Око за око. Страница 75

— Очень щедро с твоей стороны, — ответил Теэрц.

Продвижение по службе или даже награда приведет к увеличению платы — значит, он сможет покупать больше имбиря. После ужасов, которые ему пришлось пережить, жизнь постепенно налаживалась.

* * * Как и Шанхай, Пекин знавал лучшие времена. Переход прежней столицы в руки японцев прошел мирно. «Прогнившая клика Чана попросту сбежала», — пренебрежительно подумал Нье Хо-Т'инг. Но японцы сражались отчаянно, чешуйчатым дьяволам пришлось приложить немало сил, чтобы вышвырнуть их из Пекина. Целые кварталы лежали в развалинах; дворцы, в которых прежние императоры Китая, их супруги и придворные наслаждались роскошью, превратились в руины.

— Ну и что? — прорычал Хсиа Шу-Тао, когда Нье поделился с ним своими мыслями. — Они являлись лишь символом угнетения народных масс. Город — весь мир! — только станет лучше без дворцов.

— Вполне возможно, — ответил Нье. — Но я бы сохранил их как напоминание о прошлом. — Он рассмеялся. — Вот мы сидим и обсуждаем, что следовало сделать с дворцами, хотя большая их часть уничтожена, а у нас нет никакой власти, чтобы решить судьбу других зданий.

— Путешествие длиной в тысячу ли начинается с одного шага, — ответил Хсиа. Он произнес пословицу, и на его лице появилась гримаса. — Отсюда до Шанхая больше тысячи ли, и мои несчастные ноги помнят каждый шаг.

— Но мы же в саду роз, — взмахнув рукой, заявил Нье Хо-Т'инг. — И можем расслабиться.

— Сад роз не более чем ночной навоз, — грубо сказал Хсиа; ему нравилось корчить из себя крестьянина. — Еще один дешевый притон.

«Джань Юань» (что значило «сад роз») когда-то был превосходным рестораном. Сейчас создавалось ощущение, что он несколько раз подвергся разграблению; одну из стен покрывала сажа — кто-то пытался поджечь заведение. Оставалось только удивляться, что попытка сорвалась.

Нье потягивал чай из простой фаянсовой чашки.

— Однако кормят здесь неплохо, — заметил он.

Хсиа проворчал что-то неразборчивое, он никогда ни с чем не соглашался. Но, как и Нье, он съел ли-вэй-пин-пан — ветчину, мелко нарубленные грибы, свиной рубец и язык, побеги бамбука — все политое густым соусом — одно из фирменных блюд «Джань Юаня». В последние годы удавалось достать только свинину и домашнюю птицу; свиньи и цыплята ели все подряд, и людям ничего не оставалось, как питаться их мясом.

К ним подошла официантка и спросила:

— Еще рису? — Когда Нье кивнул, она быстро вернулась с большой тарелкой риса.

Хсиа воспользовался лакированной ложкой, чтобы наполнить свою тарелку, и заработал палочками. Затем сделал большой глоток као-лианг, крепкого вина, которое гнали из проса, после чего громко рыгнул, показывая одобрение.

— Вы настоящий представитель пролетариата, — сказал Нье Хо-Т'инг без малейшей иронии.

Хсиа Шу-Тао засиял от полученного комплимента.

Через два столика от них обедала группа мужчин в европейских костюмах, для них играл оркестр и пели девушки. Несмотря на несчастья, обрушившиеся на Пекин, мужчины выглядели упитанными и преуспевающими. Некоторые обнимали поющих девушек за талию, другие пытались засунуть руки в вырезы их шелковых платьев. Некоторые девушки шарахались, далеко не все певицы были шлюхами. Однако большинство охотно принимали ласки богатых посетителей, предвкушая хороший заработок.

— Предатели, — сказал Нье так, словно отдавал приказ о расстреле — впрочем, он бы именно так и поступил, если бы они сейчас находились на территории, которую контролировала Народно-освободительная армия. — Они наверняка сотрудничают с маленькими чешуйчатыми дьяволами, иначе откуда у них деньги?

— Да уж, — проворчал Хсиа и взял себе еще риса. А потом с полным ртом проговорил: — Вон та, в темно-зеленом блестящем платье, настоящая женщина.

— А они эксплуатируют ее красоту, — ответил Нье.

Как и большинство коммунистических функционеров, он придерживался пуританских взглядов. Секс для развлечения, секс в качестве товара он всячески порицал. Секс возможен только для продолжения рода — все остальное вызывало у него отвращение. Проживание в шанхайском борделе лишь убедило его в правильности собственных убеждений.

— Да, конечно, — согласился Хсиа, понимая, что Нье прав. Впрочем, в его голосе слышалось сомнение.

— Вы не животное. Вы человек революции, — напомнил ему Нье Хо-Т'инг.

— Если вас привлекают развратные девочки, вам следовало присоединиться к Гоминьдану.

— Я революционер, — покорно повторил Хсиа. — Женщины вынуждены показывать свое тело, чтобы заработать себе на жизнь. Если я думаю об их теле — это доказательство того, что я еще не изгнал порочные мысли из своего сердца. Со всем смирением я постараюсь от них избавиться.

Если бы он занимался самокритикой на партийном собрании, то стоял бы, покаянно опустив голову. Здесь же он боялся себя выдать. Чешуйчатые дьяволы и их приспешники — клика Чан Кайши или японцы — не задумываясь и с радостью избавлялись от коммунистов. Хсиа продолжал сидеть на своем месте, прихлебывая вино… и, несмотря на самокритику, продолжал следить глазами за девушкой в шелковом темно-зеленом платье.

Нье Хо-Т'инг попытался привлечь его внимание к текущим вопросам.

Понизив голос, он сказал:

— Мы должны вселить страх в предателей. Если парочка из них умрет, остальные не будут служить маленьким дьяволам с прежним старанием, поскольку им придется постоянно оглядываться через плечо, опасаясь нашей мести. А некоторые предпочтут сотрудничать с нами в борьбе против империалистических агрессоров.

Хсиа Шу-Тао скорчил гримасу:

— Ну да, а потом они продадут нас чешуйчатым дьяволам вместе с собственными матерями. От таких друзей нет никакого толку; нам необходимы люди, которые по-настоящему преданы делу революции и справедливости.

— Мы не настолько глупы, чтобы им доверять, — согласился Нье, — но информация никогда не бывает лишней.

— Но они могут ее исказить, — возразил Хсиа.

Хсиа Шу-Тао был упрямым человеком, и если приходил к определенным выводам, то даже стадо буйволов не смогло бы заставить его сдвинуться с места.