Детдом для престарелых убийц - Токмаков Владимир. Страница 21

Миклуха, вцепившись в доску, слушал этот глас и понимал, что медленно сходит с ума. Однако на следующий день над ним пролетела чайка, а еще через несколько часов он увидел тоненькую полоску земли. Вскоре его заметила и подобрала рыбацкая шхуна. Он накрепко прижал к себе крысу-спасительницу и ни за что не хотел с ней расставаться. Команда шхуны решила, что у него поехала крыша, но перечить ему, пережившему столь многое, не стала. Через некоторое время Миклуха оклемался, но с крысой решил не расставаться уже никогда.

Миклуха закончил рассказ. Я встал, чтобы заказать еще по кружке пива. Стоя у стойки и рассчитываясь с барменом, боковым зрением я увидел, как дверь кабачка открылась, и в прокуренный, провонявший рыбой и пивом зал вошла потрясающе красивая и элегантная дама.

Матросня замерла от удивления. Я и Семен, не менее удивленные, находясь в разных концах помещения, одновременно прошептали: «Шарлотта…»

Шарлотта не спеша, виляя красивой круглой попкой, подошла к Миклухе, наклонилась над ним, совершенно ошалевшим, и, подмигнув сначала левым, потом правым, а потом опять левым глазом, медленно поцеловала его в губы.

– Меня зовут Шарлотта, – сказала она просто. – Если встретишь крутого чувака по кличке Будда – замочи его, Миклуха. И я опять буду твоя.

…В «Австралии» у Миклухи отдельная небольшая комната. Он не буйный, и здесь его все любят. Целыми днями он рисует цветными карандашами историю своей жизни и рассказывает медперсоналу удивительную легенду про крысу по имени Шарлотта.

А крыса, кстати, от него куда-то сбежала. Он не знает куда и сильно тоскует.

История хоть и складная, но в нее все равно никто в «Австралии» не верит. Кроме одного художника, который лежит в этом же корпусе. И который называет себя Максом Пигмалионом.

– Между любовью и смертью так много общего, – говорит Семен, – если это вообще не одно и то же.

И продолжает, незаметно впадая в патетику:

– Я знаю, что на свете есть тысяча причин, чтобы покончить с собой. И только одна, чтобы жить. Но эту единственную причину не знает никто. Поиск ее и составляет пресловутый смысл жизни.

Как-то перед самым отъездом Семена за бугор мы решили на прощанье съездить в клинику к Пигмалиону. В автобусе Сэм задремал, а я по своему обыкновению стал разглядывать людей, едущих рядом с нами.

У меня вообще давно уже сложилось впечатление, что большинство людей всю жизнь спят с открытыми глазами. Как сомнамбулы. Спят, когда идут на работу, когда занимаются семейными делами, когда рожают и воспитывают детей, когда ходят в театры, общаются, трахаются и т. д. Не сознают, не чувствуют течения жизни. Не ведают и не хотят знать зачем, для чего они здесь? Мне показалось, что меня окружают не люди, а какие-то ходячие кладбища, на которых похоронены идеи, мечты, чувства, планы. Кладбища, где тесно могилам.

Просто их не разбудили при рождении, подумал я, так теперь и живут спящими, неразбуженными.

– Следующая станция – «Австралия», – устало сказал водитель и зевнул во все лобовое стекло.

После недолгих переговоров с главврачом нас с Сэмом проводили в самый дальний корпус лечебницы.

– Здесь у нас лежат гении всех времен и народов, начиная с Диогена и Пифагора и заканчивая Биллом Клинтоном и Жириновским, – пошутил проводивший нас до палаты завотделением.

Пигмалион сидел на своей кровати и нервно грыз ноготь большого пальца правой ноги. Правда, не своей ноги, а лежащего рядом психа.

– Ножницы не дают, сволочи, говорят, нельзя острые предметы, так мы по очереди, это, грызем, а то мешают… – объяснил ситуацию тот псих.

– Когда идешь к женщине – не забудь захватить с собой плетку, а когда идешь к мужчине – не забудь захватить с собой бутылку, – закрыв поплотнее дверь и вытаскивая из внутреннего кармана поллитра, пытается острить Семен. – Калории и витамины – два в одной, – показывает он на бутылку.

– Какие у тебя были отношения с Шарлоттой? – спросил я у Макса, когда мы раздавили пол-литра на четверых.

– Я несколько раз оступился в нее, – гениально ответил Пигмалион, гордо задрав подбородок.

…Выйдя из больницы, мы оглянулись на окна его палаты. Пигмалион стоял у зарешеченного окна, подняв вверх средний палец. Мол, фак ю. Мы не обиделись. Что ж, он имеет полное моральное право посылать всех на хер. По крайней мере меня-то уж точно.

Пигмалион отошел от зарешеченного окна, красивым жестом снял широкополую шляпу, положил рядом на тумбочку шпагу с ножнами и, не снимая ботфортов, прилег на свою кровать:

– Если у шкуры льва не хватает клочка, пришей кусочек ослиной шкуры, все равно никто не заметит, – пробормотал он, засыпая, и вдруг, резко повернув голову, откусил у пробегавшего мимо зайчика пальчик.

ВАРИАНТ ТРЕТИЙ:

ЖЕНЩИНА КАК НАРКОТИК

Шарлотта… Шарлотта при всей своей эмансипированности и раскованности относилась к разряду тех женщин, которые всегда предпочитают сами выбирать себе партнеров и любовников и по какому-то внутреннему принципу никогда не лягут в постель в первый день знакомства, даже если этого парня на ее глазах уводит с собой ее соперница. Она точно уверена, что возьмет все, и даже больше, в другой раз. И, как правило, этот другой раз действительно случается. Исключение из своего железного правила она сделала только раз в жизни. И этим исключением был я.

– Почему так, – сказала мне как-то Шарло, – когда любишь – убить хочется, а когда нет – то противно дотронуться?

– Я поклонник твоего тела и таланта, – острю я, – вернее, таланта твоего тела.

Сейчас я уже точно знаю: она покорила меня именно тем, что абсолютно во всем была полной противоположностью тому женскому типу, который так ярко выразился в Асе.

«Кому-то нужна ромовая баба, кто-то лепит себе снежную бабу, некоторые предпочитают люля-кебаб. А мне нужно просто много баб», – так говорил один художник, которого все звали Сэмом.

Я всегда старался выбирать наркотики, как женщин: если они не захватывают меня сразу, я их бросаю. Бессонница и постоянные головные боли – вот мое единственное оправдание тому, что я впустил в свой организм столько наркоты. Ведь мое советское воспитание навсегда приучило меня с отвращением относиться к наркоманам.

Я могу еще сказать в свое оправдание и то, что всегда употреблял только те препараты, которые не ведут к привыканию и разрушительное действие которых на организм самое минимальное. Это во-первых.

Во-вторых, мои симпатии, как человека творческого, всегда были на стороне галлюциногенов, психоделических препаратов.

Ну и в-третьих – цена. С ценой всегда были некоторые сложности. Удовольствие стоит дорого. Но и тут возможны варианты. Рядом с Волопуйском расположен академгородок, где полно безработных докторов химических наук. Многих из них трудоустроила мафия. И они в первоклассных подпольных лабораториях синтезируют для нее, то есть для мафии, всевозможные супернаркотики, например, знаменитый «китайский белок». Одному нашему приятелю очень повезло с работой: теперь он засекречен и богат. И тем не менее не скурвился полностью, как некоторые. В трудную минуту он нас с Сэмом всегда выручает чем-нибудь таким, что могут себе позволить лишь небожители обновляющейся России.