Имаджика - Баркер Клайв. Страница 58

– Что это за деревня? – спросил Пай, пока последний доки тащился через дорогу.

– Беатрикс, – сказала она, и от себя добавила: – Нет места лучше ни в каком раю.

Потом, согнав с дороги последнее животное, она растворилась в сумерках.

Улицы Беатрикса оказались не такими узкими, как в Ванаэфе, но и они не были приспособлены для езды на автомобилях. Пай запарковал машину на самой окраине, и они отправились по деревне пешком. Скромные дома были построены из охристого камня и окружены посадками растения, представлявшего собой гибрид березы и бамбука. Огни, которые Пай заметил издалека, светились не в окнах: это оказались подвешенные к деревьям фонари, ярко освещавшие улицы. Почти каждый участок мог похвастаться своим фонарщиком. Их роль исполняли дети с лохматыми лицами, как у пастушки. Некоторые сидели на корточках под деревьями, а некоторые небрежно уселись на ветках. Почти во всех домах были открыты двери, и из нескольких доносилась музыка. Фонарщики подхватывали мелодию и танцевали под нее в пятнах света. Если бы Милягу спросили, он сказал бы, что жизнь здесь хорошая. Не слишком бурная, может быть, но хорошая.

– Мы не можем обмануть этих людей, – сказал Миляга. – Это было бы нечестно.

– Согласен, – ответил Пай.

– Так как же нам обойтись без денег?

– Может быть, они согласятся обменять машину на хороший обед и парочку лошадей.

– Что-то я не вижу здесь лошадей.

– Сойдет и доки.

– Мне кажется, они слишком медлительны.

Пай указал Миляге на вершины Джокалайлау. Последние следы дня еще медлили на их снежных склонах, но при всей их красоте горы были такими громадными, что глаз едва мог различить уходившие в небеса пики.

– Медленно, но верно – это как раз то, что понадобится нам там, – сказал Пай. Миляга согласился с ним. – Пойду попробую найти кого-нибудь главного, – сказал мистиф и направился к одному из фонарщиков.

Привлеченный звуками хриплого хохота, Миляга прошел немного дальше и, повернув за угол, увидел дюжины две деревенских жителей, в основном мужчин и мальчишек, стоявших перед театром марионеток, устроенным под навесом одного из домов. Спектакль, который они смотрели, находился в полном противоречии с мирной атмосферой деревни. Судя по шпилям, нарисованным на заднике, действие происходило в Паташоке, и в тот момент, когда Миляга присоединился к зрителям, два персонажа – толстенная женщина и мужчина с пропорциями зародыша и умственными способностями осла – находились в самом разгаре такой яростной семейной ссоры, что шпили сотрясались. Кукловоды – три худых молодых человека с одинаковыми усами – не считали нужным прятаться и, возвышаясь над балаганом, произносили хриплый диалог, сопровождаемый звуковыми эффектами и сдобренный барочными непристойностями. Потом появился еще один персонаж – горбатый брат Пульчинеллы – и незамедлительно обезглавил остолопа. Голова полетела на землю. Толстуха упала перед ней на колени и зарыдала. После этого из-за ушей отрубленной головы появились ангельские крылышки, и она полетела в небеса под фальцет кукловодов. Последовали заслуженные аплодисменты зрителей, во время которых Миляга увидел на улице Пая. Рядом с мистифом был подросток с кувшиноподобными ушами и волосами до пояса. Миляга пошел им навстречу.

– Это Эфрит Великолепный, – сказал Пай. – Он говорит – подожди секундочку, – так вот, он говорит, что его матери снятся сны о белых, лишенных меха мужчинах, и ей хотелось бы с нами встретиться.

Улыбка, пробившаяся сквозь волосяной покров Эфрита, была кривоватой, но обаятельной.

– Вы ей понравитесь, – объявил он.

– Ты уверен?

– Разумеется!

– Она покормит нас?

– Ради лысого беляка она сделает все, что угодно, – ответил Эфрит.

Миляга бросил на мистифа исполненный сомнения взгляд.

– Надеюсь, ты все хорошо обдумал, – сказал он.

Эфрит повел их за собой, болтая по дороге. В основном, его интересовала Паташока. Он сказал, что мечтает увидеть этот великий город. Не желая разочаровывать мальчика признанием, что он ни разу не пересек границу городских ворот, Миляга сообщил, что Паташока – обитель непередаваемого великолепия.

– Особенно это относится к Мерроу Ти-Ти, – сказал он.

Мальчик радостно улыбнулся и сказал, что сообщит всем, кого знает, о том, что встретил безволосого белого человека, который видел Мерроу Ти-Ти. «Вот из такой невинной лжи, – поразмыслил Миляга, – и создаются легенды». У двери дома Эфрит сделал шаг в сторону, чтобы Миляга первым переступил порог. Его появление испугало находившуюся внутри женщину. Она уронила кошку, которой расчесывала шерсть, и немедленно упала на колени. В смущении Миляга попросил ее встать, но произошло это только после долгих уговоров. Но даже поднявшись на ноги, она продолжала держать голову склоненной, украдкой кося на него своими маленькими черными глазками. Она была низкого роста – едва ли выше, чем ее сын, – и лицо ее под пухом имело правильную форму. Она сказала, что ее зовут Ларумдэй и что она с радостью примет Милягу и его леди (она имела в виду Пая) под гостеприимный кров своего дома. Младшего сына Эмблема заставили помогать готовить еду, а Эфрит принялся рассуждать о том, где они могут найти покупателя для своей машины. Ни одному человеку в деревне она не нужна, но на холмах живет мужчина, которому она может пригодиться. Звали его Коаксиальный Таско, и Эфрит испытал значительное потрясение, узнав о том, что ни Миляга, ни Пай ни разу о нем не слышали.

– Все на свете знают Беднягу Таско, – сказал он. – Когда-то он был Королем в Третьем Доминионе, но потом его народ был истреблен.

– Ты сможешь представить меня ему завтра утром? – спросил Пай.

– Ну, так до утра еще сколько времени! – сказал Эфрит.

– Тогда сегодня вечером, – сказал Пай. На том они и договорились.

Появившаяся на столе еда была проще той, что им подавали во время их путешествия, но от этого не стала менее вкусной: мясо доки, вымоченное в вине из корнеплодов, хлеб, разные маринованные продукты, в том числе и яйца размером с небольшую буханку, и похлебка, которая обжигала горло не хуже красного перца, так что у Миляги, к нескрываемой радости Эфрита, даже выступили слезы. Пока они ели и пили (вино было крепким, но мальчишки глушили его, словно воду), Миляга задал вопрос о виденном театре марионеток. Всегда готовый похвастаться своими познаниями, Эфрит объяснил, что кукловоды отправляются в Паташоку впереди воинства Автарха, которое спустится с гор через несколько дней. «Кукловоды очень популярны в Изорддеррексе», – сказал он, и в этот момент Ларумдэй велела ему замолчать.

– Но мама... – начал было он.

– Я же говорю, замолчи! Я не позволю говорить об этом месте в моем доме. Твой отец пошел туда и не вернулся. Не забывай об этом.

– Я собираюсь отправиться туда, после того как увижу Мерроу Ти-Ти, как мистер Миляга, – с вызовом заявил Эфрит и заработал звонкий подзатыльник.

– Хватит, – сказала Ларумдэй. – Мы и так уже слишком много говорили этим вечером. Не мешает чуть-чуть и помолчать.

Разговор после этого затих, и только после того, как трапеза была окончена и Эфрит стал готовиться отвести Пая на холм, чтобы встретиться с Беднягой Таско, настроение его улучшилось, и ключ энтузиазма забил из него с новой силой. Миляга хотел пойти с ними, но Эфрит объяснил, что его матери (в этот момент ее не было в комнате) хотелось бы, чтобы он остался.

– Будь с ней поласковее, – заметил Пай, когда мальчик вышел на улицу. – Если Таско не понадобится машина, возможно, нам придется продать твое тело.

– А я-то думал, ты у нас специалист по таким вещам, а не я, – ответил Миляга.

– Ну-ну, – сказал Пай с усмешкой. – Я думал, мы договорились не касаться моего сомнительного прошлого.

– Ну так иди, – сказал Миляга. – Оставь меня в ее нежных объятиях. Боюсь только, придется тебе вытаскивать шерсть у меня между зубов.

Главу семьи он нашел на кухне: она замешивала тесто для завтрашнего хлеба.