Флот вторжения. Страница 56

Егер знал лишь одно русское слово, которое могло пригодиться в этой ситуации:

— Хлеб!

Сказав это слово, Егер потер живот свободной рукой. Колхозники заговорили все разом В этом гвалте то и дело слышалось слово «фриц» — единственное понятное Егеру слово Оно заставило его улыбнуться: точный русский эквивалент немецкому «иван».

— Хлеб, да, — сказал председатель.

Широкая довольная улыбка появилась на его круглом потном лице. Он произнес еще какое-то русское слово, которого Егер не знал. Немец пожал плечами Тогда председатель произнес на ломаном немецком

— Молоко?

— Спасибо, — сказал Егер. — Да

— Молоко? — поморщился Шульц — Что касается меня, то я бы лучше выпил водки — это еще одно русское слово, которое знаю.

— Водка?

Председатель колхоза усмехнулся и махнул в сторону одного из домов. Потом что-то стал говорить — слишком быстро и неразборчиво, чтобы Егеру удалось понять, но жесты председателя безошибочно объясняли, что, если немцы хотят водки, в колхозе найдется и она.

Егер покачал головой.

— Нет-нет, — сказал он. — Молоко — Потом по-немецки добавил Шульцу — Нельзя пить здесь водку. Эти люди могут дождаться, пока мы уснем, а потом перерезать нам глотки.

— Вы правы, герр майор, — кивнул Шульц. — Но пить молоко? Я же не шестилетний малыш..

— Тогда пей воду. Мы ведь все время ее пили и пока что не подцепили дизентерию Что, кстати, весьма радовало. Медицинское обслуживание прекратилось со времени того боя (правильнее было бы назвать его стычкой), стоившего роте Егора последних танков. Если они с Шульцем заболеют, у них не будет другого выхода, кроме как лечь на землю — и надеяться, что станет лучше.

К немцам, прихрамывая, подошла пожилая женщина. В переднике она несла несколько круглых ломтей черного и съедобного на вид хлеба. Когда Егер увидел хлеб, его желудок снова заурчал. Он взял два ломтя, Шульц — три. Крестьянская пища. До войны Егер пренебрежительно отвернулся бы от черного хлеба. Но по сравнению с тем, что ему доводилось есть в России, а особенно по сравнению с частым в последнее время отсутствием вообще какой-либо пищи это была манна небесная.

Георг Шульц непостижимым образом сумел разом запихнуть себе в рот целый ломоть хлеба. У него раздулись щеки, и он стал похож на змею, пытающуюся заглотнуть жирную жабу. Колхозники посмеивались и подталкивали друг друга плечом.

— Это не самый лучший способ наесться, — сказал ему Егер. — Смотри, я успел съесть почти оба своих ломтя, а ты все еще возишься с первым.

— Я был слишком голоден, чтобы ждать, — кое-как ответил Шульц, рот которого все еще оставался набитым.

Пожилая женщина ушла, затем снова вернулась и принесла молоко в деревянных долбленых кружках. Молоко оказалось парным: кружка Егера была теплой. Толстый слой сливок великолепно дополнял грубоватый вкус хлеба.

Из вежливости Егер отказался принять добавку, хотя мог бы съесть, наверное, двадцать таких ломтей хлеба. Он выпил молоко, обтер рукавом рот и задал председателю самый животрепещущий, как ему думалось, вопрос.

— Eidechsen? — Егер был вынужден назвать ящеров немецким словом, ибо не знал, как их называют по-русски. Он махнул рукой в сторону горизонта, показывая, что хочет узнать, где находятся эти чудища.

Колхозники не понимали. Тогда Егер стал изображать этих маленьких тварей — насколько мог, воспроизвел характерный визг их самолетов. Глаза председателя колхоза вспыхнули.

— А-а, ящеры… — сказал он.

Колхозники, стоявшие вокруг председателя, обменялись возгласами. Егер запомнил это слово: он предчувствовал, что оно еще понадобится ему.

Председатель показал на юг, однако Егер и так знал, что ящеры находятся в том направлении: они с Шульцем сами пришли с юга. Потом председатель показал на восток, но стал как бы отпихивать что-то руками, будто хотел сказать, что те ящеры не слишком близко. Егер кивнул. Но затем председатель колхоза махнул и в западном направлении.

Егер поглядел на Георга Шульца. Стрелок тоже смотрел на своего командира. Егер подозревал, что вид у них обоих самый жалкий. Если ящеры находятся в том направлении, скорее всего от войск вермахта мало что осталось.

Председатель колхоза сообщил им еще одну плохую новость:

— Берлин капут. Ящеры…

Энергичными движениями рук он продемонстрировал, что город был уничтожен одним чудовищным взрывом.

Шульц застонал, словно его ударили в живот. Егер лишь нахмурился и постарался скрыть, что творится в его душе.

— Может, они врут, — хрипло сказал Шульц. — Может, наслушались своего чертового русского радио.

— Возможно.

Но чем больше Егер всматривался в колхозников, тем меньше верил предположению Шульца. Если бы они злорадствовали, видя, как восприняли немцы эту новость, у Егера было бы больше оснований не верить им и считать, что их с Шульцем пытаются одурачить. Однако лишь немногие русские радовались его понурому виду (хотя такое отношение было совершенно естественным, если учесть, что их страны в течение года вели жестокую, смертельную схватку). Большинство колхозников смотрели на немцев сочувственными глазами, и их лица оставались серьезными. Это убеждало Егера, что они не врут.

— Ничего, товарищ! — сказал один из них. Егер знал это слово. Оно означало: «Ничего здесь не поделаешь, ничем не поможешь, надо смириться». Действительно, то было очень русское слово: русским и в прошлом, и сейчас постоянно приходилось смиряться. Но Егер был другого мнения.

— Берлин — да, ящеры — капут! — Он топнул, с силой вдавив каблук в землю.

Некоторые русские захлопали в ладоши, восхищаясь его решимостью. Другие поглядели на него как на сумасшедшего. «Наверное, я тронулся», — подумал Егер. Он не представлял, что кто-то может нанести такой урон Германии, как нанесли ящеры. Польша, Франция, Нидерланды были опрокинуты вермахтом, словно кегли на площадке. Англия продолжала сражаться, но немцы отрезали ее от Европы. И хотя Советский Союз еще не был побежден, Егер не сомневался, что к концу года это непременно произошло бы. Сражение к югу от Харькова показало, что иваны мало чему научились, сколько бы сил они туда ни стянули. Однако ящеры были неуязвимы. Они не были хорошими солдатами, но при их превосходной технике этого и не требовалось. Егер понял это на собственном опыте, дорого заплатив за него.