Полночный злодей - Барбьери Элейн. Страница 28

— Лжец! — Истощив свои силы и безуспешно пытаясь освободиться от него, она бросила: — Я была больна! Я не соображала, что делаю!

— Значит, вы все помните…

Габриэль инстинктивно уклонилась от ответа. Свежий мужской запах, и сейчас ощущаемый ею, будил неясные воспоминания, которые все еще ускользали от нее. Эти сильные руки, державшие ее так крепко, казались такими знакомыми. А эти теплые нежные ласковые губы… О Боже!

— Отпустите меня, животное… Рапас! Вас прозвали очень точно. Вы и есть хищник. Мужчина, который силой берет беззащитных женщин!

— Беру силой? — Полные губы, находившиеся так близко от нее, плотно сжались. — Кажется, ваша память работает выборочно. Вы предпочитаете забыть, как искали моего тепла и утешения, когда…

— Нет, не искала! Я не стала бы искать! Вы — негодяй… монстр… пират! Никакая слабость не заставит меня обратиться к вам по собственной воле! И не существует силы, способной заставить меня искать ваших прикосновений!

Губы Рапаса были всего в дюйме от нее, когда он произнес:

— Неужели вы так и не разобрались ни в чем за последние два дня? Ваши ноги, похоже, зажили слишком быстро, если вы могли забыть, что лишь высокомерие причинило вам такую боль!

— Вы причинили мне боль, похитив меня!

— Прошедшей ночью вы не обвиняли меня в этом, напротив…

— Лжец, лжец, лжец! — Она утратила самообладание как от слов Рапаса, так и от странных чувств, нахлынувших потоком, пока он держал ее, плотно прижав к своей мужской плоти. — Я повторяю: что бы вы ни сказали или сделали, я никогда, понимаете, никогда не стану чувствовать к вам что-либо, кроме отвращения!

— Осторожнее, Габриэль, с такими заявлениями.

— Ваши угрозы меня не страшат!

— А должны бы.

— Никогда!

Надеясь унять бушевавшие в ней чувства, Габриэль повторила с новым жаром:

— Вам никогда не удастся сделать так, чтобы я искала прикосновения ваших рук.

Рапас что-то тихо пророкотал, его губы порывисто прижались к ее устам, и она на какой-то миг лишилась чувств. Своим жарким поцелуем он буквально пожирал ее с такой силой, что не хватило воздуха в легких, и она задохнулась. Ни разу в жизни Габриэль не испытывала ничего подобного — он раскрыл ее губы своими и припал к ним с такой страстью, что глубоко в ней проснулось незнакомое томление, которое она не желала признавать.

Сопротивляясь изо всех сил, Габриэль в очередной раз осознала, что он очень сильный… слишком сильный. Она не смогла бороться бы с ним, хотя… И Габриэль перестала сопротивляться. Она обмякла в объятиях своего похитителя, заставив его отстраниться от нее и заглянуть в лицо. Тонкая улыбка Габриэль была холодна.

— Я сказала вам и повторяю еще раз: вы никогда не сможете сделать ничего, что заставило бы меня искать ваших ласк.

— Значит, вы предлагаете такие правила игры…

Чуть напугав девушку, капитан резким движением привлек ее к себе и приник к ее губам. Этот поцелуй был нежным и бережным. Его колдовские чары волнами разливались по ее телу, и чем глубже становился поцелуй, тем сильнее закипала в ней страсть. Он упивался сладостной прелестью ее, рта с такой чувственностью, что и она вдруг ощутила прилив запретного желания. Он наконец оторвал свои губы от ее уст, чтобы цепью поцелуев опоясать ее щеки, виски, мочки ушей, на которых задержался особенно долго. Габриэль лишь невероятным усилием воли смогла подавить ответный порыв. У нее перехватило дыхание, когда нежные мужские пальцы, лаская ее волосы, утонули в них. Запрокинув ее голову, он трепетными губами коснулся ее нежной девичьей шеи. Внешняя холодность, которую она выказывала ему, давалась ей ценой неимоверных усилий. Она готова была вот-вот сдаться, когда поток поцелуев неожиданно прервался, и Рапас внезапно отпустил ее, ошеломив окончательно.

На его губах застыла ледяная улыбка.

— Я принимаю ваш вызов, Габриэль… И обещаю вам — придет день, когда вы будете умолять меня о любви!

— Никогда! Вы просто гнусный негодяй!

— Моя дорогая Габриэль, — от хриплого голоса капитана по ее спине пробежала дрожь, — очень скоро вы убедитесь, что слово «никогда» слишком ничтожно, чтобы встать между нами.

Задержав на ней свой гипнотический взгляд, он наклонился и рывком поднял с пола сапоги, а затем вышел, с силой захлопнув за собой дверь своей каюты и оставив потрясенную Габриэль.

Ведьма!

Роган, закрыв дверь, огляделся вокруг — в коридоре было безмолвно и пусто. Представив себе, как он нелепо выглядит, тихо выругался.

Что же засело у него внутри и заставило выскочить из собственной каюты, даже не обувшись? Бросив сапоги на пол, он натянул их с явным раздражением. Выпрямившись, Роган пригладил руками взъерошенные волосы и схватился за свой твердый подбородок.

Черт возьми! На его вопрос был только один ответ. Он предпочел бы опровергнуть его, но не мог этого сделать. Всю ситуацию можно определить одним-единственным словом: отступление.

Осторожность… это лучшая из черт, сопутствующих мужеству. Да, он должен проявлять осторожность, и будь он проклят, если позволит этой маленькой надменной чертовке уложить его на лопатки. Она сказала, что никогда не почувствует к нему ничего, кроме отвращения? Это мы еще посмотрим…

Что-то тревожащее зашевелилось у него глубоко внутри. Роган верно понял этот сигнал и усилием воли направил свои мысли по другому руслу. Он подошел к каюте своего первого помощника. В этот момент дверь открылась, и Роган встретился с пристальным взглядом Бертрана.

Избегая объяснений, Роган буркнул грубее, чем хотел бы:

— Побудь несколько минут на верхней палубе. Подождав, пока Бертран поднялся по лестнице,

Роган открыл дверь его каюты. Через несколько минут он будет помыт и побрит, чтобы бодро встретить грядущий день. Очень важный день. Один из решающих дней для выполнения его плана. Ничто не должно помешать ему в этом.

С таким твердым убеждением Роган вошел в каюту и закрыл за собой дверь.

— Panac, mon ami.

Жан Лафитт тепло протянул ему руку, и Роган с ответной улыбкой ее пожал, проходя в его роскошный дом, настоящую резиденцию некоронованного короля маленького государства, именуемого островом Гранде-Терре.

Да, это было настоящее королевство с пятьюдесятью кораблями под командованием Лафитта. Все они под флагом Картахены шныряли по морским дорогам, чтобы принести свою добычу прямо к нему в Баратарию.

Рука Лафитта на острове чувствовалась с первого взгляда во всем. Он построил небольшие, крытые соломой домики для своих людей и их женщин, соорудил игорные дома, питейные заведения, бордели, чтобы им было где развлечься. Самое сильное впечатление производил огромный склад, где можно было прятать награбленное, и загон, где негры, захваченные на кораблях торговцев живым товаром, ожидали торгов на еженедельном аукционе рабов.

Роган рассеянно припомнил свое первое посещение дома Лафитта. Он был поражен настолько, что потерял дар речи. Повидав простые жилища людей Лафитта, он оказался абсолютно не готовым к той изысканной роскоши, которой Лафитт окружил свою семью.

Изящная мебель, хрусталь, занавески, дорогие ковры, картины и скульптуры, которые просто невозможно было оценить, — все это, подобранное с мыслью о цене и качестве, заполняло дом. Роган знал, что Лафитт держит у себя лучшего в Луизиане повара, о чем свидетельствовали изысканные обеды, которые он устраивал для именитых гостей из Нового Орлеана.

Роган понимал, что удивляться здесь нечему. Жан Лафитт был живой легендой города. Известность его распространилась так широко, что Роган еще до прибытия к знаменитому острову имел четкое представление о человеке, которого даже за глаза именовали «боссом».

Роган заранее был наслышан о том, что Лафитт довольно образован, свободно владеет английским, французским, испанским и итальянским языками. Считалось, что Лафитт обладает большим личным обаянием, и где бы этот человек ни появлялся, он всегда становился душой компании, не задевая достоинства остальных, непринужденно завязывая дружеские отношения и легко добиваясь преданности людей, находившихся под его командованием. Говорили также, что он умеет расположить к себе любого и принадлежит к числу людей, несомненно отмеченных судьбой.