Мания расследования - Топильская Елена Валентиновна. Страница 5

Посоветовавшись, он перезвонил мне и сообщил, что руководство отказало в просьбе о передаче дела в горпрокурзтуру.

— Нет, это не наш уровень, бандиты какие-то.

— Послушай, банда-то серьезная. Что ж, тогда ваш уровень, если не это?

— Наш уровень? Наш уровень — это губернатор, упаси Господи, или председатель Законодательного собрания.

— Ну, а пока губернатор и председатель ЗАКСа еще не сидят, может, все-таки с мафией поборетесь? — безнадежно спросила я, просто для проформы.

— Кто там, говоришь, привлечен? «Мурманские»? «Казанских» валили? — важняк опять солидно помолчал, давая понять несерьезность моих притязаний. — Я начальству доложил, а мне знаешь, что сказали?

— Что?

— Сказали… Ты за интонацией следи: сказали — эти разборки нас не интересуют, — он выделил голосом слово «эти». — Поняла?

— Поняла, — ответила я, пожелала ему всяческих успехов в ремонте квартиры и более с подобными глупостями к сотрудникам Управления не приставала.

Так что если утрата актуальности дела об исчезновении Нагорного означала, что «эти» разборки перестали интересовать городскую прокуратуру, то все было не так страшно. В этом случае иметь нас будут только для приличия, а это, поверьте, совсем не то, что иметь от души, когда кто-то кровно заинтересован в деле.

Вообще чудные Дела творились порой в следственных кулуарах… Вот, например, несколько лет назад ко мне пришли оперативники из тогдашней структуры по борьбе с организованной преступностью (уж и не упомню, как она, многострадальная, тогда называлась), показали сводки прослушивания телефонных переговоров, в которых регулярно повторялся один и тот же номер телефона, и спросили, не знаю ли я, что это за номер. Некие люди звонили туда и спрашивали, как отмазаться от убийства, а владелец телефона давал им подробнейшие консультации. «Понимаешь, — сказали опера, — мы знаем, что этот номер — в городской прокуратуре, а чей, нам никак не выяснить. Наверное, это бухгалтерия или отдел кадров. Не поможешь?»

Отчего же не помочь, сказала я и достала телефонный справочник; открыв его, я показала борцам с организованной преступностью, что искомый номер установлен не где-нибудь, а в кабинете заместителя прокурора города.

Опера побледнели, потом покраснели, потом заорали, что надо бежать разоблачать. Я только усмехалась; но на очередном заслушивании, при том самом заместителе прокурора города, один из них ляпнул, что разыскиваемые убийцы ведут активные телефонные переговоры с пособником. Зональный прокурор удивился, а почему пособник еще не в тюрьме, и потребовал объяснений, что сделано для его поимки, но зампрокурора города как-то быстро свернул совещание, сказав, что сводки ПТП [2] — дело секретное, нечего их тут разглашать направо и налево, неизвестно, кому тут нужно их знать, может, в наши ряды затесался соучастник бандитов… И больше заслушиваний по этому делу не назначал, а вскоре оно само собой заглохло, поскольку на раскрытии убийства никто не настаивал.

Но я отвлеклась, погрузившись в воспоминания; глуховатый голос шефа вернул меня к действительности, то есть к делу Нагорного:

— Так что вы дело полистайте, составьте план расследования, мне его на утверждение, там подчистите, если что-то не доделано, и — до следующего отчета.

Я опешила. Фактически прокурор района давал мне индульгенцию на приостановление дела. А приостановленные дела — это всегда головная боль для прокуроров. Любой зональный при желании придумает, какие указания дать, и возобновит производство по делу для выполнения этих указаний, ибо зональные — тоже люди, и у них тоже существует проблема показателей (отменил постановление по делу — себе в отчет галочку поставил). А раз что-то еще надо делать, значит, дело приостановлено преждевременно, стало быть, незаконно…

— В общем, не закапывайтесь. Своих-то дел сколько?

— Ой!… — я задумалась. А придя к себе, открыла сейф и посчитала.

Своих дел и вправду было прилично. Как всегда. Причем, в полном соответствии с законами Мерфи, каждое дело требовало вдвое больше времени, чем казалось поначалу. Свидетели не являлись, чихать они хотели на вызовы в прокуратуру, эксперты были завалены заданиями, поэтому сроки экспертиз выросли в несколько раз. Бюро пропусков следственного изолятора теперь закрывало свои двери ровно в шестнадцать часов, поэтому нечего было и планировать в один и тот же день на общественном транспорте добраться сначала до морга, а потом до тюрьмы, и до окончания рабочего дня вернуться в прокуратуру. Лешка Горчаков, устав месить на улицах грязь, мерзнуть на остановках и давиться в общественном транспорте, напрягся и купил старенькую машину. При этом ездить он стал без водительского удостоверения, и хотя с прокурорской корочкой» имел шансы отмазаться от гаишников, предъявлять ее на местах случайных ДТП не осмеливался. Поэтому все нажитое непосильным трудом уходило на возмещение ущерба пострадавшим автовладельцам. А страдали они с удивительной периодичностью.

— Представляешь, опять мужику бампер снес, — жаловался Лешка, стреляя у меня мелочь до зарплаты.

— Леша! Как тебе это удалось? У тебя ведь от дома до работы одни пробки! — удивлялась я. И Лешка объяснял:

— Ну так я ему в пробке бампер снес. Задумался, нажал на газ, и р-раз!

— О чем хоть задумался?

— Да так..,. Но мужик, конечно, обалдел… — мечтательно признавался Лешка.

— И сколько ты ему заплатил?

— Он сказал, сотню баксов…

— За бампер?! Он что, на «Мерседесе» ехал?

— На «восьмерке». А сколько надо?

— Да у него новый бампер стоит восемьсот рублей!

— Да-а?! — поражался этот простофиля. — А я еще поторговался. Говорю, сотни многовато, две тыщи рублей ему предложил. Он поломался и согласился на две с полтиной.

— И ты отдал?

— Отдал. После чего мужик резко подобрел, — с удовольствием вспоминал Горчаков, — заулыбался и даже участливо спросил, не соскользнула ли у меня нога.

— Еще бы ему не подобреть, — учила я уму-разуму недотепистого друга. — Он на тебе так наварился.

— Ну и ладно, — махал рукой Лешка. — Все равно я ему за моральный ущерб должен. Представляешь, стоишь ты в пробке, ничто не предвещает, и вдруг тебе кто-то со всего размаху в зад…

В общем, все, кто был посвящен в его автомобильные проблемы, в один голос утверждали, что на деньги, уплаченные пострадавшим, он бы вполне уже мог купить себе водительские права с доставкой на дом.

И после этого Горчаков регулярно принимается убеждать меня в том, что машина сильно облегчает ему жизнь. Смехотура! Пока он дохнет в своей колымаге, затертый между трамваем и припаркованным у тротуара транспортом, я успеваю на метро доехать до Финляндского вокзала, добежать до «Крестов», решить там свои следственные задачи (благо, «девочки», которые сидят на оформлении пропусков и выводе заключенных ровно столько же, сколько я хожу в изолятор, давно уже считают меня своей и без очереди оформляют мне талоны вызова) и помахать Лешке ручкой на обратном пути в метро.

Нет уж, в нашем городе надежнее рассчитывать не на тормозной коммунальный транспорт и даже не на частные автомобили, а на собственные ноги. Выглянув в окно, я полюбовалась жидкой зимней грязью, по колено в которой брели жители города, и порадовалась, что сегодня мне не надо никуда тащиться, а можно спокойно посидеть в кабинете, разобрать завалы на столе и произвести ревизию в сейфе. Год назад мы с Горчаковым поменялись столами. Он выклянчил в городской компьютер и работал теперь в основном за компьютерным столом, а я давно уже завистливо посматривала на его мебель — основательное сооружение Явлинской эпохи, покрытое зеленым сукном, я ныла, что с моего стола бумаги сваливаются.

Перетаскивая свое сокровище в мой кабинет, Лешка причитал, что этот двухтумбовый красавец на двадцать пять сантиметров длиннее моего, а поэтому я должна до самой своей смерти его (владельца стола) кормить, поить, писать за него представления и вытирать пыль в его кабинете.