Путь Людей Книги - Токарчук Ольга. Страница 32

— Мы хотим попасть вот сюда, вон, гляди. — Маркиз ткнул пальцем в точку на бумаге.

Старик смотрел на него, не понимая.

— Сьерра-дель-Кади, Сео-де-Уржель, Льяворси, — перечислял Маркиз.

— О, Льяворси, да-да, большой город, — подхватил вдруг пастух.

— Где? Скажи, где Льяворси?

Пастух и девочка одновременно указали рукой направление, которое Маркиз посчитал северо-западом, и принялся ориентировать карту.

— Значит, мы должны перейти реку и идти туда, прямо в ту сторону.

Старик встревожился:

— Нет, сударь, не ходите туда. Пойдемте с нами в деревню и оттуда в Льяворси, из деревни дорога прямая.

— Зачем сворачивать в сторону? Нам нужно добраться до Сьерра-дель-Кади самым коротким путем, — нетерпеливо вмешалась Вероника.

— Нет, сударыня, там нет дороги, а перевалы опасные. И в долине живут драконы.

Вероника не сразу его поняла.

— Драконы? Ты сказал «драконы»?

— Да, сударыня, огромные твари, ящерицы с крыльями.

Маркиз рассмеялся:

— Он прав. Пойдем сначала в деревню. Там отдохнем и пополним запасы.

Шагая следом за стариком и девочкой вниз по ручью, спустились в маленькое селение. В длинной и узкой долине реки стояло несколько убогих домов. Они казались запущенными, нежилыми. Ни огородов, ни хозяйственных пристроек, перед домом ни деревца, ни садика. Старик пригласил их в одну лачугу. Там был очаг и кое-какая кустарная утварь. Черноволосая девочка принялась разводить огонь, а когда он занялся, с удовлетворенным видом уселась у стены. Внутрь с любопытством заглядывали женские лица — обветренные, красные. Заплакал младенец. Старик на минутку вышел и привел высокого дородного молодого человека. Мужчину звали Луис, и он говорил по-французски с таким странным акцентом, что понять его было почти невозможно. Рядом с истощенными женщинами и детьми Луис выглядел чужаком; казалось, он, как Маркиз и Вероника, случайно забрел в этот затерявшийся в горах уголок. У него были смуглая кожа и крепкие белые зубы. Он смело смотрел на странников черными блестящими глазами, и взгляд его то и дело — быть может, невольно, — перескакивал на Веронику.

Луис был вожаком обитателей селения, как бы никем не назначенным старостой. Ясно было, что в здешних трудных условиях главное не ум, а сила и воля к жизни, и выше всего ценится инстинкт, хитрость, находчивость. Поэтому Луису жилось хорошо. Согласно какому-то неписаному уговору, ему принадлежало все деревенское добро. В том числе и женщины. Соперников у него не было. В селении, кроме полутора десятков женщин, жили только четверо мужчин, и всем им было далеко до Луиса.

Луис говорил с Маркизом как ровня. Он разобрался в картах и помог определить место, в котором они оказались. Он также понял, куда они направляются, и быстро взял обратно свое предложение послужить им проводником. Подобно старику, он ссылался на драконов, а когда Маркиз стал его уговаривать, заявил, что время года неподходящее. Со дня на день выпадет снег. Местность вокруг истоков реки — на карте Маркиза обозначенная буквой С, — где начинается цепь Сьерра-дель-Кади, пользуется дурной славой. Погода в тех краях может измениться за несколько минут. По словам Луиса, глубокие провалы и расселины появляются там прямо под ногами идущего. Кроме того, упорствовал Луис, это одно из последних мест на земле, где еще обитают драконы. Говоря о драконах, он отводил взгляд, и Маркиз тщетно пытался определить, не вспыхивает ли в черных проницательных глазах испанца насмешка.

Их покормили овечьим сыром и испеченными прямо на огне лепешками; за эту трапезу пришлось заплатить столько же, сколько за приличный ужин в трактире.

Маркиз не был уверен, можно ли без опасений оставить в этом селении Веронику и Гоша. И в одиночку идти дальше он боялся. Горы оказались не такими, как он ожидал. Они вдруг выстреливали в небо, точно грозящий ему кулак. Острые черные грани не сулили ничего хорошего.

Под вечер Вероника заснула на охапке соломы в углу лачуги. Красные отблески огня обостряли черты ее лица. Она тяжело дышала ртом. Гош примостился рядом и следил, чтобы она не сбрасывала с себя одеяло.

Сумерки спустились неожиданно быстро. Когда стемнело, Маркиз вышел на берег протекающей посреди селения речки и устремил тоскливый взгляд на восток, в ту сторону, куда они собирались отправиться наутро. По его расчетам, от ущелья, где должен был стоять монастырь, их отделяло два или три дня пути. Луис ни о каком монастыре не слыхал, а может, просто не хотел говорить. Маркиз не мог побороть недоверие к этому хитрому, самоуверенному красавцу. Сам он нисколько не сомневался, что они уже недалеко от цели. Им овладело необычайное возбуждение, совсем как в детстве, когда он ждал возвращения отца из очередного путешествия. Руки и ноги дрожали. Маркиз пытался успокоиться, регулируя дыхание, как они это делали на своих встречах в Братстве. Но холодный резкий воздух, попадая в легкие, не умерял возбуждения. Зато приносил с собой струйки знакомых запахов: мокрых елей, отдыхающей земли, шерсти животных, омываемого водой камня. А вот запаха людей, их одежды, принадлежащих им вещей, запаха огня, дыма не было. Маркиз почувствовал, как к нему возвращаются силы. Он повернулся лицом на восток, в сторону Книги. Секунду ему казалось, что дувший оттуда ветер принесет запах Книги. Он принюхивался, как зверь, ловя ноздрями разреженный воздух гор. Сейчас он уже отчетливо ощущал, что сила проникает в него с каждым вдохом, а когда окончательно в этом убедился, когда назвал эту преисполняющую его силу Мощью — испытал радостное чувство благодарности за то, что он снова там, где и должен быть, что страх и сомнения ему прощены и что перед ним дверь, за которой Книга. И Маркиз коснулся лба, предплечий и груди, дабы убедиться, что среди этих холодных, чужих гор тело его по-прежнему живое, теплое и полное сил.

— Не оставляй меня здесь, — сказала Вероника из темноты.

В доме по стенам плясали красные отблески, било жаром от очага. Лежащий рядом со спящим Гошем пес поднял голову и насторожил уши.

— Не оставляй меня. Я просто устала. Сейчас я уже гораздо лучше себя чувствую и могу идти.

Маркиз искал место, где бы прилечь.

— Иди ко мне, — тихо сказала Вероника. — Обними меня, прижми к себе.

— У тебя жар. Ты вся горишь, — ответил он, отводя ее руку. — Я пойду один и вернусь самое позднее через неделю.

— Нет, прошу тебя. Я здесь не останусь. Возьми меня с собой. Я больше ничего не буду от тебя хотеть, обещаю. Я боюсь этих людей, этих прокопченных страшных женщин и Луиса этого боюсь. Они и не люди даже. Какие-то обезьяночеловеки.

Маркиз вспомнил огненный взор Луиса, и в нем всколыхнулась ревность. Ему представилось могучее здоровое тело, извивающееся на беззащитной Веронике. От бессильного гнева его бросило в жар. Взять ее — рискованно, она слишком слаба. Оставить на произвол этих диких людей — тоже опасно. Гош вряд ли сумеет ее защитить.

— Возьми меня с собой, возьми, — бормотала Вероника.

— Почему ты вообще меня просишь? Можешь встать и пойти. Пожалуйста, — сказал он со злостью.

Вероника заплакала. Вначале тихо и жалобно, потом все громче и истеричнее. Она захлебывалась рыданиями, как малое дитя. Слипшиеся волосы упали на мокрое от слез и пота лицо.

Маркизу стало стыдно. Он чувствовал себя виноватым и понимал, что у него нет возможности загладить вину. Он оказался в самой настоящей ловушке — выхода не было. Впервые за много лет ему тоже захотелось заплакать. Обхватив ладонями Вероникину голову, он прижал ее к своему грязному камзолу. Шепотом просил прощения, откидывал влажные пряди со лба девушки, утирал ей слезы. Он вернулся туда, откуда, как ему казалось, ушел. Несколько часов назад. Но ни сожаления, ни печали он не ощущал. Скорее им овладело спокойное отчаяние, продиктованное согласием на все, что происходит и еще произойдет. Он гладил волосы Вероники и перебирал их пальцами. Услыхав спокойное, ровное дыхание Гоша, нежно опрокинул ее навзничь и без слова в нее вошел. Он двигался медленно и осторожно, чувствуя, как его постепенно охватывает терзающий ее тело жар. И с каждым движением сходил все глубже и глубже, словно стремясь достичь раскаленного ядра земли. Вниз и вниз. А потом этот жар охватил его целиком; и Маркиз замер — недвижный пылающий комочек жизни, заточенный в непроницаемом панцире земли.