Девственники в хаки - Томас Лесли. Страница 5

Рядовой Фенвик, чья койка стояла последней в первом ряду, наклонился к своему соседу Синклеру.

– Ну-ка, покричи мне! – настойчиво попросил он. – Покричи хорошенько!

– Опять? – Синклер сморщил лицо, отчего его очки перекосились.

– Я не слышу. – с триумфом провозгласил Фенвик. – Совсем! Попробуй еще разок, только погромче. Давай алфавит…

– А – Б – В – Г – Д!… – завел Синклер. – Еще?

– Еще немножко.

– E – Ж – 3 – И… Ну ладно, хватит. Дрисколл идет.

Когда сержант проходил мимо, Фенвик нарочито громко сказал:

– Я глух как пробка, сынок. Скоро меня комиссуют, и я отправлюсь в добрую старую Англию.

Синклер снова поморщился. Он тоже хотел домой – как, собственно, и все остальные, но не видел смысла в том, чтобы ради этого лишать себя зрения, слуха или какой-нибудь другой важной способности. Фенвик же каждый вечер отправлялся в бассейн и там плавал и нырял до одурения, стараясь, чтобы его уши подольше оставались под водой. Особые надежды он возлагал и на то, что вода была сильно хлорирована. И действительно, с каждым погружением она все глубже проникала в слуховые каналы, и иногда по ночам Фенвик чуть не в полный голос кричал от непереносимой боли в ушах, однако он был уверен, что вскоре, – в качестве компенсации за перенесенные мучения, – его досрочно комиссуют по медицинским показаниям и отправят домой.

В казарме тем временем закипела обычная утренняя работа. Одеяла складывались в изголовьях, парадные ботинки выставлялись в линеечку как предписывалось уставом, а снаружи уже раздавалось шипение душа и мокрые шлепки. Из дальнего угла доносился монотонный цокот теннисного шарика: ефрейтор Грейви Браунинг с завидным упорством стучал им о стену каждое утро. Настольный теннис заменял ему хлеб, воду, мясо, отдых, работу и секс; в этом году Браунинг вышел в финал сингапурского первенства в одиночном разряде.

Дрисколл завершил обход, ненадолго скрылся в своей комнатке на балконе, затем снова вернулся в казарму. Тут он с удивлением обнаружил, что сон обитателя одной из коек все еще остается мирным, никем и ничем не потревоженным. Зеленая москитьера, натянутая над койкой, придавала ей сходство с катафалком.

Дрисколл приблизился к этой последней цитадели сна и осторожно, как любящая мать, склонился над ней. Тон его был обманчиво ласковым, и все, кто был в казарме, замерли в ожидании.

– Рядовой Ло-онтри! – шепнул сержант. – Хо-орейс! Пора вставать, ты слишком заспался. Все твои друзья давно встали.

Под зеленой москитной сеткой что-то шевельнулось и послышался хнычущий звук. Заспанный Лонтри выглянул наружу, как птица из гнезда.

– Ты проснулся, Хорейс? – совсем тихо спросил Дрисколл.

Рядовой Лонтри заморгал и уставился на сержанта так, словно видел перед собой незнакомца или, на худой конец, продолжение сна.

– ПОДЪЕМ! – рявкнул Дрисколл во всю силу легких. – ЖИВО!!!

С этим оглушительным воплем он схватил матрас обеими руками и, словно борец на ринге, легко сбросил его с койки. Рядовой Лонтри, совершенно голый, коротконогий, белокожий, помятый со сна, как бумага из мусорной корзины, в один миг очутился на полу.

– Я как раз собирался вставать, сержант! – вежливо сообщил он.

– Знаю, сынок, – приветливо кивнул Дрисколл. – Я заметил. Кстати, зачем ты натянул эту дурацкую сеть?

Лонтри с невинным видом возвел очи горе.

– Я следовал приказу, сержант, – объяснил он. – Личный состав обязан пользоваться противомоскитной сетью.

Но Дрисколл уже шагал к дверям.

– Смотри, сынок, – предупредил он, оборачиваясь через плечо. – Заработаешь наряд.

Лонтри дождался, пока сержант удалится на безопасное расстояние, и сказал вполголоса, чтобы Дрисколл не слышал:

– Кроме того, сеть скрывает меня от остальных, когда я занимаюсь моим маленьким дельцем.

В Пенглине было спокойно. Боевые действия солдаты видели только на бумаге, заполняя бесчисленные армейские формы с номера первого по номер сто миллионов первый. Регистрационные карточки, денежное и вещевое довольствие, списки больных и отсутствующих без уважительной причины, списки погибших во время боевых действий – все эти сведения ежедневно ложились на бумагу, захватанную влажными от пенглинской жары руками, худо-бедно отражая настоящую армейскую жизнь, протекавшую где-то невероятно далеко – в восьми милях от Пенглина, за Джохорской дамбой, где начинались настоящие джунгли. По другую сторону пролива, отделяющего остров от материка, засели в непроходимых джунглях отряды партизан-коммунистов, которые постоянно устраивали засады и дерзкие нападения, вынуждая Британскую армию вести бесконечную войну среди густого подлеска и гигантских деревьев.

Но в Пенглине, расположенном в безопасности на острове, в десяти с небольшим милях от Сингапур-сити, было тихо, как в каком-нибудь респектабельном пригороде. Квадратные здания казарм целыми днями мирно жарились на солнышке по одну сторону оврага, наискосок пересекавшего долину. С другой стороны дремал в тени палисадников офицерский городок. Обе половины гарнизона соединял легкий бамбуковый мостик. Дальше по дороге стояли китайская и малайская деревни – шумное и грязное место, где полным-полно было каких-то сарайчиков, забегаловок, странной музыки, бродячих собак, слепых попрошаек и знахарей, любимым занятием которых было сначала распороть себе вены на руках и тут же, на глазах восхищенной публики, исцелиться при помощи чудодейственного бальзама собственного изготовления. Между офицерским городком и обеими деревнями были гарнизонная прачечная, в которой заправляли делами хлопотливые китайцы в жилетах и коротких штанах, здания канцелярии, где отрабатывали свой кусок пайкового хлеба мобилизованные новобранцы, а также гарнизонный бассейн, вокруг которого весело зеленели спортивные площадки.

Здесь выпадало много дождей, и сильно парило, стоило только выглянуть солнцу. Здесь постоянно было жарко, но зато – безопасно.

Рядовой Таскер как-то сложил песню, которую они распевали, сидя в грузовиках, по дороге на футбольный матч. Песня была посвящена доблестной «бумажной кавалерии», а в одной из строчек открытым текстом утверждалось, что в Пенглине они скорее погибнут от блуда, чем от пуль врага. Песня вышла в основном правдивой, хотя, откровенно говоря, большинству солдат «блуд» был известен только теоретически.