Воспоминания - фон Тирпиц Альфред. Страница 114

Боязнь задеть самолюбие начальника Генмора не позволяла мне непосредственно общаться с командующим флотом Ингенолем – человеком лично храбрым и рыцарственным. Но впечатление, вынесенное мною из ознакомления с работой командования флотом во время моего посещения Вильгельмсгафена 25 октября, усилило мои сомнения на счет того, следовало ли приписывать бездействие флота только указаниям ставки. После беседы со мной Ингеноль добился разрешения кайзера сделать набег на Ярмут, который и был им произведен 3 ноября. Этот набег, а также исполненное надежды письмо Ингеноля от 9 ноября, в котором он выражал уверенность, что столкновение с англичанами, возможное во время таких набегов, закончится нашей победой, побудили меня добиваться для него полнейшей свободы действий. Морской кабинет считал в то время смену командующего флотом по меньшей мере преждевременной. Лишь исход последующих набегов (12 декабря и особенно 4 января 1915 года) послужил поводом для увольнения Ингеноля, замененного Полем. Эта смена командования, при которой начальник кабинета старательно избегал общения со мной, вызвала во флоте движение в пользу объединения различных функций командования в руках одного лица, наделенного соответствующими полномочиями.

Если мы примем во внимание сложный характер операций на отдельных театрах войны, а также ограниченность наших возможностей в отношении увеличения численности личного состава и усиления материальной части, то у нас не останется никакого сомнения в том, что для сосредоточения и правильного использования наших военных средств нам было совершенно необходимо единое руководство. Подобно тому как самостоятельные и параллельные в мирное время командные инстанции сухопутной армии были во время войны подчинены верховному командованию, флот также должен был получить единое руководство. Трагедия нашей морской войны заключалась в том, что только в сентябре 1918 года флот получил верховное командование морскими операциями.

Также и перед лицом армейских и политических властей только единое командование флотом могло обладать авторитетом, необходимым для успешного ведения войны против Англии.

То, что кайзер сохранил за собою руководство своим любимым родом оружия, не могло служить заменой. Ибо не говоря уже о прочих обязанностях, которые отвлекали внимание властителя, на него не могла быть возложена дополнительная огромная ответственность, требующая специальных знаний (например, когда отдается приказ готовиться к бою). Морской кабинет дал монарху плохой совет, когда он закрепил за ним (а следовательно, за собою) распоряжение флотом Открытого моря. В результате созданное самим кайзером орудие борьбы на море в известной мере заржавело в кабинете. Там не могли принять решения пустить флот в дело. Зато там старались найти какое-нибудь оправдание собственной слабости и так на пали на мысль объявить негодной материальную часть флота. Когда после Скагеррака у сомневавшихся словно пелена спала с глаз и они убедились в том, насколько наши корабли превосходили британские, исторически уже было слишком поздно раскаиваться.

Вопрос о том, будут ли предоставлены права верховного командования начальнику Генмора, статс-секретарю или иному руководителю флота, сам по себе не имел никакого значения и носил чисто личный характер. Командование следовало поручить тому лицу, которое пользовалось наибольшим уважением и доверием флота. Если таким лицом оказался бы начальник Генмора, то ему не следовало (как это имело место в связи с разделением функций во время войны) наскоро импровизировать новый аппарат для разрешения организационных, политических, международно-правовых и экономических вопросов, поскольку для этого было вполне достаточно развивавшегося в мирное время аппарата имперского морского ведомства. Во время войны дуализм привел к расчленению уже существовавших властей и созданию новых учреждений, результаты работы которых были неравномерны и вообще сомнительны; при этом зависть, естественно возникшая между всеми этими учреждениями, нанесла непоправимый ущерб авторитету флота в совете кайзера и в глазах нации. Канцлер же и министерство иностранных дел обращались по вопросам, входившим до этого в компетенцию имперского морского ведомства, которое годами накапливало соответствующий опыт, непосредственно к начальнику Генмора; между тем деятельность последнего в мирное время была такова, что он не учел, что неправильное разрешение этих дотоле чуждых его ведомству вопросов должно было понизить авторитет флота.

Хотя я и не мог предчувствовать, каким несчастьем явится для нации непоследовательность в решении морских вопросов во время войны, все же уже 29 июля 1914 года верное чутье побудило меня просить кайзера (через посредство начальника кабинета) объединить в одних руках морское ведомство и Генмор.

Если бы начальник Генмора был подходящим лицом, то я предложил бы на этот пост его, точно так же как позднее, отчаявшись в возможности иного выхода, я в присутствии других офицеров предложил в ставке адмиралу фон Полю всецело подчиниться ему, если только он согласится предварительно обсуждать со мной свои решения. Однако считаясь с единодушным мнением корпуса морских офицеров, я не мог рекомендовать кайзеру поставить Поля во главе объединенных таким образом ведомств. Он был хороший моряк и великолепный навигатор. Он очень хорошо командовал эскадрой, но дальше этого его дарования не шли. Ввиду этого 29 июля я сказал начальнику кабинета, что при существующем положении с кадрами упомянутый пост следовало предоставить мне.

После доклада его величеству адмирал фон Мюллер сообщил мне, что кайзер не мог решиться принять мое предложение, но что он желает обеспечить мое участие тем, что по всем вопросам, касающимся ведения морской войны, начальник Генмора будет запрашивать мое мнение, а в случае расхождения между нами уведомлять его величество. Приказ кабинета, который зафиксировал это неудачное половинчатое решение, 30 июля был сообщен начальнику Генмора и мне, но в дальнейшем остался на бумаге.