Сказки - Толстой Алексей Николаевич. Страница 11

За калиновым мостом, на малиновом кусту калачи медовые росли да пряники с начинкой. Каждое утро прилетала сорока-белобока и ела пряники. Покушает, почистит носок и улетит детей пряниками кормить. Раз спрашивает сороку синичка-птичка:

– Откуда, тетенька, ты пряники с начинкой таскаешь? Моим детям тоже бы их поесть охота. Укажи мне это доброе место.

– А у черта на кулижках, – отвечала сорока-белобока, обманула синичку.

– Неправду ты говоришь, тетенька, – пискнула синичка-птичка, – у черта на кулижках одни сосновые шишки валяются, да и те пустые. Скажи – все равно выслежу.

Испугалась сорока-белобока, пожадничала. Полетела к малиновому кусту и съела и калачи медовые, и пряники с начинкой, все дочиста.

И заболел у сороки живот. Насилу домой доплелась. Сорочат растолкала, легла и охает…

– Что с тобой, тетенька? – спрашивает синичкаптичка. – Или болит чего? – Трудилась я, – охает сорока, – истомилась, кости болят.

– Ну, то-то, а я думала другое что, от другого чего я средство знаю: трава Сандрит, от всех болестей целит. – А где Сандрит-трава растет? – взмолилась Сорока-белобока.

– А у черта на кулижках, – ответила синичкаптичка, крылышками детей закрыла и заснула.

«У черта на кулижке одни сосновые шишки, – подумала сорока, – да и те пустые», – и затосковала: очень живот болел у белобокой.

И с боли да тоски на животе сорочьем перья все повылезли, и стала сорока – голобока. От жадности.

По чистому снегу бежит мышка, за мышкой дорожка, где в снегу лапки ступали.

Мышка ничего не думает, потому что в голове у нее мозгу – меньше горошины.

Увидела мышка на снегу сосновую шишку, ухватила зубом, скребет и все черным глазом поглядывает – нет ли хоря. А злой хорь по мышиным следам полает, красным хвостом снег метет.

Рот разинул – вот-вот на мышь кинется… Вдруг мышка царапнула нос о шишку, да с перепугу – нырь в снег, только хвостом вильнула. И нет ее.

Хорь даже зубами скрипнул – вот досада. И побрел, побрел хорь по белому снегу. Злющий, голодный – лучше не попадайся.

А мышка так ничего и не подумала об этом случае, потому что в голове мышиной мозгу меньше горошины. Так-то.

В поле – тын, под тыном – собачья голова, в голове толстый жук сидит с одним рогом посреди лба. Шел мимо козел, увидал тын, – разбежался да как хватит в тын головой, – тын закряхтел, рог у козла отлетел.

– То-то, – жук сказал, – с одним-то рогом сподручнее, иди ко мне жить. Полез козел в собачью голову, только морду ободрал. – Ты и лазить-то не умеешь, – сказал жук, крылья раскрыл и полетел. Прыгнул козел за ним на тын, сорвался и повис на тыну.

Шли бабы мимо тына – белье полоскать, сняли козла и вальками отлупили. Пошел козел домой без рога, с драной мордой, с помятыми боками. Шел – молчал Смехота, да и только.

Теленок увидал ежа и говорит: – Я тебя съем!

Еж не знал, что теленок ежей не ест, испугался, клубком свернулся и фыркнул: – Попробуй.

Задрав хвост, запрыгал глупый телоног, боднуть норовит, потом растопырил передние ноги и лизнул ежа. – Ой, ой, ой! – заревел теленок и псбежал к корове-матери, жалуется. – Еж меня за язык укусил.

Корова подняла голову, поглядела задумчиво и опять принялась траву рвать. А еж покатился в темную нору под рябиновый корень и сказал ежихе: – Я огромного зверя победил, должно быть, льва! И пошла слава про храбрость ежову за синее озеро, за темный лес. – У нас еж – богатырь, – шепотом со страху говорили звери

Под осиной спала лиса и видела воровские сны. Спит лиса, не спит ли – все равно нет от нее житья зверям.

И ополчились на лису – еж, дятел да ворона Дятел и ворона вперед полетели, а еж следом покатился. Дятел да ворона сели на осину. – Тук-тук-ту-к, – застучал дятел клювом по коре.

И лиса увидела сон – будто страшный мужик топором машет, к ней подбирается. Еж к сосне подбегает, и кричит ему ворона: – Карр еж!.. Карр еж!.. «Кур ешь, – думает ворона, – догадался проклятый мужик». А за ежом ежиха да ежата катятся, пыхтят, переваливаются… – Карр ежи! – заорала ворона.

«Караул, вяжи!» – подумала лиса, да как спросонок вскочит, а ежи ее иголками в нос… – Отрубили мой нос, смерть пришла, – ахнула лиса и – бежать.

Прыгнул на нее дятел и давай долбить лисе голову. А ворона вдогонку: «Карр». С тех пор лиса больше в лес не ходила, не воровала. Выжили душегуба.

Летит по снегу поземка, метет сугроб на сугроб… На кургане поскрипывает сосна: – Ох, ох, кости мои старые, ноченька-то разыгралась, ох, ох… Под сосной, насторожив уши, сидит заяц. – Что ты сидишь, – стонет сосна, – съест тебя волк. – убежал бы. – Куда мне бежать, кругом бело, все кустики замело, есть нечего… – А ты порой, поскреби. – Нечего искать, – сказал заяц и опустил уши.

– Ох, старые глаза мои, – закряхтела сосна, – бежит кто-то, должно быть, волк, – волк и есть. Заяц заметался. – Спрячь меня, бабушка… – Ох, ох, ну, прыгай в дупло, косой. Прыгнул заяц в дупло, а волк подбегает и кричит сосне: – Сказывай, старуха, где косой?

– Почем я знаю, разбойник, не стерегу я зайца, вон ветер как разгулялся, ох, ох…

Метнул волк серым хвостом, лег у корней, голову на лапы положил. А ветер свистит в сучьях, крепчает… – Не вытерплю, не вытерплю, – скрипит сосна.

Снег гуще повалил, налетел лохматый буран, подхватил белые сугробы, кинул их на сосну.

Напружилась сосна, крякнула и сломалась… Серого волка, падая, до смерти зашибла…

Замело их бураном обоих. А заяц из дупла выскочил и запрыгал куда глаза глядят.

«Сирота я, – думал заяц, – была у меня бабушкасосна, да и ту замело…» И капали в снег пустяковые заячьи слезы.

У Васьки-кота поломались от старости зубы, а ловить мышей большой был охотник Васька-кот. Лежит целые дни на теплой печурке и думает – как бы зубы поправить… И надумал, а надумавши, пошел к старой колдунье.

– Баушка, – замурлыкал кот, – приставь мне зубы, да острые, железные, костяные-то я давно обломал.