Кидалы - Томпсон Джим. Страница 8
Минц нетерпеливо прервал его. Нью-Йорк – не большой город, ответил он. Здесь просто очень много людей, но все они живут на сравнительно небольшой территории. И если ты переберешься из битком набитого Манхэттена в какой-нибудь соседний район, у тебя не станет больше шансов. Ты не только будешь сталкиваться с теми же людьми, которые работают в Манхэттене, а живут в Астории, на Джексон Хайтс и так далее, но там ты станешь еще сильнее бросаться в глаза. Там тебя легче заметить.
– Парень, тебя и слепой увидит. Посмотри на свою стрижку! На эти модные часики, на свои трехцветные ботинки! Еще не хватает черной повязки на глаз и полного рта золотых зубов!
Рой покраснел. Он беспокойно спросил, в каждом ли городе так обстоят дела? Обязательно ли надо переезжать с места на место, тратя деньги и бросая все именно в тот момент, когда уже знаешь окрестности как свои пять пальцев?
– Чего ты хочешь? – Минц пожал плечами. – Бутербродов с икрой? Обычно только в Лос-Анджелесе можно оставаться долго, потому что это не один город. Это целый округ с десятками городков. Движение там ужасное, транспорт ходит из рук вон плохо и люди не передвигаются так активно, как в Нью-Йорке. Но, – он сурово погрозил пальцем, – это все же не значит, что ты можешь пускаться во все тяжкие. Ты кидала, понимаешь? Вор. У тебя нет ни дома, ни друзей и никаких легальных способов существования. И лучше, черт тебя побери, чтобы ты этого не забывал.
– Не забуду, – пообещал Рой. – Слушай, Минц…
– Что?
Рой улыбнулся и покачал головой, оставив свои мысли при себе. «А что, если бы у меня был дом, постоянное место жительства, так сказать? И сотня друзей-приятелей? И работа…»
Но тут в дверь постучали, и он сказал:
– Заходи, Лилли.
И вошла его мать.
6
Казалось, она ничуть не постарела за те семь лет, что они не виделись. Сейчас ему было двадцать пять, а ей исполнялось тридцать девять. Но выглядела она так, словно ей только-только исполнилось тридцать или, к примеру, тридцать один. Она выглядела как… как… Ну конечно! Как Мойра Лангтри! Именно Мойру она ему и напомнила. Нельзя сказать, что они были похожи, разве что обе были брюнетками примерно одного телосложения. Скорее, они принадлежали к одному типу людей, относились к одной категории женщин, которые прекрасно знали, как сохранить красоту и стать более привлекательной, чем дано природой. Такие женщины либо платили нужную цену, либо вовсе не прилагали к этому никаких усилий.
Лилли неуверенно села в кресло. Она не знала, действительно ли Рой рад ей, и незамедлительно объяснила, что в Лос-Анджелесе она по делам.
– Я распоряжаюсь деньгами на плейбэк, Рой. Уеду в Балтимор сразу же после окончания бегов.
Рой спокойно кивнул. Объяснение его устроило. Плейбэк – когда ставки на лошадь сбивают, заключая серьезные взаимные пари, – был обычным делом среди серьезных игроков на серьезных бегах.
– Рад тебя видеть, Лилли. Я бы обиделся, если в ты не заехала.
– Я тоже рада тебя видеть, Рой. Я… – Она осмотрела комнату, слегка подавшись вперед, чтобы рассмотреть ванную. Чувство неловкости уступило место недоумению. – Рой, – сказала она, – что происходит? Почему ты живешь в таком месте?
– А чем оно плохо?
– Ты шутишь, наверное! Просто это на тебя совершенно не похоже. Только взгляни на это! На эти безвкусные глупые картины! И это вкус моего сына! У Роя Диллона, оказывается, дурной вкус?
Рой рассмеялся бы, если в не был так слаб. Эти четыре картины он купил сам и повесил на стену. В рамах были спрятаны деньги. Пятьдесят две тысячи долларов наличными.
Он пробормотал в ответ, что снял первую попавшуюся квартиру и это лучшее, что он мог себе позволить. В конце концов, он всего лишь коммивояжер, и…
– Об этом тоже надо поговорить, – перебила Лилли. – В Лос-Анджелесе ты уже четыре года, и все это время торгуешь орешками? Думаешь, я поверю? Это же прикрытие! Эта дыра – твое прикрытие! Ты – кидала, и не говори, что нет, потому что я вижу тебя насквозь!
– Лилли… – Его слабый голос, кажется, доносился откуда-то издалека. – Лилли, не лезь не в свое дело…
Она помолчала, пытаясь переварить услышанное, осознать, что этот незнакомец – ее сын. Потом сказала просящим тоном:
– Не нужно этого делать, Рой. У тебя гораздо больше возможностей, больше, чем было у меня… Ты ведь знаешь, что бывает с людьми, Рой. Я…
Его глаза были закрыты. Это означало, что ей следует либо замолчать, либо убраться. Выдавив из себя улыбку, она сказала, что не будет больше ворчать.
– А почему ты еще в кровати, сынок? Ты болен?
– Нет, – пробормотал он. – Просто…
Она подошла к краю постели. Робко положила ладонь на его лоб и тут же в испуге отдернула.
– Рой, ты же холодный как лед!
Она включила лампу, и мягкий свет залил подушки. Он услышал еще один сдавленный крик.
– Рой, что случилось? Ты белый как простыня!
– Да ничего, я просто… – Его губы медленно шевелились. – Не беспокойся, Лилли.
Внезапно ему стало страшно. Он знал, что умирает, хотя и не понимал, откуда к нему пришло это знание. И вместе с жутким страхом смерти пришла невыносимая тоска. Никому нет до него дела, никто не утолит его тоску. Рядом нет никого, с кем можно было бы ее разделить.
Всего лишь смерть, Рой? О чем это ты?
Они же не съедят тебя? Могут убить, но ведь не съедят.
– Нет, – всхлипнул он, пытаясь преодолеть тяжелую дремоту. – Не смейся надо мной… я…
– Я не смеюсь! Не смеюсь, дорогой мой! Послушай, Рой! – Она сильно сжала его руки. – Ты действительно не болен. Лихорадки нет… У тебя где-то болит? Тебя кто-нибудь ударил?
У него ничего не болело. С тех пор, как его ударили. Но…
– Ударили, – пробормотал он. – Три дня назад.
– Три дня назад? Как? Куда ударили? Подожди, подожди секунду! Твоя мама сейчас кое-куда позвонит…
В рекордные для «Гровенор-Карлтон» сроки она вышла на внешнюю линию. Она говорила по телефону, и голос ее постоянно срывался.
– Доктор, это Лилли Диллон. Я работаю на балтиморскую компанию «Джастес Эмьюзмент»… Что? А ну-ка немедленно изменить тон! И не говорите, что никогда обо мне не слышали! Может, лучше вам позвонит сам Бобо Джастес?.. Вот и отлично. Теперь посмотрим, как быстро вы сюда прискачете.
Она швырнула трубку и повернулась к Рою.
Явился доктор, он запыхался и выглядел немного мрачно; однако, увидев Лилли, позабыл об уязвленном самолюбии:
– Извините, если был груб с вами, миссис Диллон. Только не говорите мне, что этот здоровяк ваш сын!
– Не важно. – Лилли оборвала его льстивое замечание. – Помогите ему. Ему, кажется, очень плохо.
– Ну-ка, ну-ка, посмотрим.
Он прошел мимо нее, глядя на бледного мужчину, лежащего в постели. Внезапно он посерьезнел, он быстро ощупал Роя, проверил сердце, пульс и кровяное давление.
– Сколько он уже находится в таком состоянии, миссис Диллон? – бросил он, не оборачиваясь.
– Не знаю. Я пришла сюда около часа назад, и он лежал в постели. Сначала мы разговаривали, все как обычно, но потом ему стало хуже…
– Еще бы! Вы не знаете, у него нет язвы?
– Нет. То есть не знаю. Я не видела его семь лет, и… что же с ним такое, доктор?
– Не случилось ли с ним что-нибудь в последние несколько дней? Может, какое-то повреждение внутренних органов?
– Нет… – Она снова запнулась. – Да, точно! Он пытался мне об этом сказать. Три дня назад его ударили в живот, в баре какой-то алкаш, наверное…
– После этого была рвота? Темного цвета? – Врач сдернул покрывало и мрачно закивал головой, увидев синяк. – Не знаете?
– Нет…
– Какая у него группа крови? Это вы знаете?
– Нет.
Врач бросил покрывало и снял трубку. Он заставил коммутатор отеля быстро переключить его на город и, пока вызывал скорую, озабоченно смотрел на Лилли.
Потом повесил трубку.
– Жаль, что вы не знаете его группу крови, – сказал он. – Если бы можно было сделать переливание прямо сейчас, а не ждать результатов анализа…