Кратос - Точильникова Наталья Львовна. Страница 37

Генерал кивает.

– Получил ваш доклад, Петр Яковлевич. Мы уже оформили отвод обвинения и отослали на Кратос. А что же может быть более?

– Я впервые вижу человека, который под допросным кольцом говорит, что для него важнее Кратос!

– Чего важнее?

– Собственной жизни.

Генерал усмехается, кивает.

– Идите, Петр Яковлевич, а мы с молодым человеком поговорим.

– Ваше превосходительство, с момента фиктивного расстрела на Светлояре информация заблокирована. Разве мы не будем снимать блокировку и продолжать допрос?

– Нет, не будем.

Генерал тяжело опустился на стул рядом со мной.

– Получен личный императорский приказ срочно прекратить все допросы, – продолжил Хлебников. – Парень обладает информацией, к которой ни у кого из нас нет допуска. Мы, похоже, и так узнали лишнее. Иди!

– Да, Святослав Игоревич.

Следователь торопливо вышел, а генерал склонился ко мне.

– Эх! Попало мне из-за тебя, парень. Что же ты молчал про уровень секретности?

– Для меня это новость, Ваше превосходительство.

– А вот и врать начинаешь. Петька на тебя не жаловался. Допросное кольцо-то у тебя на пальце, а сигнал ко мне приходит, на устройство связи. А ты думаешь одно, а говоришь другое. Пятый уровень секретности, значит? – он усмехнулся.

– Это уровень секретности моего дела, не знаю почему.

– Ладно-ладно, снимай игрушку. Сам-то сможешь или совсем ослабел?

– Смогу.

Я стянул с пальца кольцо и отдал Хлебникову. Он освободил мне запястье от манжеты.

– Ваше превосходительство, император подтвердил отвод обвинения?

– А куда ему деться, парень? Процедура-то гласная.

Спустя несколько часов я управлял вхождением Тессианского флота в стратосферу Кратоса. Нам дали посадку!

Ковровой дорожки не постелили, но журналисты умудрились просочиться к кораблям через считанные минуты после приземления. Пожалуй, это хорошо. Огласка мне на руку. Обвинение снято, но это только первый слой правды. Есть и второй: у меня Т-синдром, и императору об этом известно. Очевидно, не ему одному. Я подумал, что наверняка есть и третий слой правды, и четвертый, и пятый…

Близится вечер. Рыжее солнце клонится к закату, тепло, легкий ветер шевелит волосы.

Кратос…

Дом. Родина. Как ты меня примешь? Как ты примешь всех нас? Как ты примешь обреченных, вернувшихся к тебе?

Больше всего я боюсь, что нас засадят в карантин, и я ничего не успею сделать. Я бы на месте Страдина поступил именно так. Мы явились с зараженной планеты. Хорошо если ему хватит выдержки сгоряча не спалить здание, где нас запрут.

– Сделайте заявление для прессы! – орет ближайший журналист.

– Я прошу немедленной аудиенции у императора, – говорю я. – У меня есть для него информация, которая слишком важна, чтобы медлить. Речь идет о судьбе империи.

– Что вам стало известно?

– Я скажу об этом только императору.

Интересно, чего он испугался, когда велел прекратить допрос?

На перстень связи упал репортаж о моем прибытии, я иду к дверям космопорта и одновременно смотрю на себя со стороны и слышу свой голос. Рядом со мной Юля, Герман, Саша Прилепко, Анатоль. Следом идут остальные. Когда двери разъехались в стороны, я уже просматривал первую статью о нашей посадке, поражаясь оперативности журналистской братии.

Космопорт Кратоса построен добрых три сотни лет назад, когда корабли еще шумели, загрязняли воздух и доставляли прочие неприятности, так что до столицы от него километров сто. И никаких строений ближе чем в пятнадцати километрах, кроме оборудованных мест для посадки гравипланов и вертолетов, центра управления и самого здания космопорта – только лес и поля.

Перед выходом из здания всегда многолюдно, огромная площадь заполнена воздушным и наземным транспортом. Но сегодня она напоминает море в наивысшей точке прилива или реку, вышедшую из берегов.

Я шагнул на тротуар перед площадью и едва подавил в себе желание тут же остановиться. На каждом втором гравиплане – феникс, возрождающийся из пепла. Нас ждут.

От ближайшего гравиплана отделились двое, одетые столь строго и серо, что у меня не возникло ни малейшего сомнения в наименовании ведомства, которому они имеют честь служить.

– Господин Данин?

Я кивнул.

– Вы пойдете с нами.

С его кольца стек серебристый шарик, я взял его из воздуха и убедился в их полномочиях сотрудников службы безопасности Кратоса. Ордера на арест послание не содержало, однако я сказал:

– Да, конечно.

Обернулся к своим людям и через устройство связи попросил не сопротивляться. Они усмехались горько и разочарованно. Да, я понимаю. Из тюрьмы в тюрьму, только семь дней свободы.

– Ждите! – приказал я.

Ждите! Верьте! Надейтесь! Мы еще успеем стать изгоями без права обжалования приговора.

Улыбнулся Юле, кивнул Герману и Саше.

– Все в порядке.

Открылась дверь гравиплана, первым вошел один из службистов, я последовал за ним, сиденье почти не прогнулось подо мной – аскетическая традиция военного ведомства. Рука коснулась грубоватого черного дерматина. Второй службист сел рядом и захлопнул дверь.

– Куда летим? – насмешливо спросил я, когда мы оторвались от земли.

Они выдержали долгую паузу. Вряд ли с садистской целью. Скорее получали информацию через устройства связи.

– Государь согласился принять вас, – наконец сказал службист справа от меня.

Я вознес короткую молитву. Слава богу! Первый раунд моей сумасшедшей игры ва-банк я выиграл.

Император Владимир Страдин предпочитает давать аудиенции в кабинете с массивным дубовым столом, старинными креслами, позолотой на стенах и знаменем империи. По-моему, традиция отвратительная. Я чувствую себя не в своей тарелке и с тоской вспоминаю Анастасию Павловну, принимавшую визитеров в саду и вершившую государственные дела во время прогулки.

Страдин одет скромно, без шитья, золота и прочих украшений, что откровенно контрастирует с роскошной обстановкой кабинета. Император прям, спокоен, только руки, сжатые в кулаки, лежат на столе. Я никогда не понимал, что он за человек, искренен он или играет. Лицо самое обычное, вытянутое, с длинным носом, тонкими губами, маленькими, глубоко посаженными глазками – тысячи таких лиц. Не красив, не некрасив. И всегда спокоен и уравновешен, как транспортный корабль под охраной флота. Наверное, это хорошо для императора, но я не вижу, кто он на самом деле, что думает, чего хочет. Где та искра внутри него, что зовется душой? Она у него есть?

Он предлагает мне сесть. Стул с гнутыми ножками и без подлокотников кажется крайне неудобным. На белом знамени Кратоса за креслом Страдина расправил крылья багровый феникс, восстающий из пепла.

Император внимательно смотрит на меня. Эта встреча потребовала от него определенной смелости, он знает, что у меня Т-синдром. Но при всем моем сдержанном к нему отношении надо признать, что ни дураком, ни трусом он никогда не был.

– Я вас слушаю, – говорит Страдин.

– Я бы хотел, чтобы этот разговор остался между нами, по крайней мере, пока вы не решите, что эта информация требует огласки…

– Нас не подслушивают.

– Государь, люди, зараженные Т-синдромом, обладают свободой воли. Автоматически зачислять их всех во враги империи – это ошибка, которая может слишком дорого обойтись. Я видел, на что способны теосы, людям не выстоять одним. Преображенных лучше иметь сторонниками империи, тем более что это возможно. Многие из них оказываются на стороне врагов империи только потому, что здесь им грозит смерть. Если не прекратятся убийства Преображенных, Кратос погибнет.

– Было всего несколько таких расстрелов, и во всех случаях для них были другие основания, кроме болезни, – заметил Страдин. – Господин Данин, сколько зараженных на Тессианском флоте?

– Они не представляют опасности. Через рукопожатие это не передается.

– Сколько?

– Не знаю.