Тьма сгущается - Тертлдав Гарри Норман. Страница 204

Меровек обдумал слова начальника и не спеша кивнул.

— Да, Ватран кажется способным командиром. Не то, что в первые месяцы войны с рыжиками, когда генеральские головы летели понедельно.

— И поделом, — отрезал Ратарь. — Война очень быстро делает то, на что не способен мир: отделяет офицеров, что умеют воевать, от тех, что только делают вид. А сейчас, раз уж я не могу отправиться на юг и возглавить наступление там, я намерен проинспектировать наши позиции на центральном фронте в окрестностях Котбуса. Посмотрим, чем здесь мы сможем подсобить Ватрану, когда начнется атака.

В последние недели фронт проходил в изрядном отдалении от столицы. На карте расстояние между двумя булавками можно было накрыть пальцем, в реальности же оно превращалось в три часа езды на становом караване по самой уродливой местности, какую только видывал маршал. Ни ункерлантцы, ни их противники не просили пощады в бою — и не давали пощады. За каждый городок, за каждую деревню сражения кипели дважды: сначала — когда альгарвейцы рвались к столице, а затем — когда откатывались прочь. Устоявшая стена здесь была редкостью, избежавший пожаров и взрывов дом — чудом.

Караван встал, не доехав до передовой добрую треть пути.

— Боюсь, здесь вам придется выйти, господин маршал, — извинился чародей-путеец. — К востоку отсюда мы еще не расчистили линию от зарядов, заложенных альгарвейскими саботажниками. Не годится рисковать вами.

— Ну хоть коня вы мне приготовили? — рявкнул маршал.

— Не извольте беспокоиться, сударь.

Действительно, по другую сторону перрона конюх держал за уздцы горячего жеребчика. Сам Ратарь, не будучи отменным всадником, предпочел бы мерина, но полагал, что справится и со своевольной скотиной. Он и сам был своеволен изрядно.

Должно быть, конь провел близ передовой немало времени: он не шарахался ни от резкого запаха гари, рыся мимо спаленных деревень, ни от вони тухлого мяса, которая проникала повсюду — порою едва заметная, порою удушающая.

Идти рысью, а не вязнуть по бабки в скользкой грязи, жеребчик мог только потому, что не сходил с грубо замощенной дорогой. Ратарь миновал бригаду военнопленных, под жезлами ункерлантских охранников укладывавших на проезжую часть доски, и пожалел, что нельзя показать этих грязных, тощих, до полусмерти запуганных альгарвейцев каждому солдату в армии конунга Свеммеля. Порою случалось, что рыжики продолжали наступать только потому, что и сами они, и их ункерлантские противники были убеждены в необедимости солдат Мезенцио. Но эта толпа пленных уже не могла вселить в сердца врагов подобного трепета.

Наконец, когда солнце закатилось за окоем за спиною и сгустились сумерки, маршал заслышал впереди рокот канонады. В ближайшей деревне его окликнули из развалин двое часовых:

— Стой! Кто идет?!

— Я маршал Ратарь, — спокойно ответил главнокомандующий. — Прежде чем спалить меня за неверный ответ, отведите-ка лучше к своему командиру. Он поручится за меня.

Он понял, что не знает, что за полковник или бригадир командует здесь. Если маршал когда-то разрушил этому человеку карьеру, тот может заявить, что в первый раз видит этого типа, и тогда Ратаря просто пристрелят, как шпиона. Оно, конечно, вряд ли… но ункерлантская история знавала казусы и почище.

В данном случае, однако, Ратарь беспокоился совершенно зря. Офицер, к которому проводили его ошалелые часовые, — полковник Эврих — отдал честь так четко, что маршал побоялся, как бы у того рука не отвалилась, потом уступил Ратарю собственное потертое кресло, почти силком накормил гречневой кашей с луком и, кажется, кониной и налил гигантских размеров стакан первача.

— Возможно, я и выживу, — заметил маршал, покончив с кашей и самогоном. — Хотя моя задница предпочла бы сдохнуть.

— Вас, государь мой маршал, не за то держат, чтобы вы верхом скакали, — ответил Эврих с ухмылкой. — А ради того, чтобы вы нам указывали, куда скакать.

— Пока своими глазами не увижу, как идут дела, ничего толкового мне вам приказать не удастся, — ответил Ратарь. — Потому я и стараюсь выбраться на передовую, как только случай выпадет. — Он ткнул пальцем в сторону Эвриха — точно, как было обычае у конунга Свеммеля: — Так как у вас идут дела, полковник?

— Прямо сейчас никак не идут, правду сказать, — ответил Эврих. — Мы ждем, пока земля просохнет, и рыжики ждут. А тем временем то мы в них швырнем пару ядер, то они в нас. Прихлопнет одного-двух солдатиков, но на исходе боя это не скажется ни на вошь.

Он выпятил челюсть, будто ждал, что Ратарь отчитает его за дерзость. Но маршал поднялся с кресла, шагнул вперед и стиснул полковника в медвежьих объятьях.

— Всякий раз славлю силы горние, как натыкаюсь на честного человека, — промолвил он. — А уж какая это редкость — вы не поверите!

Эврих расхохотался. Для полковника он был молод — чуть за тридцать. Сколько же старших офицеров должно было погибнуть или попасть в опалу, чтобы этот юнец занял свое место? Излишне откровенных капитанов много, но большинство из них выше капитана не поднималось. Должно быть, Эврих показал себя с лучшей стороны, а кроме того, оказался в удачное время в нужном месте.

— Но вот что я еще скажу, государь мой, — промолвил Эврих. — Мы накрутим паршивцам хвоста, если только не натворим совсем уж запредельных глупостей. Как это у нас бывает. — Он с ухмылкой поднял бровь. — Ничего личного, понятное дело.

— Понятное. — Ратарь усмехнулся в ответ и огрел Эвриха по плечу: — Далеко пойдешь. Куда тебя при этом посылать будут — дело иное, но пойдешь далеко!

Оба расхохотались. Их связывало то, что объединяло большую часть ункерлантских офицеров, — пока они пережили все, что могли сотворить с их страной конунг Свеммель и король Мезенцио. Ратарь про себя полагал, что теперь сможет пережить все что угодно. Судя по лихому выражению на физиономии Эвриха, это чувство у них тоже было общим.

Альгарвейские драконы принялись засыпать деревушку ядрами. Эврих с Ратарем поспешно спрыгнули в окоп позади землянки, в которой полковник устроил свой командный пункт.

— И что о вас подумают в Котбусе, когда вы вернетесь с ног до головы в грязи? — поинтересовался Эврих.