Жизнь честных и нечестных - Топильская Елена Валентиновна. Страница 6
Три дня назад дядю Борю чуть не сбила белая «шестерка», влетевшая во двор. Выскочив из-под колес и забившись в угол, он наблюдал, как двое плечистых малых в кожаных куртках вытащили из багажника тело со связанными ногами, резво отволокли его в подвал ближайшей парадной, прыгнули в машину и укатили. Дядя Боря выждал приличное время, понял, что никто уже не вернется, прокрался в подвал, обнаружил там брошенное в угол тело и, тщательно обследовав его, убедился, что пациент скорее мертв, чем жив. Рассудив, что покойному уже не нужны материальные ценности, он переобулся в его ботинки, потом обшарил карманы дорогой одежды и вытащил бумажник, став счастливым обладателем трехсот долларов и пятисот тысяч рублей. Золотые часы он тоже не оставил без внимания, но не сумел расстегнуть хитрый браслет. Правда, не расстроился, подумав, что придет позже, когда кончатся деньги. Деньги кончились через пятнадцать минут, когда он подошел к грузчикам, курившим возле черного входа в магазин. Увидев у хлипкого дяди Бори такое богатство, они отняли у него всю наличность, а ему в утешение оставили бумажник…
Все это я старательно занесла в протокол в отделении милиции, куда мы дружно проследовали с места происшествия, а свидетель Орлов Борис Николаевич коряво подписал.
— Все?! — грозно спросила я.
— Как Бог свят! — прижимая к груди ручонки, заверил меня свидетель Орлов.
— Нет, дорогой, не все. Где документы?
— Какие документы? — глядя на меня невинными глазами, удивился свидетель.
— Которые были в бумажнике.
— Как Бог свят! Не было там ничего больше!
— Поехали, Борис Николаевич, к вам в гости. Я, конечно, изображала, что вижу его насквозь,
А на самом деле просто брала на понт — а вдруг и впрямь в бумажнике были документы, которые он или выбросил, или, скорее всего, припрятал. Раз уж те, кто его привез, не взяли бумажник, не сняли часы и перстень, значит, не очень были озабочены возможностью опознания трупа.
— Да у меня не убрано… Присутствующие покатились со смеху: в только что подписанном протоколе значилось, что свидетель проживает на площадке последнего этажа, у чердачного помещения. Вот вам и юридический казус: требуется ли санкция на обыск жилья, если оно расположено на лестничной площадке или в мусорном контейнере (было у нас убийство одного бомжа другим в пухто, перевернутом и оборудованном под комнатку), и распространяется ли на него требование Конституции о неприкосновенности жилища.
На верхней площадочке лестницы, где не было квартир, Орлов устроил себе уютное лежбище. Вход на площадку перекрывала решетка с навесным замком. Орлов достал ключ от замка, дрожащими руками отворил решетку и, чуть не плача, наблюдал, как оперативник, перерыв тряпье на лежанке, перешел к осмотру вертикальной трубы, о которую, наверное, жилец грелся в холодные ночи. Из-за разлохматившейся обмотки трубы опер быстро извлек полиэтиленовый пакетик, а из него международные права в пластиковой шкурке, заграничный паспорт и какое-то красное удостоверение. Хозяин аж скрипнул зубами — растворилась мечта о безбедной зимовке, поскольку каждый из этих документов можно было толкнуть за кругленькую сумму и при экономном подходе протянуть до весны.
— Ну-ка, ну-ка…
Все мы сгрудились над документами. Оперативник из розыскного отдела, которому предстояло устанавливать личность погибшего, жадно схватился за паспорт и радостно закричал:
— Шермушенко Анатолий Алексеевич! Виза в Германию открытая стоит…
Другой опер заглянул через его плечо в паспорт и сообщил нам, что Толя Шермушенко — чернореченский бандит, когда-то проходил у него по материалу о вымогательстве. Выдав эту ценную информацию, гроза вымогателей взялся за права, а меня весьма заинтересовало красненькое удостоверение, до боли похожее на мое. На корочке были вытиснены золотые буквы «Министерство обороны», разворот не оставлял сомнений в подлинности — типографский бланк, текст, написанный рукой опытного делопроизводителя, черная тушь, четкий оттиск печати. И фотография бандита Шермушенко в военной форме, и сведения о том, что майор Шермушенко состоит на службе в Министерстве обороны…
Видимо, у меня было такое лицо, что оперативники замолчали и уставились на меня. Потом один из них метнулся вниз, в «уазик», — к рации. Поднявшись к нам минут через пять, он сообщил, что по сведениям, полученным в справочной Минобороны, личный номер военнослужащего, вписанный в удостоверение, в действительности принадлежит майору Шершневу, проходящему службу в Архангельске.
— Нет, ребята, я ничего не понимаю: Шермушенко семьдесят второго года рождения, ему двадцать пять только-только исполнилось. Когда он успел до майора дослужиться, да еще втихаря?!
— Но ведь это он на фотографии? И форма натуральная?
— Насчет формы не знаю, а ксива натуральная. Так не подделать. Это удостоверение вышло из канцелярии Министерства обороны. Другой вопрос, сколько за это заплатили.
— Да? А может, Шермушенко и правда состоял на службе в Министерстве обороны? И за особые заслуги получил звание майора? При этом — заметили? — в удостоверении не указано, где именно он работает. Состоит на службе в звании майора, и все. — Мы говорили, перебивая друг друга, и вдруг вспомнили про свидетеля Орлова, стоявшего возле нас с открытым ртом.
— Спасибо, Борис Николаевич, — спохватилась я. — Придете завтра в отделение. А мы, ребята, давайте доедем до прокуратуры и там спокойно все посмотрим.
Бедный Борис Николаевич обессиленно опустился на лежанку, и, когда мы спускались по лестнице, еще слышалось его бормотание о том, что нет его несчастнее и что даже подкормиться его не взяли, Валерку взяли, а он рылом не вышел…