Воспоминания - фон Тирпиц Альфред. Страница 122

Мы оставили в силе нашу декларацию о военной зоне и, таким образом, сохранили раздражавшую Америку видимость подводной войны, чтобы утешить германское общественное мнение иллюзией нашей твердости; но произведенное по требованию политического руководства изменение инструкций командирам подводных лодок лишало их деятельность военного значения. Таким образом, мы очень энергично действовали на словах и очень робко на деле. Как предсказал Бахман, операции подводных лодок вследствие этого не принесли победы германскому народу, но зато дали достаточно поводов для инцидентов и ссор с Америкой.

Как я уже говорил, хотя мы с адмиралом Бахманом считали объявление подводной войны преждевременным, а в той форме, в какой оно было сделано, и неудачным, мы решили тем не менее, что раз мир узнал о нем, Германия должна стоять на своем, идя на любой риск.

Я убежден, что если бы на первую американскую ноту мы ответили вежливым, но твердым ответом, то Америка ни тогда, ни позднее не объявила бы нам войны и даже не порвала бы дипломатических отношений. В то время Америка еще не была так раздражительна и пристрастна, как впоследствии; она еще питала уважение к нам и не сделалась столь крупным кредитором Антанты. Щепетильность американцев в вопросах морского права заставляла их чувствовать неловкость вследствие не вполне нейтрального поведения их страны. Государственным секретарем тогда еще был пацифист Брайан. В то время Вильсону едва ли удалось бы настроить свою страну против нас. Это было для нас очень важным шансом. Одновременно, в интересах переговоров о нейтралитете Италии, которые вел тогда князь Бюлов, наше посольство в Риме телеграфно рекомендовало нам непоколебимую твердость в защите своей точки зрения и охране престижа германского могущества и флота. Нам было необходимо с самого начала атаковать Америку нотами протеста против ее поведения, нарушавшего нейтралитет (поставки оружия и боеприпасов, использование радиотелеграфа в ущерб Германии, молчаливое признание английской блокады, противоречащей международному праву, отношение к нашим крейсерам, находившимся за границей, и к нейтральной почте и т.д.); одна жалоба должна была следовать за другой. Такая политика по отношению к Америке была вполне безопасной, поскольку резкий протест совсем не обязательно заканчивать ультиматумом. Быть может, мы и не смогли бы помешать росту сотрудничества между Англией и Америкой, имевшему место во время войны, но, вероятно, оно стало бы менее опасным для нас. Всем антивильсоновским элементам в Соединенных Штатах (немцы, ирландцы, квакеры, лица, заинтересованные в сбыте хлопка) мы дали бы ясный лозунг, вокруг которого они смогли бы объединиться. Наш метод обращения с американцами никогда не задевал надлежащих струн. Когда мы говорили: Вы, американцы, формально вполне вправе поставлять боеприпасы и т.п., но с вашей стороны это нехорошо, то мы достигали результата как раз обратного тому, которого добивались, что и выяснилось впоследствии; к тому же превращение Америки в арсенал наших врагов фактически являлось самым грубым нарушением нейтралитета, какое только можно себе представить. К этому надо добавить, что в германо-американских отношениях уже существовал соответствующий прецедент. Во время испано-американской войны мы по представлению американского посла Эндрью Уайта задержали в Куксгафене судно с оружием, предназначенным для Кубы.

Если бы в вопросе о подводной войне мы действовали бы с хладнокровной последовательностью, то мы подготовили бы почву для распространения взгляда, что эта война – не возмездие за голодную блокаду, как мы, к сожалению, неоднократно подчеркивали, а метод, ясно и неоспоримо вытекающий из международного морского права, созданного самой же Англией в начале войны. Новое оружие невозможно было оправдать натяжками, извлеченными из понятий парусной эпохи, оно имело право на новые нормы. Неужели кто-либо серьезно думает, что в будущей войне другие народы, которым придется вести борьбу за свое существование, не воспользуются подобно нам подводным оружием, даже если новое международное постановление наложит на него запрет?

Самое позднее в феврале 1915 года мы должны были понять, что политике Вильсона были присущи шантажистские черты. Искренне стремясь пощадить нейтральные суда, мы предложили американцам свободно пропускать их пароходы через зону блокады, если нейтральность их не будет возбуждать сомнений (это могло быть обеспечено системой конвоирования). Однако Америка не проявила достаточно доброй воли, чтобы пойти на это. Когда английские подводные лодки торпедировали наши торговые суда в Балтике (притом даже в территориальных водах Швеции) или в Адриатике и, таким образом, поступали также, как мы, или еще хуже, это не возмущало никого в целом свете. Чудовищная книга допущенных Англией грубейших нарушений международного права осталась в Америке непрочитанной и даже нераскрытой. Американцы всегда смотрели в сторону германской подводной войны. Эта несправедливость всего мира в значительной степени объясняется слабостью нашей политики, которая внушала подозрения, будто у нас нечистая совесть. Напрасно я неоднократно указывал канцлеру на характер вильсоновской политики и настойчиво советовал ему принять во внимание указанные фанты. Оставляя одну за другой наши справедливые и принципиальные позиции, мы достигли только того, что Вильсон шел все дальше и дальше в своих притязаниях и тактике угроз. Требования, которые еще в первые годы мы могли отвергнуть со спокойной твердостью и без всякой опасности разрыва, с течением времени стали все больше и больше превращаться в вопросы престижа. В то время как наша репутация претерпевала огромный ущерб у всех морских держав, ибо им казалось, что наша собственная вера в победу поколеблена, мы все более укрепляли Вильсона в его позиции, удержание которой в конце концов сделалось для него вопросом чести. Мы не получали в действительности ни одной из тех практических выгод, которые обещали нам в вознаграждение за уступчивость Бетман, Гельферих, граф Бернсторф и другие. Америка ни разу не сделала нам реальной уступки. Такие уступки заменяла немецкая способность создавать иллюзии. Наряду с понижением нашего собственного престижа и утратой нейтралами веры в нашу победу нам становилось все труднее перейти на единственно правильный путь, заключавшийся в переориентации в сторону Японии и России.