офис. Эвелин, увидев ее, нахмурилась.
— Уже погуляла? — спросила она, взглянув на часы.
— Становится очень жарко. Есть для меня работа?
— Что ж, если хочешь, то да. Пришла куча бумаг, которые нужно напечатать. Это от какого-то журналиста, он, видимо, не мыслит и дня без строчки.
Вдвоем они справились с бумагами за час.
— Спасибо, Констанс, ты меня очень выручила, — сказала Эвелин. — А что делает твоя делегация?
— Опять играют в гольф.
— Везет же людям, — вздохнув, проговорила Эвелин. — А мне нужно устроить праздник для Агнес. Ей сегодня исполнилось восемь лет.
— Но если сегодня день рождения у ребенка, то почему ты на работе? Почему тебя не подменила Тина? — спросила она. Тина была временной сотрудницей, которая иногда заменяла в офисе Эвелин.
— Позвонила и сказала, что заболела, а больше мне позвать некого. — Эвелин потянулась, положив ладони на поясницу. — Но ничего, у меня осталось дел не больше чем на час, а Агнес пока у Саранны. Кажется, теперь она готова быть с кем угодно, лишь бы не со мной.
Зазвонил телефон. Эвелин сняла трубку и тут же передала ее Констанс, прошептав:
— Он, кажется, в бешенстве.
Это был Сидней. Видимо, партия в гольф закончилась. Констанс не показалось, что он очень рассержен, но его голос звучал требовательно.
— Пожалуйста, поднимитесь в мой номер, — сказал он и повесил трубку.
— Да, чудесный денек, — заметила Констанс, когда повесила трубку.
— Проблемы?
Она пожала плечами.
— Надеюсь, что нет.
Нахмурив брови, он стоял у окна и смотрел на гладко подстриженный газон. В руках у него были два листка бумаги.
Когда Констанс постучала в уже открытую дверь, Дрейк резко обернулся и посмотрел на нее внимательно.
— А, это вы Констанс, — сказал он таким тоном, точно не ждал ее появления. — У меня для вас работа. Надо перевести письмо. — Он был с ней официален. Ничто не напоминало того человека, который гулял с ней прошлой ночью и держал за руку.
Констанс была рада. Так гораздо спокойнее. И чем быстрее она справится с работой, тем быстрее уйдет отсюда.
Документ оказался ответным письмом японского промышленника. Констанс стало интересно, знает ли этот японец о происхождении Сиднея.