Тьма сгущается - Тертлдав Гарри Норман. Страница 42
— Но ведь и все соседи Альгарве тоже объединились против него, — вежливо возразил Хлодвальд. — И что в этом случае можно сказать о короле Мезенцио?
— Янина сражается на нашей стороне! — выкрикнул Домициано.
Хлодвальд иронически вздернул седую бровь, но даже не подумал отвечать. Краска бросилась капитану в лицо. Он был так напыщенно взбешен, что Сабрино с трудом удержался от смеха, глядя на его багровую физиономию. Сам он до сих пор так и не разобрался, кем считать янинцев — друзьями или врагами. Да, они были на стороне Альгарве. И в то же время всячески помогали Ункерланту.
Хлодвальд поднялся из-за стола и весьма холодно поклонился Сабрино:
— Вы, альгарвейцы, пока мы били вас на всех фронтах во время Шестилетней войны, закалились и отполировались до блеска. И я вижу, что с тех пор так ничего и не изменилось. И, прежде чем оставить вас, все же я позволю себе вольность сообщить то, что рекомендую принять к сведению: Ункерлант — это королевство, но в то же время Ункерлант — огромная страна, и она перемелет вас всех, сдерет как наждачкой весь ваш показной блеск. Уж если мы своих не щадим… Спокойной ночи, господа. — И старый генерал зашагал к дому.
— Спокойной ночи, — кисло пожелал ему в спину полковник Сабрино. — Боюсь, нам больше не доведется встретиться. Нас слишком часто переводят с базы на базу!
Но Хлодвальд даже не обернулся. Сабрино так и не понял, слышал старый генерал его последние слова или нет. И все же, пока прямая спина старика виднелась в сумерках, Сабрино не мог оторвать от нее взгляда. Хлопнула дверь, Хлодвальд вошел в дом. Но ни единое окно не загорелось. Старый ункерлантский генерал был слишком щепетилен, чтобы предавать расположившегося в его саду врага драколетчикам своей страны.
И все же той же ночью драконы ункеров пошли в атаку и забросали ядрами все окрестности дракошни. Люди все остались целы, погибли лишь два ящера. Но сам факт налета и прицельность ядрометания заставили Сабрино надолго задуматься.
Лалла возмущенно вскочила на ноги, и от ее негодующего жеста прекрасная грудь соблазнительно колыхнулась.
— Но ведь я уже заказала это изумрудное ожерелье! Ты что, хочешь сказать, что я могу нет быть без него? Но ведь ювелир его привезет уже завтра!
— Ну, скажем, не совсем завтра, — мягко возразил Хадджадж. — А что до «могу нет быть»… Ты что, совсем разучилась говорить по-зувейзински? К тому же еще до того, как ты отправилась его заказывать, я говорил тебе, что ты его все равно не получишь, потому что оно слишком дорого стоит. И раз уж ты пропускаешь мимо ушей мои просьбы, не жди, что я стану слушать твои. Я и так уже тебя наслушался более чем.
Третья жена строптиво подбоченилась:
— И все же слушай меня еще, старикашка! С самой первой брачной ночи ты был глух к моим просьбам! За все те удовольствия, что я доставила твоему бренному телу, я давно заслужила королевство! А ты жалеешь для меня какой-то жалкой побрякушки!.. — Гордое рычание вдруг превратилось в жалобное мурлыканье: — Ну пожалуйста! Ну что тебе стоит?
Чтобы перейти от грозных обвинений к нежным просьбам, ей хватило всего нескольких фраз.
Хадджадж залюбовался ее обещающим неисчислимые наслаждения телом: пышные бедра, тонкая талия, сдобные груди. Он взял ее в жены только ради плотских утех и получил гораздо больше, чем ожидал. Но в довесок он приобрел еще и ее дурной характер, и это неизменно портило всю радость обладания ею. Прекрасно зная, как ему с ней хорошо, эта женщина возомнила, что муж теперь навсегда зависит от ее тела и потому обязан исполнять все ее желания — какими бы дикими они ни были. Она и не подозревала, что те, кто хорошо знал министра иностранных дел Зувейзы, при одной мысли о подобном только расхохотались бы.
Хадджадж тяжело вздохнул и повинно склонил голову:
— Да, я старикашка. Но что бы ты там себе ни вообразила, я еще не впал в маразм. Будь я старым идиотом, я все равно купил бы тебе ожерелье, даже если бы прежде отговаривал тебя от этой покупки. Но вместо этого я отошлю тебя домой, к главе твоего клана. И с большим удовольствием посмотрю, как ты будешь перед ним вертеться, чтобы выпросить прощение.
Лалла так и застыла с открытым ртом. Только сейчас до нее дошло, что в своих требованиях она зашла слишком далеко.
— О, смилуйся надо мной, мой повелитель и мой муж! — возопила она и грациозно осела на колени, искусно вплетая в кисею жалостливой мольбы нить соблазна. — Смилуйся надо мной, я припадаю к твоим стопам!
— Я уже осыпал милостями тебя с головы до ног, и это мне очень дорого стоило! — усмехнулся Хадджадж. — Я даже готов нести все расходы по разводу и буду обеспечивать тебя до тех пор, пока ты снова не выйдешь замуж. Если только тебе это удастся. Если тебе этого мало, постарайся выторговать у вождя вашего клана больше. До тех пор, пока закон не позволяет ему прикасаться к тебе, у тебя будет отличный стимул выжать из него все, что сумеешь. Но со мной этот номер больше не пройдет.
— Старый засушенный скорпиошка! — завизжала Лалла. — Да будь ты проклят! Разрази гром силы горние за то, что они вручили меня тебе! Я… я…
Она легко вскочила на ноги, выхватила из стенной ниши тяжелую вазу и метнула ее в мужа. Но ярость затуманила ей глаза, и потому Хадджаджу даже не пришлось увертываться — ваза шмякнулась о стенку и разбилась на кусочки в метре от него. На звон стекла тут же сбежались слуги.
— Уведите ее, — приказал Хадджадж. — И соберите ее вещи. Она возвращается к вождю своего клана.
— Будет исполнено, повелитель.
Слуги кусали губы, чтобы не засмеяться, — похоже, они уже давно ожидали подобного приказа. Лалла не могла этого не заметить и тут же пнула ногой ближайшего, а всех остальных обозвала бездельниками и негодяями. Но как она ни сопротивлялась, ее все же вывели, причем обращались с ней при этом не самым ласковым образом.
Как всегда бесшумно, в покои скользнул Тевфик и, поклонившись сообразно своему возрасту и положению, доложил:
— Мальчик мой, альгарвейский маркиз Балястро просит аудиенции.
— Так за чем дело стало, Тевфик? Зови его сюда. — С хрустом потянувшись, Хадджадж спихнул на пол одну из подушек. — Ты, небось, уже и юбку, и муддир для меня приготовил. Надеюсь, что подобрал что полегче.