Император Крисп - Тертлдав Гарри Норман. Страница 73

— И все же, ваше величество, вы можете потерять одного из сыновей, к тому же никто из них не удовлетворяет вас полностью.

— Но с какой стати мне ожидать, что следующий окажется лучше? — возразил Крисп. — Кроме того, мне придется прождать двадцать лет, чтобы выяснить, какой он человек, а кто сказал, что я проживу еще двадцать лет? Возможно, и проживу, но шансов на эти не так уж и много. Так что я скорее причиню неудобство одному юному бастарду, чем троим старшим и законным сыновьям.

— Я не сомневался в вашей логике; мне просто хотелось убедиться, что ваше величество всесторонне оценили ситуацию. Вижу, что это так. Значит, все в порядке. — Вестиарий провел бледным языком по еще более бледным губам. — Я также гадал, не увлеклись ли вы будущей матерью?

— Хотите спросить, не начну ли я совершать глупости ради ее удовольствия? — уточнил Крисп. Барсим кивнул. Крисп едва не рассмеялся, но вовремя сдержался, не желая оскорблять Барсима. — Нет, почитаемый господин. Дрина весьма приятная особа, но головы я не потерял.

— Ах, — выдохнул Барсим. Он редко проявлял сильные эмоции, и этот момент не стал исключением; тем не менее Криспу показалось, что он уловил в голосе вестиария облегчение.

«Я не потерял головы». Эти слова могли стать девизом его правления и всей жизни. И пусть характер его стал более холодным и расчетливым, зато он подарил империи Видесс более двух десятилетий размеренного и разумного правления.

Криспу вспомнилась одна мысль.

— Почитаемый господин, можно мне задать вопрос, который способен вас смутить? Прошу вас понять, что цель его не в том, чтобы причинить вам боль, а чтобы понять.

— Спрашивайте, ваше величество, — без колебаний ответил Барсим. — Вы Автократор, у вас есть на это право.

— Что ж, очень хорошо. Известно, что Автократоры, дабы не возникали проблемы с престолонаследием, делали из своих незаконных сыновей евнухов. А вы знаете свою жизнь так, как ее может знать лишь проживший ее. Что вы скажете о ней?

Как и обычно, вестиарий тщательно обдумал ответ:

— Конечно, боль от кастрации не вечна. Я никогда не знал желания, поэтому не особенно об этом сожалею, хотя подобное справедливо не для всех таких, как я. Но прожить всю жизнь на обочине дороги, по которой движется человечество, вот в чем истинное проклятие евнуха, ваше величество. Насколько мне известно, лекарства против него не существует.

— Спасибо, почитаемый господин. — Крисп добавил мысль о кастрации к складу неудачных идей и ощутил неудержимое стремление сменить тему. — Клянусь благим богом! — воскликнул он со всей возможной в тот момент искренностью. Барсим вопросительно приподнял бровь, и Крисп пояснил:

— Как бы гладко все ни прошло, сыновья меня будут дразнить до конца моих дней. Я немало накрутил им хвосты за разные интрижки, а теперь и сам дал маху и посадил пирожок в служанкину печку.

— Молю, ваше величество, простить меня, но вы кое о чем забыли, — сказал Барсим. Теперь настала очередь Криспа теряться в догадках. — Подумайте, что скажет почтенный Яковизий.

Крисп подумал. Через секунду он отпихнул кресло и спрятался под стол. Ему редко удавалось заставить Барсима смеяться, но сегодня удалось. Крисп вылез из-под стола, смеясь вместе с Барсимом, но при этом с ужасом думая о том, что произойдет во время очередной встречи с его чрезвычайным и полномочным послом.

* * *

Фостий убедился, что сабля легко выходит из ножен. Это было не то разукрашенное оружие с золотой насечкой на рукоятке, которое он носил на поясе перед похищением: просто изогнутое лезвие, обитая кожей рукоятка и железная гарда. Впрочем, рубить плоть оно могло не хуже любой другой сабли.

Лошадь ему дали такую, что в императорской конюшне на нее не сочли бы разумным тратить овес — тощего вихлявого жеребца со шрамами на коленках и злобным блеском в глазах. Рот у него был словно сделан из кованого железа, а нрав хуже, чем у Скотоса. Но все же то была лошадь, и фанасиоты позволили Фостию на нее сесть, а это значило — изменение в лучшую сторону.

Правда, стало бы еще лучше, если бы к отряду, к которому приписали Фостия, не присоединился Сиагрий.

— Что, решил уже, что избавился от меня? — проревел он, когда Фостий не проявил радости, заметив его. — Это не так-то просто, мальчик.

Фостий пожал плечами, снова взяв себя в руки.

— По крайней мере, будет с кем посидеть за доской.

— Когда я выезжаю драться, то никогда не связываюсь с этим дерьмом, — рассмеялся ему в лицо Сиагрий. — Игра хороша только во время затишья, когда нельзя пролить настоящую кровь. — И его узкие глаза предвкушающе вспыхнули.

Тем же днем отряд человек в двадцать пять выехал из Эчмиадзина на юго-восток, в направлении тех территорий, которые сторонники светлого пути не контролировали. Все были возбуждены; всем не терпелось хотя бы на шаг приблизить фанасиотские доктрины к реальности, уничтожая материальное добро тех, кто к ним не присоединился.

Командир отряда, суровый на вид тип по имени Фемистий, казался столь же ненасытным, как и Сиагрий. Он изложил теологические принципы словами, понятными для всех:

— Жгите дома, жгите монастыри, убивайте животных, убивайте людей. Они отправятся прямиком в лед. А если погибнет кто-то из нас, то он пройдет по светлому пути к солнцу и навеки останется с Фосом.

— Светлый путь! — взревели бандиты. — Да благословит Фос светлый путь!

Фостий задумался о том, сколько таких банд сейчас выезжает из Эчмиадзина и других фанасиотских крепостей, сколько фанасиотов сейчас бросилось на штурм империи, думая лишь об убийствах и поджогах. Интересно, а куда отправились основные силы Ливания? Сиагрий это знал. Но Сиагрий, несмотря на свою страсть к похвальбе, знал, когда и как следует держать язык за зубами, если речь шла о реальных секретах.

Вскоре заботы Фостия стали более приземленными. Не последней из них стало желание проверить, нельзя ли потихоньку смыться из банды. Оказалось, что нельзя. Со всех сторон его окружали остальные всадники, а Сиагрий и вовсе прилип не хуже пиявки. «Быть может, удастся, когда дело дойдет до драки», подумал Фостий.

Первые полтора дня они ехали по фанасиотской территории. Крестьяне на полях махали им руками и выкрикивали лозунги. Через некоторое время всадники стали реже откликаться: напомнили о себе мышцы, которым не приходилось напрягаться с осени. Фостия уже несколько лет так не ломало после пребывания в седле.

Проехав еще день, они оказались в местах, где крестьяне вместо приветствий разбегались, едва завидев фанасиотов. Это породило спор среди компаньонов Фостия: одни предлагали рассеяться и перебить крестьян, а их хижины спалить, другие настаивали, что надо ехать дальше. В конце концов Фемистий склонился на сторону второй группы:

— Возле Аптоса есть монастырь, по которому я хочу ударить, — заявил он, и пока мы его не разгромим, я не желаю тратить время на всякую мелочь. Крестьян мы сможем прихлопнуть и на обратном пути.

Представив себе большую и лакомую цель, бандиты перестали спорить. В любом случае, чтобы возражать Фемистию, нужно было иметь немалую смелость.

Они подъехали к монастырю незадолго до заката. Несколько монахов еще работали в поле. Завывая, как демоны, фанасиоты бросились на них. Взметнулись сабли, опустились и вновь взметнулись уже обагренными. Вместо молитв Фосу в краснеющее небо вознеслись вопли.

— Сожжем монастырь! — крикнул Фемистий. — Даже у монахов до хрена добра. Зачем им столько?

Пришпорив лошадь, он направил ее к воротам монастыря и оказался во дворе быстрее, чем ошеломленные монахи успели их захлопнуть. Его сабля отпугнула кинувшегося было к воротам монаха, и секунду спустя к Фемистию присоединилось несколько других его волков.

Некоторые бандиты везли с собой тлеющие фитили. Быстро вспыхнули пропитанные маслом факелы. Сиагрий сунул один из них в руку Фостия.

— Держи, — прорычал он. — Сделай что-нибудь стоящее. — «А иначе будет плохо», — об этом говорили глаза Сиагрия и то, как он держал саблю.