Покрышкин - Тимофеев Алексей Викторович. Страница 51
Это был черный октябрь 1941-го... 7 октября — катастрофа под Вязьмой. А. Е. Голованов, тогда командир 81-й авиадивизии, был вызван в Ставку:
«...Я застал Сталина в комнате одного... Таким Сталина мне видеть не доводилось. Тишина давила.
- У нас большая беда, большое горе, — услышал я наконец тихий, но четкий голос Сталина. — Немец прорвал оборону под Вязьмой, окружено шестнадцать наших дивизий... Что будем делать? Что будем делать?
Видимо, происшедшее ошеломило его.
Потом он поднял голову, посмотрел на меня. Никогда ни прежде, ни после этого мне не приходилось видеть человеческого лица с выражением такой душевной муки.
...Ответить что-либо, дать какой-то совет я, естественно, не мог, и Сталин, конечно, понимал это. Что мог сделать и что мог посоветовать в то время и в таких делах командир авиационной дивизии.
Вошел помощник, доложил, что прибыл Борис Михайлович Шапошников... Сталин встал, сказал, чтобы входил. На лице его не осталось и следа от только что пережитых чувств. Начались доклады».
16–17 октября многих москвичей охватила паника: «Немец в Москве!» На улицах витал пепел сжигаемой документации. Рабочие на шоссе Энтузиастов, ведущем на восток, переворачивали автомашины перетрусивших начальников и директоров.
В Куйбышев эвакуировались партийные и правительственные учреждения, дипломатический корпус. 28 октября в глухом поселке Барбыш Куйбышевской области выводились на расстрел без суда «особо опасные государственные преступники» Я. В. Смушкевич, П. В. Рычагов, Г. М. Штерн, Ф. К. Арженухин, А. Д. Локтионов...
В Черниговке Александр Иванович встретил командующего 18-й армией А. К. Смирнова в последние часы его жизни. Высокий, статный генерал-лейтенант с воспаленными от переутомления и пыли глазами загнанно ходил взад-вперед вдоль лесопосадки...
Смирнов направил летчика к командующему ВВС армии генерал-майору С. К. Горюнову. Выслушав «невеселый рассказ», Горюнов дал совет сжечь самолет и добавил: «Если сам сумеешь отсюда выбраться, то благодари судьбу».
В Черниговку приехали и медики, у которых лечил глаз Покрышкин. От них он узнал, что тяжелораненых взять им с собой не удалось. Не вернулась и машина, на которой увезли Комлева... Александр Иванович не сдержал упрека:
— Несчастные! Всех их перестреляют немцы. Как же можно было бросать раненых? Хорошо, что я не послушался тех... Лежал бы сейчас, прошитый автоматной очередью.
Окруженные, как вспоминает А. И. Покрышкин, «уже знали о том, что немецкие войска, особенно их танкисты, раненых советских воинов в плен не берут, уничтожают на месте».
Осенью и зимой 1941–1942 годов развернулась одна из величайших трагедий во всемирной истории — истребление советских военнопленных. Опьяненные успехами на фронтах, немцы еще верили в право «высшей расы» уничтожать недочеловеков — славян. По немецким данным, из 2,9 миллиона захваченных в плен к началу 1942 года осталось в живых 1,1 миллиона! Позднее кровавый пыл немцев и их прислужников несколько угас, но все равно, по данным нашего Генштаба, из 4559 тысяч пленных советских военнослужащих вернулось только 1836 тысяч человек... 14 октября в районе Мелитополя — Бердянска, в «котле», куда угодил и Александр Покрышкин, по немецким данным, было захвачено в плен около 100 тысяч человек.
Солдат Алексей Филиппов описывает лагеря осени 1941-го как «живые могилы» (Слово. 2000. № 3). Писатель-фронтовик Константин Воробьев, попавший в плен в декабре под Москвой, вспоминает в повести «Это мы, Господи!..»:
«В эти дни немцы не били пленных. Только убивали! Убивали за поднятый окурок на дороге. Убивали, чтобы тут же стащить с мертвого шапку или валенки.
Убивали за голодное пошатывание в строю на этапе. Убивали за стон от нестерпимой боли в ранах. Убивали ради спортивного интереса, и стреляли не парами и пятерками, а большими этапными группами, целыми сотнями — из пулеметов и пистолетов-автоматов!»
...Они просто не появились бы на свет, те недоумки 1980–1990-х годов, которые глумливо бросали в лицо ветеранам-«сталинистам»: вот, победили бы немцы, попили бы мы баварского пивка...
...В Черниговке среди солдат прошел слух, что застрелился командарм и командующий артиллерии армии.
Один сержант предложил Покрышкину выходить из окружения «по-своему», переодевшись в штатское: «Плохо наше дело, если стреляются такие большие начальники... Я уже выходил так под Киевом».
— Ты что говоришь?! За такие разговоры я и без трибунала расправлюсь с тобой! Не вздумай удрать — расстреляю! — ответил Покрышкин.
Но перед наступлением темноты сержант исчез.... На восточной окраине села сосредоточивались для прорыва войска. Покрышкин на своей полуторке зарулил в голову колонны: «Мое постоянное стремление всегда быть впереди, а также любопытство увидеть самому ночной бой толкнуло меня на это».
По команде полковника цепь красноармейцев молча двинулась вперед. Немецкий заслон осветил поле ракетами, ударил из минометов и пулеметов. Солдаты, в основном из тыловых частей и штабов, залегли. Покрышкин спрыгнул с подножки машины и стоял, оглядываясь, среди ползущих к лесопосадке солдат: «Я — летчик, и чтобы полз на животе перед немцами — нет, этого никогда не будет. Умирать, так стоя и лицом к врагу».
Полковник увидел освещенную ракетами фигуру в реглане. Крикнул:
-Летчик? Давай вперед! Покажи пример! За бронемашиной!
В книге «Познать себя в бою» А. И. Покрышкин сформулировал суровый закон штыковой, «психической» атаки:
«Надо бежать вперед, только вперед, не обращая внимания на свист пуль, на падающих рядом товарищей. Побеждают те, кто не дрогнул, не повернул обратно».
Заслон был смят и уничтожен. Впереди — высота, на которой также могли быть немцы. Четверо солдат вернулись из разведки, старший из них доложил — дорога свободна. Но по двинувшейся к высоте колонне ударили пулеметы. Покрышкин был возмущен до глубины души: «Вот так разведали... «Немцев там нет...» Струсили и не дошли до высоты. Сколько людей загубили своим обманом...»
Острый взгляд летчика увидел в поле темный провал. По этому спасительному логу и удалось вырваться из западни.
Много было еще на пути к своим передряг, упомянутых Александром Ивановичем в его книгах — бой с мотоциклистами, езда по проселочным дорогам в темноте, когда единственным ориентиром был белый лист бумаги на заднем борте идущей впереди машины...
Родной полк Александр Иванович нашел после недели мытарств и скитаний в Ростовской области в Батайске. Обрадованный Иванов направил летчика в санчасть. Более трех дней в санчасти Покрышкин в ту пору не выдерживал, уходил вопреки советам врачей, «прямо физически чувствовал потребность быстрее включиться в боевую работу».
Вернувшись, он узнал — пропали без вести комэск Константин Ивачев с ведомым Иваном Деньгубом. Хороший товарищ Покрышкина — Кузьма Селиверстов на И-16 вылетел на их поиск и погиб в бою с четверкой «мессершмиттов»...
27 марта 1942 года К. Е. Селиверстову, первому в полку, будет посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. К августу 1941-го лейтенант Селиверстов совершил 132 боевых вылета, сбил лично пять самолетов и два в группе. Открытый по характеру и бесстрашный, Кузьма Егорович родился 13 ноября 1913 года в крестьянской семье в Плавском районе Тульской области. Уроженцем того же района был и легендарный ас-истребитель первого года войны дважды Герой Советского Союза Борис Феоктистович Сафонов. О нем писал командующий Северным флотом адмирал А. Г. Головко: «Он общий любимец, этот типичный русак из-под Тулы... Широкоплечий, с открытым русским лицом, с прямым взглядом больших темно-серых глаз... Самолетом владеет в совершенстве. По отзывам авиационных специалистов, у него очень развито чувство времени и расстояния».
Когда заходила речь о лучших летчиках Великой Отечественной войны, А. И. Покрышкин неизменно в числе первых называл Бориса Сафонова. Всегда помнил Александр Иванович и о Кузьме Селиверстове. В середине 1950-х годов генерал Покрышкин служил в Ростове-на-Дону. Вспоминает личный водитель командующего А. Л. Гуржуй: «В один из выходных дней мы поехали за город, примерно за 15 километров. У разбитой церкви Александр Иванович нашел на пригорке деревянный обелиск со звездочкой... Здесь похоронили Кузьму Селиверстова... Александр Иванович стал ходатайствовать перед местными властями об установлении памятника. Теперь там стоит памятник с барельефным изображением героя, местные жители любовно ухаживают за ним».