Император Крисп - Тертлдав Гарри Норман. Страница 87

Заид поерзал, но промолчал. Фостий подумал, что выглядит он совершенно нормальным для своего возраста мужчиной — если забыть о его магическом таланте.

Но все же он был единственным из волшебников, кого Фостий знал хорошо. Поди узнай, как выглядят другие?

— А молился ли он… оборвав… жизнь того еретика? — спросил Заид. — Я имею в виду, Фосу или Четырем Пророкам?

— Он говорил что-то на макуранском, но я ничего не понял, потому что не понимаю этого языка. Извини.

— Тут делу не поможешь, — заметил маг. — Вероятно, это в любом случае не имеет значения. Вы сами отметили, что переход от жизни к смерти является мощным источником магической энергии. Нам, верящим в Фоса, запрещено его использовать, иначе мы начнем настолько стремиться к этому источнику, что утратим справедливость и примемся убивать исключительно ради магии. Насколько мне известно, подобный запрет распространяется и на последователей Четырех Пророков, хотя я могу и ошибаться. С другой стороны, Артапан — его ведь так зовут? — может оказаться таким же еретиком по стандартам Машиза, какими являются фанасиоты по нашим.

— Все это представляло бы большой интерес для дискуссии в Чародейской коллегии, чародейный господин, но как это может повлиять на нас здесь, за ее стенами? Предположим, Артапан использует магию, которая подпитывается энергией смерти. Делает ли это его более опасным? И если да, то что мы можем противопоставить его магии?

— Твой отец движется прямиком к сути дела, — прошептала Оливрия, прикрыв ладонью рот.

— Да, он таков. — Фостий почесал щеку. — Его просто бесит, когда другие не поспевают ухватить суть, как это частенько случается. — Быть может, именно это объясняет те вспышки нетерпения, которые случались у отца при общении с ним? Но как может едва возмужавший юноша поспевать за мыслями взрослого мужчины, за плечами которого опыт всей его жизни, да еще с репутацией одного из лучших мастеров интриги во всем Видессе, стране интриганов?

Заид не заметил их перешептывания и ответил напрямую Криспу:

— Ваше величество, известно, что маг, использующий в своей тавматургии энергию смерти, приобретает силу, но одновременно становится более уязвимым для внешней магии. В подобного рода компенсации нет ничего удивительного. Искусство волшебства, что бы ни говорили по этому поводу невежды, не знает бесплатных чудес. Если в одной области что-то приобретается, то в другой теряется.

— И не только в волшебстве — такова жизнь, — заметил Крисп. — Если человек решил заработать, разведя большое стадо овец, он уже не сможет посадить на своей земле столько же ячменя, как прежде.

— Столько лет на троне, ваше величество, а вы все еще говорите как крестьянин, — усмехнулся Саркис. — Император из романа сказал бы, что нельзя воевать одновременно на западе и востоке, или что-нибудь в таком духе.

— В лед эти романы! — вмешался Фостий. — Если в каком-нибудь из них окажется хоть на медяк правды, то он станет первым из всех, что я прочитал.

Крисп взглянул на сына, вопросительно приподняв бровь, и, поразмыслив, трезво кивнул:

— А ты кое-чему научился, парень.

— А я выскажусь в пользу романов, — сказала Оливрия. — Где, как не в романе, пленнику удается сбежать при помощи дочери ересиарха, которая в него влюбилась?

Теперь Саркис расхохотался:

— Клянусь благим богом, а ведь девочка поймала и отца и сына в одну и ту же сеть. — Он хлебнул вина, заново наполнил свой кубок и хлебнул еще раз.

Когда Крисп посмотрел на Оливрию, в его глазах блеснула искорка изумления.

Император склонил голову, словно та сделала умный ход за игровой доской:

— В твоих словах есть кое-что, девушка.

— А вот и нет, — заупрямился Фостий. — В каком романе женщина изображена иначе, чем дрожащим от страха ничтожеством, и спасти ее способен только отважный герой? И в каком романе она спасает героя, шарахнув злодея ночным горшком?

— Он мне показался самым подходящим оружием в комнате, — пояснила Оливрия среди всеобщего смеха. — Кстати, никто и не ждет, что в романе все детали окажутся достоверными.

— Остерегайся своей красавицы, брат, — предупредил Катаколон. — Она быстро соображает.

В своих подружках Катаколон ценил лишь внешность и сговорчивость.

Неудивительно, подумалось Фостию, что он менял их одну за другой, словно пьяница кувшины вина в винном погребе. Но сегодня у него не было настроения ссориться с Катаколоном.

— Придется рискнуть, — ответил он, завершив разговор на эту тему.

Саркис заглянул в стоящий перед ним кувшин, зевнул и покачал головой, затем встал.

— Я иду спать, ваше величество, — объявил он и повернулся в Фостию:

— Рад, что вы вернулись, да еще с такой сообразительной дамой. — И он вышел в ночь.

Заид также поднялся:

— Я тоже пойду спать. Жаль, что не в моей власти запасать сон впрок, как садовая соня запасает жирок для зимней спячки. Полагаю, мне скоро предстоит серьезно заняться волшебством — в немалой степени благодаря тому, что сообщили сегодня вечером вы, ваше младшее величество, — а для этого потребуется вся моя выносливость. Если благой бог пожелает, мне ее хватит.

— Как стало уютно — теперь мы остались в кругу семьи, — сказал Крисп, когда маг ушел. Он сказал это совершенно искренне и с улыбкой переводил взгляд с Катаколона на Фостия и Оливрию. Этот взгляд снял тяжесть с души Фостия.

Затем Катаколон тоже поднялся. Он хлопнул Фостия по спине, постаравшись не задеть раненого плеча.

— Просто замечательно, что ты снова с нами и почти в целом виде, — сказал он. Кивнув Оливрии и Криспу, он вышел из шатра.

— А этот проныра ничего не сказал про сон, — заметил Крисп, издав нечто среднее между смешком и вздохом. — Сейчас он, наверное, пойдет искать сговорчивую бабенку из обозниц. И почти наверняка найдет.

— Теперь я знаю, что вы поверили нашему рассказу, ваше величество, — сказала Оливрия.

— Почему ты так решила? — спросил Крисп. Фостий узнал этот тон; отец всегда пользовался им, когда хотел проверить, усвоили ли сыновья очередной урок.

— Если бы не поверили, то не сидели бы сейчас ближе к нам, чем к своим телохранителям, — ответила она. — Мы, в конце концов, люди отчаянные и уж если сумели превратить в оружие ночной горшок, то кто знает, что мы сможем натворить при помощи ложки или чернильницы?

— Действительно, кто? — подтвердил Крисп со смешком и повернулся к Фостию:

— А она умна — так что заботься о ней получше. — Крисп сам соображал быстро, и от него не укрылось, как Оливрия украдкой зевает. — Отведи-ка ты ее лучше в вашу палатку. Скакать по курьерскому маршруту тяжело — сам помню.

— Хорошо, отец, — ответил Фостий. — Но можно мне потом вернуться на пару минут? — Оливрия и Крисп удивленно взглянули на него. — Хочу тебя кое о чем спросить, — добавил он, хотя и понимал, что это не объяснение.

Крисп тоже это понимал, но все же кивнул:

— Конечно. Приходи, если хочешь.

Весь путь до палатки Оливрия забрасывала его вопросами, но Фостий упорно отмалчивался. Он понимал, насколько это ее оскорбляет, но тем не менее не отступался от своего, сказав лишь одну фразу:

— К тебе это не имеет ни малейшего отношения.

* * *

Он вошел в императорский шатер почти с той же тревогой, с какой входил в подземный туннель в столице.

То, что он узнает здесь, может оказаться не менее опасным, чем то, что таилось там.

Приветствия халогаев не помогли ему успокоиться, когда он шагнул через порог. Крисп ждал его за столом с развернутой картой; в руке у него была чаша с вином, а на лице любопытство. Но, несмотря на любопытство, он терпеливо дождался, пока Фостий тоже наполнил чашу и сделал долгий глоток. Вино сладкой струйкой полилось ему в горло, но храбрости не прибавило. «Скверно», — подумал Фостий.

— Ну, — поинтересовался Крисп, когда Фостий отвел чашу от губ, — что же это за столь страшный и мрачный секрет, что ты не посмел раскрыть его в присутствии своей возлюбленной?