Тьма сгущается - Тертлдав Гарри Норман. Страница 82

— О да! — воскликнул Ильмаринен. — Поэтому войска Свеммеля триумфально отступают, покуда альгарвейцы в ужасе и смятении преследуют их по пятам.

— Результаты говорят громче — и правдивей — слов, — согласилась Пекка.

— Скоро ли разгорится этот ваш самый жаркий огонь? — полюбопытствовал Йоройнен.

На этот вопрос скорей могла ответить Пекка.

— Ваше высочество, я уже готовилась провести опыт, чтобы выяснить, насколько жарко этот огонь будет гореть и не погаснет ли, когда альгарвейцы совершили… то, что совершили. Когда я доберусь, наконец, до лаборатории, ответ станет ближе. Сколько времени нам потребуется, чтобы взять под контроль обнаруженный эффект — если он будет обнаружен, — я не могу пока сказать, простите.

Она опустила глаза. Узор на ковре под ногами повторял узоры тростниковых циновок, какими куусаманские вожди покрывали пол, прежде чем узнали о существовании ковров.

— Альгарвейский посол может говорить красивей, чем мы, — промолвил Ильмаринен. — Изящней, чем мы. Но имейте в виду, о Семеро, мы говорим вам правду.

— И что предложите нам вы? — озвучил, как было принято, общее мнение князь Рустолайнен.

Сиунтио шагнул вперед:

— Войну, ваше высочество. Если мы спустим подобное преступление с рук его виновникам, пострадает весь мир. Должно быть ведомо каждому, что есть вещи запретные. С горечью заявляю я это, но без сомнения.

— А как же наша война против Дьёндьёша? — воскликнул князь Парайнен.

Противостояние это затрагивало его сильней, чем любого из совластителей, поскольку порты на его землях обращены были к спорным островам посреди океана.

— Ваше высочество, — твердо заявил Сиунтио, — война с Дьёндьёшем ведется ради блага Куусамо. Война с Альгарве станет войной ради блага всего мира.

— На паях с Ункерлантом? — Парайнен скептически поднял бровь. Пекка не могла его винить за это. — Конунг Свеммель готов скорей разрушить мир, чем спасти.

— Без сомнения, — согласился Ильмаринен. — Но то, что Свеммель лишь готов совершить, Мезенцио творит на наших глазах. Что имеет больший вес?

Свеммель при этих словах снял бы чародею голову — за оскорбление короны. Парайнен прикусил губу и, пусть неохотно, кивнул.

— Если мы вступим в войну с Альгарве, — проговорил Рустолайнен, — новое направление волшебства не будет нам подспорьем, верно?

— Да, ваше высочество, — по крайней мере, сейчас, — ответила Пекка. — Оно еще может оказаться нам полезно, но я не могу сказать, как скоро это случится и насколько велика будет польза.

— Прыжок в темноту, — пробормотал Парайнен.

— Нет, ваше высочество, бросок к свету, — отозвался Сиунтио.

— Да ну? — Парайнена его слова не убедили. — Свеммель в ответ пустит под нож собственных подданных, как только эта мысль придет ему в голову. Скажете, я ошибаюсь?

Пекка не думала, что князь ошибся, — скорее опасалась, что он прав.

— Это огромная разница, ваше высочество, — ответила она тем не менее. — То, что делает человек ради самозащиты, и то, что он делает во вред ближнему, — не одно и то же. Кроме того, Мезенцио не собственных подданных приносит на алтарь — он нашел других жертв, беззащитных и безответных.

Князья обменялись вполголоса несколькими словами.

— Мы благодарим вас, магистры, сударыня, — промолвил Рустолайнен. — Если нам потребуется дальнейшая консультация, мы вас призовем.

Палату для аудиенций Пекка покидала с тяжелым сердцем. Она надеялась на большее — хотя бы на обещание большего. Однако известие о том, что семеро князей объявили войну Альгарве, обогнало ее карету на пути в «Княжество». Чародейка никогда не думала, что весть столь печальная может наполнить ее душу такой радостью.

Слухи носились по Приекуле, полные то ужаса, то гнева. Чему верить — и верить ли хоть слову, — Краста не знала. Следовало бы не обращать внимания на пустую болтовню, но как-то не получалось.

Если кто и мог знать правду, это был полковник Лурканио. Когда, отодвинув капитана Моско, Краста замерла на пороге комнаты, которую полковник сделал своим кабинетом, — входить запросто к нему она не осмеливалась, — альгарвеец оторвал взгляд от бумаг.

— Заходите, моя дорогая, — промолвил он с обычной своей чарующе жестокой улыбкой, отложив стальное перо. — Чем могу служить?

— Это правда? — осведомилась Краста решительно. — Скажи, что это неправда!

— Хорошо, дорогая, это неправда, — покорно повторил Лурканио. Краста вздохнула облегченно, но ухмылка ее рыжеволосого любовника стала шире, и полковник осведомился: — А о чем, собственно, речь?

Краста уперла руки в бока. Ярость ее разгорелась мгновенно.

— Как?! — воскликнула она. — То, о чем все говорят, конечно!

— Все говорят разное. — Лурканио пожал плечами. — Обыкновенно глупости. И почти всегда — неправду. Думаю, я не слишком рисковал, назвав неправдой тот слух, что имели в виду вы, что бы это ни было.

Он сделал вид, будто поглощен документом. Чтобы ее променяли на какие-то бумаги, даже грозный полковник Лурканио, — этого Краста стерпеть не могла.

— Тогда почему Куусамо объявило войну Альгарве? — осведомилась она резко, как бичом хлестнула.

Привлечь внимание любовника ей удалось. Лурканио снова отложил перо и пристально посмотрел на маркизу. Улыбка сошла с его лица, сменившись выражением иного рода — таким, что Краста пожалела о своей вспыльчивости. Похоже, ей удалось привлечь внимание Лурканио даже слишком хорошо.

— Расскажите-ка мне поподробнее, что именно вы имели в виду, милая моя, от кого наслушались подобных баек и где, — мягко промолвил полковник.

Голос его звучал чем тише, тем более угрожающе — в противоположность всем прочим знакомым Красте мужчинам.

— Ты прекрасно знаешь! Или должен знать!

Краста пыталась сохранить вызывающий тон, но с Лурканио это было почти невозможно. Полковник легко навязывал свою волю маркизе, как его армия полтора года назад навязала свою волю защитникам Валмиеры.

И Лурканио это знал.

— Предположим, я хочу услышать это от вас, — повторил он. — Во всех подробностях. Заходите, садитесь, устраивайтесь поудобнее. И закройте дверь.