Шерлок Холмс и Священный Меч - Томас Фрэнк. Страница 29

Но ведь сам Холмс, подумал я, живое опровержение его собственного утверждения! Правда, тотчас вспомнил я, что в минуты досуга Холмс получает неизъяснимое наслаждение, играя на скрипке.

Орлов задумчиво потягивал ликер.

– Макс специализировался на изготовлении гиней и соверенов. Я знаю о нем.

– А я знаю его, – сказал Холмс, и глаза Орлова мгновенно вспыхнули.

– Я сыграл важную роль в его изобличении в 1881 году, если не ошибаюсь. Еще в самом начале его деятельности. Много лет он сидел в Дартмурской тюрьме, но, очевидно, вышел на свободу.

– Погодите, – выпалил я, – вы хотите сказать, что Феномен Макс был нарочно подослан к Хоуарду Андраде?

– Разумеется, – подтвердил Холмс. Его тон, помимо его воли, подразумевал, что даже пятилетний ребенок мог бы догадаться об этом.

– Но ведь эти люди охотились за самим Андраде. Забрались в его спальню.

– Я не стал опровергать вашу версию, Ватсон, так как Андраде теперь станет беспокоиться о личной безопасности. К сожалению, вы все перепутали. Связанные вместе простыни явно должны были служить не для подъема, а для спуска. Случившееся очевидно: Феномена Макса использовали для того, чтобы подобраться поближе к Андраде. Максу следовало хорошенько запомнить содержимое всех папок и узнать ключ к расшифровке тайных письмен. Предполагаю, что с прибытием яхты он присоединился бы к своему хозяину, Чу Санфу. Затем они должны были отправиться в Египет. Но их далеко идущие планы расстроило наше появление в Венеции.

Столкнись я лицом к лицу с Феноменом Максом, я непременно бы его узнал. Потому-то люди Чу Санфу подплыли под окно спальни и подали сигнал лже-Льюису, чтобы он спускался. Макс, под предлогом крайней усталости, удалился в спальню на верхнем этаже и связал веревку из простынь, чтобы спуститься вниз. То, что вы его заметили, едва не сорвало их замысел.

Я откинулся на спинку кресла, довольный этой скрытой похвалой. Глаза Холмса смотрели хорошо знакомым мне невидящим взглядом. В воцарившейся на миг тишине я посмотрел на Орлова, а он вместо ответа пожал плечами.

– Что теперь? – наконец тихо произнес тайный агент.

– В этом деле, – как будто сквозь сон сказал Холмс, – мы вынуждены опираться на догадки в гораздо большей степени, чем хотелось бы. Священный Меч находится в руках Чу Санфу, который направляется на своей яхте в Александрию. Это факты, остальное всего лишь наши предположения. Я полагаю, что, подобрав здесь, в Венеции, Феномена Макса, Чу Санфу продолжит свой путь в Египет. Но какое отношение имеют ко всему этому золотые таблички Маннхайма? У меня такое ощущение, что эти письмена являются составной частью всей тайны. Я помню, что они были украдены из коллекции Маннхайма и что вор был задержан. Но дабы восстановить все что в деталях, мне необходимы мои досье с записями. Вы не могли бы подсказать мне какие-нибудь подробности, Орлов?

– Лишь некоторые. В воровстве обвинили некоего Хайнриха Хублайна, ныне отбывающего срок в тюрьме. Таблиц не нашли, впрочем, я так и не знаю, почему.

– Ответ на этот вопрос, возможно, знает Вольфганг фон Шалловей, – откликнулся Холмс. – Сегодня же вечером я пошлю телеграмму уважаемому шефу берлинской полиции, и если в ответе получим что-либо интересное, завтра же возобновим свое путешествие, Ватсон, ибо должны постараться распутать эту международную проблему.

РАССКАЗ БЕЗУМЦА

Ответ шефа берлинской полиции – Холмс, должно быть, дожидался его на почтамте, – видимо, оказался обнадеживающим. Ни свет ни заря меня вытащили из нагретой постели, и в скором времени мы уже сидели в гамбургском экспрессе, который, согласно своему маршруту, останавливался в Берлине. От этой поездки у меня мало что сохранилось в памяти. Почти все время я дремал, что, пожалуй, было к лучшему, ибо Холмс был не расположен беседовать, а вокруг его глаз и на благородном лбу залегли глубокие морщинки.

Как обычно по приезде в немецкую столицу, мы остановились в гостинице «Бристоль-кемпинг», где я с удовольствием смыл с себя дорожную пыль. На следующее утро нам надлежало отправиться на Александерплац, где помещалось Главное управление уголовного розыска Берлинской полиции, учреждение работавшее как хорошо смазанный механизм.

Холмс в течение многих лет поддерживал дружеские отношения со знаменитым шефом берлинской полиции фон Шалловеем и Арсеном Пупэном, гордостью Сюртэ. Это было что-то вроде свободного союза, построенного на взаимном восхищении и теплых личных чувствах. Однажды они даже вместе работали над одним небезынтересным делом, но вряд ли здесь уместно будет говорить об этом.

Вольфганг фон Шалловей был маленьким, щеголеватым человечком. После обмена приветствиями он сразу же перешел к делу, что, вообще-то говоря, не принято на континенте. Оказать помощь коллеге было для него делом чести, впрочем, он не хотел упускать случай показать остроту клюва Германского орла Британскому льву.

– Он таскает вас с собой по всей Европе, доктор?

Я устало улыбнулся, как бы подтверждая его слова.

– Не думаю, чтобы вы ездили в Венецию для поправки здоровья. А теперь вот вы у нас, в Германии. Только какое-то важное дело может выманить Холмса из его любимого Лондона.

– Возможно, вы и правы, – ответил Холмс. – Я был бы вам обязан, если бы вы пролили свет на исчезновение Маннхаймовых таблиц.

– Вы ведь задержали вора, не так ли? – спросил я.

– Задержанный нами Хайнрих Хублайн находится в тюремной лечебнице для умалишенных преступников. Вот и все, чем мы располагаем по данному вопросу. Но таблиц у нас нет, они словно растворились в воздухе.

Фон Шалловей выразительно взмахнул рукой, скривив губы в гримасе неудовольствия.

– Вы не удовлетворены таким исходом?

– Ни в коей мере, Холмс. Это произошло четыре года назад. Хублайн был отнюдь не единственной моей проблемой. – Шеф постучал указательным пальцем по лежащей на столе папке.

– Четыре дела, господа, и все нераскрытые. Вы, англичане, сказали бы, что это ложится темным пятном на мою репутацию, что ж, так оно и есть. Однако с Хублайном нам повезло. После его признания нераскрытых дел у нас не осталось.

– Вор признался в содеянном? – воскликнул я.

– Но он ведь сумасшедший, Это подтверждено и врачами. Они диагностируют кататонию: он как бы погружен в свой тайный мир. Вполне возможно.

Фон Шалловей поднялся из-за стола, как бы пытаясь отстраниться от злополучной папки. Тихо постучав в дверь, вошел его помощник, шеф сделал какой-то жест, и он тут же исчез, не проронив ни слова. Холмс однажды сказал по этому поводу: «Когда Шалловей приказывает подчиненным: „Прыгайте!“ – они лишь спрашивают: „На какую высоту?“»

Холмс, впрочем, здорово меня удивил своей просьбой.

– Расскажите нам об этих нераскрытых делах, – почему-то произнес он.

В не меньшей степени удивился и фон Шалловей.

– Я думал, что вы интересуетесь… – Он тут же закусил губу. – Не важно. Может быть, у вас появятся какие-нибудь плодотворные идеи. Как это говорится: дареному… коню…

– В зубы не смотрят, – договорил я.

– Йа, Ватсон хорошо разбирается в тонкостях языка.

– Он читает занимательную американскую литературу, – сухо заметил Холмс. – О всевозможных преступлениях.

Фон Шалловей вновь уселся за стол и открыл папку, но это было всего лишь хорошо заученное движение, ибо он прекрасно знал ее содержимое.

– Более шести лет назад произошло ограбление на Моренштрассе. Грабитель отмычкой открыл дверь, ведущую на заднюю, пожарную лестницу. Дом этот населен людьми богатыми, и из всех жильцов он остановил свой выбор на крупном дельце, скупщике краденого. Ему удалось украсть кучу денег.

– И немудрено, – воскликнул я. – Скупщик краденого всегда должен иметь при себе большую сумму.

Фон Шалловей указал на Холмса.

– Это он наверняка узнал от вас, Холмс, а не из детективной литературы. Во всяком случае, мы тщательно осмотрели замки. Расследование проводил Хаммер.