Сталин - Барбюс Анри. Страница 45

«Мы … продолжаем, – говорит далее Сталин, – вести старую тактику упрощенной борьбы с кулачеством, тогда как она, эта самая тактика, давно уже устарела». Борьба приняла новые формы. Если некоторые колхозы недостаточно развиваются, если плохо прошли хлебозаготовки, то виноваты здесь не крестьяне, а коммунисты. Многими колхозами «руководят шляпы, правда, с партийным билетом в кармане, но все же шляпы».

Сталин не дает спуску ни «вельможам», которые ждут, чтобы все уладилось само собой, ни «честным болтунам», «способным потопить в болтовне любое живое дело». Он передает свой разговор с одним «очень уважаемым товарищем», местным работником.

Прослушаем эту сценку:

Несмотря на мелкие камни преткновения, ощутимые результаты накапливаются, и лицо полей уже не то, что прежде. Пусть оно меняется не так быстро, как хотели бы мы, вдохновляемые энтузиазмом, жаждой будущего, – но оно меняется. Изменилось и лицо самой деревни. Сталин говорит: «Старая деревня с ее церковью на самом видном месте, с ее лучшими домами урядника, попа, кулака на первом плане, с ее полуразваленными избами крестьян на задним плане – начинает исчезать. На ее место выступает новая деревня с ее общественно-хозяйственными постройками, с ее клубами, радио, кино, школами, библиотеками и яслями, с ее тракторами, комбайнами, молотилками, автомобилями. Исчезли старые знатные фигуры кулака-эксплуататора, ростовщика-кровососа, купца-спекулянта, батюшки-урядника. Теперь знатными людьми являются деятели колхозов и совхозов, школ и клубов, старшие трактористы и комбайнеры, бригадиры по полеводству и животноводству; лучшие ударники и ударницы колхозных полей».

Исчезли, остались лишь на картинах и на оперной сцене разноцветные, блистающие золотом церкви, ослеплявшие бедное людское стадо; исчезли грязные, как хлев, улицы и площади, непроезжие дороги, где время от времени показывались телеги, запряженные лошадью под дугой. Исчезли жирные, отъевшиеся паразиты, чувствовавшие себя в этой обстановке, как дома: вызывающе одетый по-старинному барин, который после большого переезда вылезал из саней, окруженный белоснежными борзыми аэродинамической формы; исчез безжалостный кулак, исчезли мундиры, – лакеи в раззолоченных ливреях наверху, тюремные надзиратели внизу; исчезли люди в рясах, их ханжеские рожи и льняные бороды.

С этим покончено. Теперь – кругом простор и механизация, а живут и распоряжаются люди в блузах, с открытыми, решительными, счастливыми и гордыми лицами. [21]

Начинают уже появляться такие передовые колхозы (например в Кабардино-Балкарии), где мы видим геометрические формы, несомненно приближающиеся к будущему агро-городу: большой полукруг площади, примыкающий к проезжей дороге, а от него лучами расходятся улицы, разбивающие всю деревню на специализированные сектора: тут – сараи и силосные башни, там – тракторы и автомобили, здесь – школы и технические службы … Словом, рационализированная архитектура «города-деревни». Все это несколько напоминает половину огромной розетки с неясно очерченными краями.

Советская деревня совершенствуется, хотя и не без борьбы, – и перед нашим взглядом возникает другая огромная страна, страна, придавленная самым развитым капитализмом, – Соединенные Штаты. Там посевы пшеницы сократились на 10 %. Общая стоимость сельскохозяйственной продукции упала с 11 миллиардов долларов в 1929 году до 5 миллиардов долларов в 1932 году. За два года стоимость ферм (угодий и машин) снизилась на 14 миллиардов долларов. Имущество 42 % всех земледельцев заложено, и если в 1932 году властями было выгнано из родных домов только 258 000 фермеров, то это потому, что фермеры восставали с оружием в руках.

А Национальная администрация по восстановлению (NRA), эта мозговая эманация капитализма, не видит никакого выхода кроме земледельческого мальтузианства, кроме самоубийства: сократить посевную площадь на 8 %, премировать фермеров, оставляющих поля необработанными, премировать хлопковых плантаторов, уничтожающих от 25 до 50 % своего урожая. Над плантациями проносится опустошительный ураган: радость, национальная победа!

Французские газеты сообщают, что виноделам Шампани «угрожает» хороший урожай … И там, и здесь единственный выход – наводнение, заморозки, град, филлоксера!

Мы уже говорили о чудовищном уничтожении бразильского кофе. Такие приемы граничат с безумием и преступлением, мимо них нельзя пройти, не содрогнувшись. За последние годы они получили необычайное распространение. Это – не отдельные изолированные случаи, а настоящий метод капиталистического хозяйства.

По примеру системы премий за разрушение и обеспложивание, практикуемой в американской промышленности и сельском хозяйстве, Франция тоже вводит официальное запрещение некоторых пород винограда, дающих особо богатый сбор, запрещение усовершенствованных методов в общественных работах (в некоторых крупных контрактах оговорено воспрещение пользоваться экскаваторами). Г-н Кайо в своем «Капитале» указывает средство для преодоления кризиса: ограничить и воспретить использование утиля.

Чтобы двигать прогресс, вернемся к средневековым орудиям!

Одно и то же зрелище, жуткий фарс смерти повторяется перед вами на всех концах земного шара, во всех областях труда. В департаменте Сены и Уазы, – а также и в других департаментах, – косят зеленую пшеницу. В департаменте Восточных Пиренеев, – а также и в других департаментах, – целые возы фруктов выбрасываются на свалку. В Ломбардии – и только ли там? – крестьяне сжигают шелковичные коконы. Повсюду идет всесожжение злаков: люди сеяли зерно, чтобы заботливо выращивать хлеб, – теперь они убивают его и закапывают в землю. Убивают и хоронят целые гектары свеклы, целые стада коров и свиней. В американские (и не только американские) реки выливаются потоки молока. Суда, набитые рыбой, выбрасывают свой груз в море. На предприятиях «Дженерал Моторс» тысячи новеньких, полностью оборудованных автомобилей сплющиваются и дробятся в куски чудовищными специальными машинами.

И эти рассчитанные катастрофы, эти бесчисленные казни совершаются в тот момент, когда все эти уничтожаемые блага где-то нужны, когда люди массами умирают с голоду, когда в Китае и Индии сотни миллионов человеческих существ питаются травой или древесной корой, когда те самые страны, где идет это массовое уничтожение пищи и промышленных изделий, кишат безработными и недоедающими.

Последний итог капитализма: он убивает природу, он убивает вещи. Нет более позорного обвинения общественному строю, чем это грандиозное самоистребление, этот вопль – повернуть мир назад, возвратить человека к варварству!

Мыслимы ли такие зловещие нелепости в СССР, где всякий избыток продуктов автоматически направляется туда, где эти продукты нужны? «У нас, в СССР, виновников таких преступлений, – заявил Сталин, – отправили бы в дом умалишенных».

Возвращаясь к Советскому Союзу и переходя от вещей к людям, – а события часто получают начало и всегда получают направление именно от людей, – мы видим, что его огромный, необозримый прогресс, его достижения завоеваны силою совершенно исключительного воодушевления. Энтузиазм, порожденный идеей, создал сверхрезультат. Социалистическое соревнование оказалось тем мощным «невесомым», которое решило успех.

Советские рабочие – такие же люди, как и все другие. Но, как я уже говорил, у них не те головы, у них не те руки, что у рабочих капиталистических стран; ибо при капитализме рабочие все время борются против своих хозяев, а в Советской стране – работают на себя. Чувство гордости и радости, сияющее на лицах советских рабочих, – вот та «перемена», которая больше всего поразила Горького, когда он в 1928 году вернулся после долгого отсутствия в Советский Союз. «Вот что сделали социалистические рабочие!» – эти слова необычайно часто (и с какой гордостью!) произносятся в рабочей среде при виде достижений, которые теснятся вокруг, опираются друг на друга и разрастаются с художественно организованной кинематографической быстротой на необъятном пространстве бывшей России в то время, как жизнь мира почти остановилась в своем движении.