Император Крисп - Тертлдав Гарри Норман. Страница 78

— Ты ему уже сказал? — спросила Оливрия.

— Нет, он мне ничего не сказал, — возмущенно ответил Фостий; если бы любопытство было зудом, он сейчас чесался бы обеими руками.

Прежде чем ответить Оливрии, Сиагрий метнул в Фостия злобный взгляд:

— Не сказал ни слова. Пусть еще немного поварится в собственном соку.

— Все, с меня хватит, — заявил Фостий. — Что тут происходит, во имя владыки благого и премудрого? Что ты мне должен был сказать, Сиагрий? — Он знал, что проявляет слишком большое нетерпение, но ничего не мог с собой поделать.

— Ладно, мальчик, коли тебе настолько не терпится все узнать, то слушай, — смилостивился Сиагрий. Однако, вместо того чтобы начать рассказывать, он встал и нарочито неторопливо нацедил себе еще кружку вина. Фостий с немым возмущением взглянул на Оливрию, но та отмолчалась. Пошатываясь, Сиагрий вернулся, снова уселся, шумно хлебнул из кружки и лишь после этого изложил суть:

— Твой отец, парень, стал слишком умен.

Фостий слышал, как его отца называли по-всякому, но так — в первый раз.

— И что же он сделал? — осторожно поинтересовался Фостий.

— В том-то и дело — мы этого не знаем. — Судя по нахмуренной физиономии Сиагрия, можно было подумать, что он имеет полное право знать обо всем, что делает Крисп. — Он послал часть своего войска через Видесское Море, совсем как в прошлом году, когда мы тебя похитили. Однако на сей раз мы не знаем заранее, в каком городе он намерен высадить солдат.

— А-а, — протянул Фостий, надеясь, что отозвался глубокомысленно. Однако глубокомысленности ему не хватило, потому что пришлось задать второй вопрос: А какое это имеет отношение ко мне?

— Представь, что ты имперский солдат, — сказал Сиагрий. — Уже одно то, что ты им стал, означает, что ты тупица, верно? Ладно, а теперь представь, что ты сходишь с корабля на берег и готов выполнить то, что тебе прикажут, и тут появляется сын Автократора и говорит: ребята, в лед ваших офицеров, идите ко мне и становитесь на светлый путь. Что ты в таком случае сделаешь?

— Я… все понял, — протянул Фостий. И он действительно понял; окажись он и в самом деле настолько привержен светлому пути, как полагал Сиагрий, то мог причинить отцу немало вреда. Впрочем, он сразу заметил и другую проблему:

— Ты сказал, что не знаешь, в каком порту высадятся солдаты?

— Нет, этого мы не знаем. — Судя по его раздраженному виду, Сиагрий не лгал. — Но мы думаем — но только думаем, — что он попробует высадить их в Питиосе. Так поступил бы на его месте Ливаний. А он любит наносить удар в самое сердце.

Фостий кивнул; рассуждения Сиагрия показались логичными и ему.

— Значит, вы пошлете меня в Питиос? И я поеду один?

Сиагрий и Оливрия дружно рассмеялись.

— Нет, Фостий, — ответила она. — Хоть мы и достаточно убедились в том, что ты шагаешь по светлому пути, мы еще не настолько уверены в тебе, чтобы посылать одного. К тому же мы должны быть уверены и в том, что ты скажешь именно то, что должен сказать. Поэтому я поеду с тобой в Питиос… и Сиагрий тоже.

— Хорошо, — мягко отозвался Фостий. Он понятия не имел, как развернутся события, когда он окажется в Питиосе; он теперь не был даже уверен, на чьей стороне находится Оливрия, но предположил, что со временем выяснит и это. Зато в любом случае он твердо решил бежать. Эчмиадзин находился в самом сердце территории фанасиотов — даже если Фостий сумеет выбраться из города, его поймают очень быстро.

Но Питиос — совсем другое дело, Питиос находится на морском берегу. Фостий не считал себя великим моряком, но с маленькой парусной лодкой справится. И если благой бог пожелает, до этого может дело и не дойти. Если в порт направляются имперские солдаты, ему надо будет лишь перебежать к ним вместо того, чтобы уговаривать их переходить на сторону фанасиотов. Все казалось настолько просто, что даже не верилось.

— Когда мы уезжаем? — спросил он, стараясь теперь говорить небрежно. — Мне надо немного подумать насчет того, что я буду говорить солдатам. Полагаю, с офицерами мне много толковать не придется?

— Уж это точно, — согласился Сиагрий, раскатисто хохоча. — Толковать ты будешь с беднягами, что зарабатывают себе на жизнь — и на паршивую жизнь солдатчиной. Если повезет, они взбунтуются и сами прикончат гордых сволочей, которые ими командуют.

На вопрос Фостия ответила Оливрия:

— Мы хотим выехать завтра. До побережья несколько дней езды; свою речь ты сможешь обдумать по дороге.

— Как тебе больше нравится, — рассмеялся Фостий. — Вещичек у меня немного, и владыка благой и премудрый тому свидетель.

— Так и должно быть, если человек шагает по светлому пути, — заметила Оливрия.

Фостий сделал над собой усилие, чтобы не вытаращить на нее глаза. Теперь она заговорила как в тот день, когда они приехали в Эчмиадзин. И куда только подавались все ее чувства к Фостию? Может, она притворяется, потому что рядом с ней сидит Сиагрий? Или же она обольстила Фостия, чтобы завлечь его на светлый путь, когда более честные методы не удались?

Он просто не мог получить ответ сейчас. В некотором смысле он сейчас и не имел значения. Добравшись до Питиоса, Фостий собрался бежать несмотря ни на что. Если Оливрия встанет ему поперек пути, он убежит один. Но Фостий знал, что некая часть доверия к людям покинет его навсегда, если выяснится, что девушка, которую он любил, всего лишь использовала его в своих целях.

Он надеялся, что она придет ночью в его каморку, — и потому что желал ее, и потому что хотел задать вопросы, которые нельзя было произносить при Сиагрии.

Но Оливрия так и не пришла. Когда наступило утро, Фостий сунул в мешок запасную тунику, надел пояс с мечом, который остался в его комнатушке после набега на Аптос, и спустился вниз.

Сиагрий уже завтракал на кухне. Он метнул Фостию широкополую соломенную шляпу — такую же, как та, что уже криво сидела на его голове. Когда к ним присоединилась Оливрия, на ней тоже была такая же шляпа, а также мужского покроя туника и шаровары, в которых удобнее ехать верхом.

— Хорошо, — одобрительно кивнул Сиагрий, осмотрев девушку. — Мы прихватим здесь достаточно еды, чтобы хватило до самого Питиоса, сложим ее в седельные сумки и отправимся в путь. Хлеб зачерствеет, да только не все ли равно?

Фостий прихватил несколько буханок хлеба, немного сыра, несколько луковиц и палку твердой копченой свиной колбасы, приправленной сладким укропом. Увидев несколько круглых булочек, посыпанных сахарной пудрой, он нерешительно замер.

— Из чего они сделаны? — спросил он.

— Возьми несколько штук, они вкусные, — ответила Оливрия. — Их делают из рубленых фиников, орехов и меда. Должно быть, у нас появился новый повар-васпураканин, потому что придумали их в Васпуракане.

— Верно говоришь, — согласился Сиагрий. — Когда видессианину хочется такую булочку, он идет в лавку и спрашивает там «яйца принцев». — Он расхохотался.

Фостий улыбнулся, а Оливрия притворилась, будто ничего не слышала.

Надеясь завоевать расположение своего норовистого коня, Фостий скормил ему одну из булочек. Жеребец попытался куснуть его за руку, и Фостий едва успел ее отдернуть. Сиагрий снова расхохотался. Если бы Фостий ехал в более подходящей компании, он наверняка назвал бы свою клячу его именем.

* * *

Поездка в Питиос растянулась на пять приятных дней. Материковое плато было еще яркого зеленого цвета от молодой травы и недавно зазеленевших кустов; еще месяц-другой, и на безжалостном солнце все выгорит и побуреет. Птицы порхали с одного куста красного или желтого стальника на другой, время от времени соблазняясь покрытым белыми цветками пажитником. Жаворонки и ласточки гонялись за насекомыми.

Примерно в середине первого дня пути Сиагрий спешился, чтобы зайти за придорожный куст. Не поворачивая к Фостию головы, Оливрия тихо произнесла:

— Все будет хорошо.

— Будет ли? — прошептал в ответ Фостий. Ему хотелось ей верить, но он с детства привык никому не доверять. Если она имела в виду именно то, что говорила, ей придется это доказать.