Покрышкин - Тимофеев Алексей Викторович. Страница 101

В этом эпизоде, в словах «как она дралась» — весь Клубов...

С волнением поклонница летчика Клубова вспоминала строки из книги Л. Хахалина, где пишется о детстве героя. Саша отличался недетской серьезностью, всегда брал под защиту слабых. Его первая учительница писала в своем дневнике: «Какой красивый мальчик! Ночь и снег. Нет, березка, русская березка!.. Большие природные способности и трудолюбие, честность и скромность. Этот мальчик будет когда-нибудь гордостью Ярунова».

После гибели отца главной пищей в доме Клубовых долго были оладьи-дидельки из отсевной муки, перемешанной с толченым мхом. А богатые родственники, чтобы отвадить маленьких Сашу с сестрой Алей, дали им хлеба, намазанного «медом»-горчицей. Под хохот хозяев дети выбежали из этого дома. Братьев и сестру вырастил старший брат Алексей Федорович. Молчаливый и твердый как кремень, он, сам подросток, стал главой семьи.

Сестра Алевтина вспоминала, как пугал ее маленький Саша треском сучьев в еловом лесу. Как однажды он увидел в небе самолет и уверенно сказал ей: «Смотри, это железная птица, а называется самолет. Я тоже буду на нем летать. Ты еще обо мне услышишь». И позднее, в Ленинграде, друг Клубова А. Алимпиев говорил, Саша любил смотреть на самолеты. Не пойдет дальше, пока не проводит взглядом «железную птицу» до самого горизонта. Когда Клубов учился в аэроклубе вечером после заводской смены, то отказался от кино и других увеселений. Его библиотечный формуляр поразил друзей-комсомольцев: Саша прочитал множество книг и по истории и теории воздухоплавания и авиации, и классическую литературу — Гоголя, Достоевского, Льва Толстого, Кольцова, Никитина, Есенина.

А ведь девушки заглядывались на стройного юношу с льняными волосами, даже парикмахерши его брили дольше других. Клубов любил в выходной день поехать компанией в Павловск. Мог сплясать, ценил хорошую шутку и анекдот, любил поиграть гирями, не упускал случая сходить в цирк. Кстати говоря, знаменитый летчик М. М. Громов в книге «Заметки о летной профессии» писал: «Если представить себе работу летчика-истребителя во время группового воздушного боя, то комплекс объектов, подлежащий охвату его вниманием, примерно следующий: следить за противником, не упуская его из виду ни на одну секунду, не потерять своего напарника; следить за обстановкой, т. е. за своими самолетами и за самолетами противника, оценивая и представляя их намерения; взаимодействовать со своим звеном; слушать команды; помнить, что бензин в самолете не вечен; следить за показаниями приборов, за ориентировкой... быть в постоянной готовности к внезапности любого рода... Комплекс объектов, требующих внимания летчика, и условия боевой обстановки требуют от него искусства, которое едва ли уступит искусству цирковых артистов».

А Клубов водил в бой группы до шестнадцати истребителей.

Очень волновался Саша, что его не примут в летное училище. Если такое случится, решил — пойдет в танкисты. А если поступит — всю жизнь посвятит авиации. Даже если спишут, будет жить на аэродроме и смотреть, как взлетают и садятся самолеты...

Городские друзья вспоминали, как во время поездок за город Клубов великолепно косил и точил косу. Знали и о его любви к коням.

Инструктор Клубова в Чугуевском летном училище А. В. Хохлов вспоминал, что Клубов был поначалу середнячком, не блистал, несколько медлительный и обстоятельный, он дольше некоторых осваивал элементы полета. Но осваивал очень прочно.

Однополчанин Герой Советского Союза В. Е. Бондаренко рассказывал, что Клубов всегда четко и толково ставил задачу своей группе. Как командир он достиг бы многого.

Правда, обостренное чувство справедливости не раз ставило летчика в непростые ситуации. Он не был, как говорит поклонница его таланта, «гогочкой». По свидетельству начальника штаба полка М. Гейко, в Ереване, где стояла часть до августа 1942-го, «были случаи, когда Клубов давал сдачи подвыпившим армянским парням, пытавшимся придраться к нему или к кому-либо из товарищей. У нас с комиссаром по этому поводу всегда возникал спор, поскольку он требовал Клубова и его друга Жору Павлова отчислить из части за их поведение. Я же, ссылаясь на их молодость, противостоял этому требованию, мотивируя тем, что они никогда зря никого не обидят».

М. К. Покрышкина вспоминала, как Клубов на базаре перевернул лоток спекулянтов арбузами. Рассказывала о том, как зимой 1944-го в освобожденной от немцев Черниговке на Украине Клубов с товарищами однажды зашел в церковь. После службы подошел к священнику, резко сказав ему, что он отсиживается в тылу, когда другие воюют на фронте. И вдруг на рясе батюшки летчики увидели орден боевого Красного Знамени. Оказывается, священник был награжден за участие в партизанском движении. После этого летчики подружились с батюшкой и часто вели беседы у него дома.

История суда над Клубовым перед сражением под Яссами уже рассказана...

Одна из последних в его жизни встреч — с корреспондентом «Комсомольской правды» Ю. Жуковым, который включил это запомнившееся многим читателям описание в свою книгу о Покрышкине «Один «МиГ» из тысячи» (М., 1963). Журналист приехал в польскую деревню Мокшишув около города Тарнобжег. Покрышкин встретил гостя хмуро, утомленный общением с прессой после вручения ему третьей Золотой Звезды.

Исполняющий обязанности командира полка Клубов принял гостя вечером 28 октября 1944 года в своей неуютной холодной комнатушке в башне полуразбитого помещичьего дома.

«Капитан налил в треснутые стаканчики розового спирта и, пожелав мне успеха в работе, заговорил о том, что, видимо, давно лежало у него на сердце:

- Значит, хочешь писать о героях... Подожди, я понимаю, — всех вас сюда за этим и посылают. Конечно, дело нужное. В песне вот мы пели до войны: «Когда страна быть прикажет героем, у нас героем становится любой». Да, вроде было все очень просто. А потом оказалось совсем не просто. И вовсе не любой героем может стать. Верно? Только ты не подумай, будто я хочу сказать: вот мы какие, а больше никто так не может. Нет, может. Но что надо сделать, чтобы и он смог? Вот ты об этом и расскажи, если сумеешь.

Клубов замолчал и пристально смотрел на меня своими красивыми, немного печальными светло-карими глазами. Когда он горел в самолете, очки и шлем спасли ему верхнюю часть лица, и теперь она резко контрастировала с изуродованными щеками и носом.

- Вот, когда некоторые пишут, — продолжал он, — все вроде получается очень просто: взлетел, сбил, сел, опять взлетел. Даже красиво! Ас, мол, и тому подобное. Вот Покрышкин уже шестой десяток добивает — это верно. Ну, и у меня, и у других немало есть на счету. А почему многие из наших, и даже очень хороших ребят, не только ни одного фашиста не сбили, но сами в первом же бою погибли? Выходит, не любой становится героем?.. Но я опять тебе говорю: это не для прославления избранных, нет! Я к тому, что история с асами не нами придумана. Она к нам с той стороны пришла, — Клубов махнул в сторону фронта. — Это они завели моду летать с чертями да с тузами пик на фюзеляже, и кое-кто из наших обезьянничать стал. А Саша Покрышкин, хоть он и полковник и комдив, — для меня все равно Саша, потому что он настоящий боевой товарищ. Так вот, Покрышкин по-другому рассуждает: искусство истребителя — наука и труд. Конечно, тут и вдохновение требуется, и интуиция, но это все-таки не стихи писать. Тут девять десятых учебы и труда и одна десятая вдохновения и интуиции — вот как Золотые Звезды зарабатываются...

Клубов на минуту задумался. Потом он потер шершавыми пальцами свой чистый юношеский, не тронутый ожогом лоб...

Я смотрел во все глаза на своего нового знакомого. Сказать по правде, я не ожидал такого интересного разговора, тем более что мне рассказывали о Клубове много такого, что не вязалось с этими его словами. Говорили, что он сорвиголова, отчаянной души человек, с трудной и не всегда прямолинейной биографией. А Клубов, еще раз строго взглянув на меня, продолжал:

- Вот ваш брат все пишет о летчиках, о героях опять же. Знаем, что герои. Мне уже надоело корреспондентам рассказывать, как я горел. Ему интересно это расписывать, а мне вспоминать больно. И почему он не пойдет к техникам, не расспросит их, как они работают. Героев Советского Союза — летчиков много. А почему не дают Золотые Звезды техникам? Я тебя спрашиваю! Вот, к примеру, приезжает фоторепортер из «Красной звезды»: «Желаю снять вас, товарищ Герой Клубов». А я ему говорю: «В одиночку сниматься не буду, сними меня с моим техником, с которым я всю войну прошел и который и в снег, и в дождь, и в пургу из любого летающего гроба за ночь самолет делал, чтобы я на нем утром фашиста сбил!»

- Нет, — с силой сказал Клубов. — И если ты с честным намерением к нам приехал, учти все это. Нашему народу не нужно с нас, летчиков, иконы писать. Ты так о нас расскажи, чтобы любой школьник прочел и подумал: «Да, трудное это дело. Но если с душой взяться и поту не жалеть, ну, так не Покрышкиным, скажем, а таким, как Андрюшка Труд, стать можно. Но только не прячь, пожалуйста, трудностей, и всяких наших бед, и несчастий, и даже смертей. А то ведь, знаешь, сколько нам навредила довоенная кинокартина «Если завтра война»? Дескать, раз-два — и в дамки! А что вышло? Вот то-то!.. А сейчас иди. Я спать буду: завтра мне летать...»