Девственники в хаки - Томас Лесли. Страница 50

– Не знаю. Наверное, их кто-то стащил, – предположил Лонтри.

– Господи Боже мой! – вздрогнул Бригг, только сейчас поняв, в какое неприятное положение попал. – Я же под трибунал пойду!

– Несомненно, – утешил Лонтри.

Да, с горечью подумал Бригг, он попадет под трибунал, его станут судить, напишут о нем в газетах, и тогда все – и Джоан тоже! – узнают, как китайская шлюха выбросила в окно его брюки как раз тогда, когда он должен был патрулировать мятежный город!

Бригг прыгнул обратно в комнату, схватил Люси за плечи и несколько раз тряхнул.

– Скорее найди мне что-нибудь! – закричал он. – Что-нибудь надеть. Кто-то украл мои штаны!…

Его гнев напугал Люси, и она раскаивалась, как маленькая.

– Моя что-то есть, – пообещала она.

В глубине души Бригг надеялся, что в дальнем углу гардероба Люси хранится пара солдатских штанов, забытая кем-то из ее клиентов, но его надеждам не суждено было сбыться. Очевидно, клиенты Люси всегда уносили свои штаны с собой. В отчаянии он запустил обе руки в темные глубины ее платяного шкафа и принялся рыться там среди ношеных кофточек, шелковых платьев и старых горжеток, которые Люси надеялась когда-нибудь использовать в более прохладном климате.

– У меня есть штанишки, – сказала Люси у него за спиной. – Может они подойдут? Они тоже зеленый, как твои.

Бригг обернулся. Люси протягивала ему пару зеленых шелковых панталон, какие носят китайские женщины.

– Эй, поторопись! – донесся снаружи крик Лонтри.

Заскулив от безвыходности и отчаяния, Бригг напялил панталоны Люси. Широкие, как у пижамы, штанины, расшитые понизу цветными нитками, не доставали до земли почти на целый фут и полоскались вокруг его тонких волосатых голеней, как вымпелы на флагштоке.

– О, Господи! – выдохнул Бригг. Не глядя на Люси, он выскочил за дверь, но тут же вернулся, схватил винтовку и ремень и с грохотом ссыпался по лестнице. Глядя на него, Лонтри едва не лопнул от смеха.

– Заткнись! – зашипел на него Бригг. – Мы должны их найти!

И они галопом помчались по мокрому от дождя переулку, а Люси грустно смотрела им вслед из окна. Она не видела ничего смешного в том, что Бригг убегает в ее панталонах.

Им повезло. Давешний сикх стоял прямо за углом и, прислонив велосипед к телеграфному столбу, прикладывал к себе бригговы штаны.

– Это мои, – сказал Бригг с облегчением. Сикх величественно обернулся к нему.

– Вы ошибаетесь, – поправил он Бригга на прекрасном английском. – Я их нашел.

– Я знаю, – Бригг попытался вцепиться в брюки, но сикх отдернул их в сторону.

– Значит, – прогудел он басом, – они принадлежат мне.

– Ах ты задница! – заорал Бригг. – Как ты думаешь, какого черта я напялил на себя эти бабские кальсоны? Или ты решил, что это новая форма британской армии?

– Очень сожалею, – повторил сикх, – но я нашел эти брюки, и теперь они мои. Мне кажется, это должно быть очевидно!

Это был очень высокий сикх, широкоплечий и с мощной грудной клеткой, и Бригг не решился его ударить. Вместо этого он вытащил штык, присоединил к винтовке и уткнул острие противнику под диафрагму.

– Дай-ка сюда эти штаны, – сказал Бригг, закипая. – Не то я насквозь проткну твое жирное брюхо.

Индиец с потрясающим спокойствием посмотрел сверху вниз на обоих британцев.

– Они действительно вам так нужны? – спросил он.

– Еще бы! – кивнул Бригг. – Так что давай их сюда, приятель, пока я не заколол тебя, как свинью.

– Ваше оружие причиняет мне боль, – сказал сикх, одной рукой отводя штык в сторону, а другой возвращая Бриггу штаны. – Вот, возьмите. Постарайтесь их больше не терять.

– Благодарю, – Бригг выхватил у него брюки и быстро надел. – Всенепременно. Обязательно.

Он и Лонтри пошли обратно в переулок; индиец проводил их грустным взглядом. Когда оба солдата скрылись за углом, он громко вздохнул и сказал вслух:

– Боже, храни короля!… [13]

– Ржавый Гвоздь! – отчетливо и громко сказал Дрисколл.

Чтобы сказать это, он пересек почти все пространство под трибунами и, присев на корточки перед Любезноу, бросил эти слова, как перчатку, прямо в лицо второму сержанту.

Молодые солдаты давно уснули, устало вытянувшись на полу. Дрисколл специально ждал, пока это произойдет, чтобы подойти к Любезноу и сказать ему эти два слова. Сержантов разделял всего ярд. В нескольких шагах от них не покладая рук трудились над своими зелеными лампочками и попискивающими приборами несколько дежурных связистов.

– И что с ним такое? – спросил Любезноу, глядя Дрисколлу прямо в глаза.

– Значит, ты его помнишь. Ведь помнишь же, верно?

– Если это тот самый – то да, помню, – ответил Любезноу непослушными губами и быстро оглядел спящих солдат. – Если это тот самый…

– Он был всего один такой, – улыбнулся Дрисколл. – Кого еще могли прозвать Ржавым Гвоздем?

– Нет никакой необходимости повторять это в тысяча первый раз, – перебил Любезноу. – В последнее время от тебя только это и слышно.

– Я рад, что ты не забыл старину Ржавого, – кивнул Дрисколл.

– Значит, ты тоже его знал?

Дрисколл покачал головой. Писк морзянки в углу прекратился, и один из радистов принялся разливать по эмалированным кружкам чай.

– Хотите чаю, сержант? – окликнул он их.

– Нет, – сказал Дрисколл.

– Нет, – отрезал Любезноу.

– Я его вообще не знал и никогда не слышал о нем… до недавнего времени. Бедный, бедный Ржавый… – продолжил Дрисколл.

– Послушай, – спросил Любезноу быстрым свистящим шепотом, – что все это значит? К чему ты ведешь?

– Не стоит будить наших малышей, – покачал головой Дрисколл и добавил театральным шепотом: – Почему бы нам не прогуляться, к примеру, в главный зал, и не поговорить с глазу на глаз?

– Там? – переспросил Любезноу, кивнув головой в направлении ведущей на арену двери.

– Да, сержант, именно там, – отозвался Дрисколл, вставая. Не оглядываясь, он вошел в коридор, уходивший в темное чрево стадиона, и сразу нащупал на стене блок выключателей. Он повернул только один из них, и под куполом крыши загорелось три прожектора, лучи которых скрестились на центральной баскетбольной площадке. В их свете стали отчетливо видны ограничительные линии, полукружья трехсекундной зоны, столбы с кольцами и сеткой, свисавшей с них, как несвежие дырявые носки, и даже громоздящиеся друг на друга ряды коричневых сидений, которые начинались у самого края площадки и тянулись вверх до самой крыши. Кроме Дрисколла и Любезноу в зале больше никого не было.

13

«Боже, храни королеву (короля)!» – концовка первой строфы английского национального гимна.