Белый отель - Томас Дональд Майкл. Страница 24

На первый взгляд, мало что можно было почерпнуть из ее творения; очевидными были лишь некоторые ссылки на ее галлюцинации и откровенное признание в перенесении 18. В ее фантазии место Дон Жуана занял один из моих сыновей – вряд ли есть необходимость пояснять, что она не была с ним знакома. Было достаточно ясно, что она выражает желание занять место одной из моих дочерей – путем замужества. Когда я поставил ее перед этим выводом, Анна довольно смущенно сказала, что это была лишь шутка, «чтобы немного меня развеселить».

Находя слишком затруднительным иметь дело с потоком иррациональных образов, я попросил ее пойти и попытаться самой отстраненно и трезво проанализировать на бумаге свой материал. Она не без оснований восприняла мою просьбу как укор, и мне пришлось заверить ее в том, что ее «либретто» показалось мне очень интересным. Через несколько дней она вручила мне школьную тетрадку, исписанную ее размашистым почерком. Затаив дыхание (в буквальном смысле, поскольку испытывала легкий рецидив астматических симптомов), она ждала, пока я бегло просмотрю несколько страниц. Я увидел, что вместо того, чтобы написать истолкование, как я ее просил, она предпочла расширить свою первоначальную фантазию, расцвечивая каждое второе слово, так что я, казалось, не получил ничего, кроме достойной Геракла задачи прочесть еще более объемный и неразборчивый документ. Хотя она в какой-то мере смягчила грубость сексуальных описаний, здесь по-прежнему властвовал эротический поток, наводнение иррационального и чувственного; волны не были столь же высокими, но покрывали гораздо более обширное пространство. Итак, я имел дело с воспламененным воображением, не знавшим границ, наподобие инфляции в те месяцы – когда чемодана банкнот не хватало и на буханку хлеба. Целый час прошел совершенно бесплодно, после чего я пообещал внимательно прочесть ее труд на досуге. Когда я это сделал, то начал различать смысл, скрытый под кричаще расцвеченной маской. Многое было чистейшим воплощением желаний, безвкусным, если не отвратительным; но наряду с этим то тут, то там встречались отрывки, написанные не без печати одаренности и настоящего чувства: описания природы «океанического» толка, перемешанные с эротическими фантазиями. Нельзя было не вспомнить слова поэта:

К этому времени я уже бережно хранил эту тетрадку, которая, как я убежден, могла бы научить нас очень многому, если бы мы только были в состоянии все в ней правильно истолковать.

Существует шутливая поговорка: «Любовь – это тоска по дому»; и когда человеку грезится местность или страна и он говорит себе, все еще грезя: «Мне эти места знакомы, я бывал здесь прежде», – его ощущения могут быть истолкованы как память о гениталиях или теле своей матери. Все, кто до сих пор имел возможность в познавательных целях ознакомиться с дневником фрау Анны, испытывали именно это чувство: «белый отель» им знаком, это тело их матери. Это место, где нет греха, лишенное нашего бремени раскаяния, – ведь пациентка сообщает нам, что потеряла по пути чемодан и приехала даже без зубной щетки. Отель говорит языком цветов, запахов, вкусовых ощущений. Нет необходимости пытаться применить к его символам жесткую классификацию, как пытались это делать некоторые из моих учеников: утверждать, к примеру, что вестибюль – это полость рта, лестница – пищевод (или, по мнению других, половой акт), балкон – грудь, окружающие ели – волосы на лобке, и так далее; гораздо существеннее общее настроение белого отеля, его искренняя готовность к оральным действиям – сосать, кусать, есть, жадно глотать, вбирать в себя – со всем блаженным нарциссизмом младенца, приложенного к груди. Здесь присутствует океаническое одиночество первых лет человеческой жизни, аутоэротический парадиз, карта первой нашей страны любви – набросанная со всей belle indifference 20 истерии.

Как мне казалось, это свидетельствовало о глубочайшей идентификации Анной себя со своей матерью, что предшествует Эдипову комплексу. В такой идентификации для меня не было ничего особенно удивительного, за исключением степени ее интенсивности в данном случае. Грудь – это первый объект любви; ребенок, сосущий материнскую грудь, стал прототипом любой любовной связи. Нахождение объекта любви на пубертатной стадии есть не что иное, как повторное его обретение. У матери, добродушной и любящей удовольствия, Анна унаследовала пожизненный аутоэротизм 21, и потому ее дневник представляет собой попытку вернуться в то время, когда оральный эротизм главенствовал над всем остальным, а связь между матерью и ребенком была нерушимой. Таким образом, в «белом отеле» нет разделения между Анной и внешним миром; все поглощается им целиком. Вновь рожденное либидо превосходит все потенциальные опасности, как описанная ею черная кошка, головокружительно ускользающая от смерти. «Хорошая» сторона белого отеля в его щедрости и радушии.

Но ни на миг нельзя пренебрегать тенью разрушительности, и менее всего – в моменты наивысшего наслаждения. Всеблагая мать собиралась поехать в обреченный отель.

Теперь мне казалось смехотворным, что я совершенно ничего не знал об Анне, за исключением того, что она страдает истерией. Возник и второй парадокс: чем больше я убеждался в том, что «Гастайнский дневник» является замечательно отважным документом, тем стыднее становилось Анне за то, что она написала столь отвратительное сочинение. Она понятия не имела, где ей приходилось слышать столь грубые выражения, равно как и то, почему она сочла возможным их употребить. Анна умоляла меня уничтожить ее писания, потому что это были только дьявольские обрывки, порожденные «бурей в голове» – которая сама по себе была вызвана радостью освобождения от боли. Я сказал ей, что меня интересует лишь проникновение к истинам, которые, как я был уверен, содержались в ее замечательном документе, и добавил, что очень рад тому, что ей удалось ускользнуть от цензора 22, от кондуктора, по пути к белому отелю!

Лишь с очень большой неохотой молодая женщина согласилась пройтись вместе со мной по своему повествованию, останавливаясь там, где у нее возникали какие-либо ассоциации. Ее легкий рецидив одышки миновал, она была уверена, что полностью излечилась, и не понимала, почему я настаивал на продолжении анализа. К счастью, эффект перенесения заставлял ее с неохотой думать и о прекращении своих визитов ко мне.

– Белый отель – это место, где мы остановились, – начала она.– Я люблю бывать в горах, это такое облегчение после венской неприглядности; но мне хотелось, чтобы было еще и озеро, большое, – возле воды я себя свободнее чувствую. В отеле был зеленый плавательный бассейн, вот я и дала ему разрастись в озеро! Большинство персонажей – постояльцы отеля. Там была невообразимая смесь – люди, после войны пытающиеся восстановить свои привычки, так я полагаю. Например, там был английский офицер, с очень прямой спиной, очень обходительный, он был контужен снарядом во Франции. Он писал стихи и показал мне одну свою книжку. Меня это очень удивило, хотя стихи оказались не особенно хороши, насколько я могу судить об английском. Он все время упоминал о своем племяннике, который тоже должен был приехать, чтобы покататься на лыжах. Но я слышала, как кто-то говорил, что его племянник погиб в окопах. Однажды этот майор созвал нас на собрание и сказал, что мы под угрозой нападения. Я подумала, что смогу сочинить из этого забавную сцену – потому что, в конце концов, вокруг нас столько всего непонятного, например осенние листья или падающие звезды.

Я перебил ее, спросив, не было ли в ее детстве чего-то такого, из-за чего она так часто сравнивает падающие звезды с цветами.