Зараженное семейство - Толстой Лев Николаевич. Страница 29
Венеровский (садится на стул против Ивана Михайловича и дерзко смотрит ему в глаза). Вот господин, которого надо будет еще пощелкать по носу.
Катерина Матвеевна (останавливается в своей, позе). Иван Михайлович! Я рада вас видеть.
Любочка (приближается к отцу). Папа милый…
Петруша (поднимается с места и глядит бессмысленно на отца). Теперь уж… иг!.. все очень сознали… иг!..
Иван Михайлович (отводя Любочку рукой). Ну-с (обращаясь к Твердынскому) , государь мой, пожалуйте-ка вы сюды!
Твердынский. Неужели вы думаете, что за ваши двадцать рублей в месяц я обязан похоронить себя?… Кажется, вы сами можете сознавать…
Иван Михайлович. Нет, дружок… Эта песня уж кончилась. Взялись вы учить моего сына?
Твердынский. Вы не думаете ли напугать меня?… только (робея) кулачное право… не современно.
Иван Михайлович. «Современно!» Это слыхали. А кто возьмется за дело да без причины не исполнит его, да еще притом мальчишку собьет с толку и увезет из родительского дома, как того человека звать, государь мой? Не знаете? Обманщик…
Твердынский. Вы дерзки, и я никому не позволю…
Иван Михайлович. Что-о? (Наступает.) Коли бы вы были постарше, а то вы мне жалки, государь мой…
Твердынский. Конечно, это все, что можно ожидать от невежд и зуботыковых. (Отступает.)
Иван Михайлович (наступает еще решительнее.) Вон!
Твердынский (торопливо захватывая узелок, уходит и кричит в дверях). Презренный ретроград!
Иван Михайлович (не обращая внимания на Твердынского). Ну-с, теперь, соколик! (Подходя к Петруше.) Сашка!
Розги взял?
Лакей. В козлах-с.
Петруша. Индивидуальность… ин… ди…
Иван Михайлович (лакею). Поди сюда. Возьми ты этого молодца, вылей ему на голову ведро воды, слышишь? И посади в коляску…
Петруша. Деспотизм… иг!.. родительской власти… индиви…
Иван Михайлович (перевертывает Петрушу и дает подзатыльник). Ну, разговаривать! Марш! Сашка! Сведи ты его к колодцу, облей водой и держи его в коляске.
Петруша. Это… зачем же? Я сам…
Иван Михайлович. Ну!..
Лакей. Что ж, пожалуйте, Петр Иваныч…
Иван Михайлович (к Катерине Матвеевне). Ну, стриженая иманципация, позвольте вас спросить: что у вашего дяди, распутный дом, что ли? А?
Катерина Матвеевна. Иван Михайлыч! Я разделяю ваши убеждения…
Иван Михайлович. Нет, матушка, слова-то эти оставь! Был дурак, да больше не буду. Что, я из своей прихоти твоей Лопуховкой управлял? Что, я обокрал тебя, что ли? Что, мне платили за твое содержание? Ты с своей деревни сто рублей в год получала, а ты мне… да что, и говорить скверно!
Катерина Матвеевна. Вы совершенно правы. Иван Михайлович, поступок мой неконсеквентен.
Иван Михайлович. Что мы с Марьей Васильевной видели от тебя, кроме презрения? И увенчано все – чем? Побегом и этим письмом. (Вынимает письмо.) Я вам не родня, не дядя. Извольте ехать, куда вам угодно, с этим щелкопером.
Катерина Матвеевна. Да, голубчик, да, вы высказываете истину. Да, голубчик, я сознаю свое заблуждение. Я прошу забвения. Я несчастная женщина, голубчик.
Иван Михайлович. Довольно меня обманывала, матушка… (Глядит на Венеровского.) Довольно!..
Венеровский. Что вы на меня смотрите? Я вам не скрою, Иван Михайлович, что вы мне прискучили своим криком. Поезжайте домой, – право, покойнее будет. Детей больше здесь нет и пугать некого.
Иван Михайлович. Поеду, государь мой, когда выскажу все.
Венеровский. А что вам это сказать нужно, нельзя ли узнать? Я послушаю, хотя знаю все, что вы скажете, и знаю, что ничего ни нового, ни остроумного…
Иван Михайлович. Многое мне вам сказать нужно, да не стану говорить при вашей жене, сударь, и при моей дочери. Вы считаете честным восстановлять дочь против отца, а я старого века, да знаю, что коли жена отца не уважает, так ей грош цена, а коли мужа не уважает – еще того хуже.
Венеровский (к Катерине Матвеевне). Этот господин, кажется, хочет учить меня честности; это довольно комично.
Катерина Матвеевна. Он прав, он совершенно прав, не говорите со мной… (Отворачивается.)
Венеровский (пожимает плечами). Староста, велите давать лошадей. А вы, Иван Михайлович, для меня забавны, только забавны.
Иван Михайлович (кричит). Я вам сказал довольно, оставим это. Поезжайте с богом. Я тебе привез Дуняшу, Люба, возьми ее. Грустно нам было, очень грустно… ну, да бог с тобой. У тебя будут дети, тогда ты поймешь. (Обнимает ее, она плачет.)
Венеровский. Комедия разыгрывается недурно, но и наскучить может. Поедемте, Любенька! Пойдемте, посидим в той комнате.
Любочка. Я не хочу, папа! Побудь со мной. (К Венеровскому.) Оставьте меня.
Венеровский (берет Любу за руку). Люба, пойдемте, родитель может один поломаться и с Катериной Матвеевной.
Любочка. Папаша, что я сделала! Я боюсь его, я ненавижу его. (Люба прячет лицо на грудь отцу.)
Иван Михайлович. Ты с ума сошла! Что ты говоришь, Люба! Это нельзя!
Катерина Матвеевна (выступает вперед торжественно, откидывает волоса). Теперь я все скажу, что я думаю. Слушайте меня, Иван Михайлович, слушайте меня, Венеровский. Любовь должна оставить этого человека. Этот человек – дрянный и низкий индивидуум.
Венеровский (старается перекричать ее). Вы глупая, неразвитая и развратная женщина! Молчите, или я…
Катерина Матвеевна. Нет, Венеровский, вы меня не испугаете! Я свободная натура. Вы меня не перекричите, я сама все намерена высказать. Венеровский, вы подлец, и это говорит вам не женщина, а свободный человек… Он погубит Любу, ежели она останется с ним, так же как он погубил меня и оттолкнул. Полчаса тому назад я считала себя выше всех в мире, а теперь я несчастное, жалкое и презренное существо.