Флавиан - Протоиерей (Торик) Александр Борисович. Страница 31

— Спасибо, спасибо! Я ещё не созрел до моржа! — откликнулся я.

— Алексей! — вышедший на крыльцо Семён позвал меня — ты ещё ничего с утра не кушал, воды не пил?

— Нет, не успел пока!

— И, хорошо, что не успел, батюшка тебя велел натощак в алтарь привести.

— В алтарь?!

— В алтарь. Зачем — не спрашивай — не знаю, так батюшка благословил, пойдём пораньше, мне надо в алтаре лампады зажигать. Батюшка, небось, уже в алтаре, хотя, опять, до двух часов ночи исповедовал.

И, мы пошли в храм.

По дороге, путаясь в своих мыслях я пытался разобраться происходящем. Флавиан велел меня привести в алтарь — почему? Ведь алтарь это самое святое место храма! Я понимаю — Серёженька! Тот — чистый ангелочек! Или тот же Семён — он, хоть и нагрешил в молодости, зато уже много лет ведёт жизнь благочестивую и праведную… А, я-то! Только вчера на исповеди вылил на Флавиана всю «канализацию» опоганенной грехами души, показал ему всю свою мерзость и — в алтарь! Хотя, должно быть у Флавиана есть на это, какие-то свои соображения, в общем, ему виднее… А, тут ещё сон этот… Надо будет про него спросить у Флавиана…

Я не заметил, как мы подошли к церкви.

Войдя в храм, я, вслед за Семёном, приложился к стоящей на центральном аналое иконе преподобного Сергия, затем поднялся по ступенькам у правого клироса на солею и… замер, не решаясь войти в оставленную для меня Семеном открытой невысокую дверь с изображенным на ней строгим Архангелом.

Видя моё трепетное замешательство, Флавиан, внезапно заполнивший собою весь дверной просвет своей могучей фигурой в полном облачении, взял меня за руку, и, вводя в святой алтарь, негромко произнёс: — Раб Божий Алексий «внидет в Дом Твой, поклонится ко Храму святому Твоему», благослови его, Господи!

Затем, повернувшись ко мне — сделай три земных поклона в сторону святого престола, Алёша — он указал на стоящий в центре алтаря, одетый в парчовые облачения высокий кубообразный престол со, стоящей на нём, небольшой, высотой в локоть, золотой церковкой. Я трижды поклонился.

— Я хочу, Алёша, чтобы ты сегодня свою первую божественную Литургию провёл в алтаре. Стой вот в этом уголке, смотри, молись, не пытайся сразу понять головой всё, что здесь будет происходить, потом разберёшься и поймёшь. Просто отключись от всего что за этими стенами, общайся с Богом своим сердцем, проси Его обо всём, самом для тебя важном, в первую очередь о преображении твоей души Духом Божьим в душу христианскую, могущую вместить в себя Божественную любовь и нести её в мир.

Я молча встал в указанный мне простенок.

В это время, Семён заканчивал зажигать красивые разноцветные лампады на стоящем сразу за престолом высоком бронзовом «семисвечнике». Обтерев руки тряпицей, затем ополоснув их водою из висящего в противоположном от меня углу умывальника, и тщательно вытерев их полотняным, с вышивкой, рушником, Семён взял со столика, аккуратно сложенное облачение, повернув его кверху вышитым золотым крестом и подошёл к Флавиану.

— Благослови Владыко во святый стихарь облещись! — Семён склонив кудлатую голову протянул своё облачение к священнику.

— Благословен Бог наш всегда, ныне и присно и во веки веков, аминь! — Флавиан широким крестом осенив Семёна, положил руку на край стихаря. Семён, благоговейно поцеловав руку Флавиана и крест на стихаре, ловко развернул его и надел на себя, сразу преобразившись в сверкающего витязя.

Дверь отворилась, и в алтарь светлым лучиком скользнул Серёженька, легко положив поклоны престолу, радостно обнявшись с громадиной Семёна, также легонько, словно порхая, благословившись на облачение в стихарь и облачившись в него.

Флавиан стоял в левом дальнем углу алтаря, уткнувшись животом в край такого же как престол, кубообразного стола, тоже облачённого в расшитые крестами парчовые одежды. На этом столе слева от Флавиана высилась горка свежеиспечённых, пахнущих свежестью белого хлеба просфор, которые Флавиан брал по одной, маленьким, похожим на копьё ножичком, выкрашивал из них мелкие частички на стоящее перед ним золочёное блюдечко, одновременно прочитывая взглядом лежащие перед ним записки с именами живых и усопших. Затем «вынутые» просфоры складывались им в стоящую рядом на табурете плетёную корзину, изнутри обшитую чистой белой тканью.

Ближняя ко мне боковая дверь алтаря отворилась, и в неё просунулась седая голова управлявшего хором старичка-регента.

— Батюшка! — громким шепотом позвал он — благословите часы начинать, певчие в сборе!

Флавиан перекрестился, вздохнул, набрал в лёгкие воздуха, и громко возгласил — Благословен Бог наш всегда, ныне и присно и во веки веков!

— Аминь! — откликнулся с клироса звонкий голосок Серёженьки. — Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе! Царю Небесный, Утешителю, душе Истины… — завораживающим упругим ритмом полетело по храму переливающееся взволнованное чтение-пение, как-то легко, и, в то же время настойчиво мобилизующее внимание слушающих на молитву.

В алтаре запахло ладаном, это Семён поднёс дымящееся кадило к Флавиану и в полупоклоне замер перед ним, держа кадило со снятой крышкой перед собою. Флавиан брал какие-то предметы, крестообразно проводил ими над благоухающим кадильным дымом, затем ставил их перед собою, накрывал их, и красивую золочёную чашу вышитыми парчовыми покрывальцами, затем взяв у Семёна кадило, кадил всё это, кланяясь и проговаривая вполголоса какие-то молитвы. Затем он, потянув за шнур, открыл завесу, и, также вполголоса читая какую-то молитву начал кадить с четырёх сторон престол, затем, покрытые им сосуды, светящуюся изнутри стеклянную икону Воскресения Христова, стоящую в кивоте у восточной стены, и все иконы в алтаре.

Кадильный дым был терпким и сладким, в его аромате ощущались смолистые запахи восточных благовоний, этот аромат навевал некое священное волнение, обращал мысли куда-то в древность, в глубины бытия…

Задумавшись, я не заметил, как Флавиан вышел из алтаря, позвякивание его кадила, изредка доносилось из храма, робко пробиваясь сквозь звонко-торжественное чтение Серёженьки на клиросе.

Воспользовавшись тем, что Семён подошёл к шкафчику рядом со мной и доставал оттуда какие-то большие чёрные, похожие на угольные, таблетки, я тихонько спросил его — Семён! А, как называется вон тот второй стол, на котором сейчас сосуды покрывали?

— Это — жертвенник. К нему, как и к престолу, только священник и диакон прикасаться могут, также, как и к сосудам, которые на нём стоят. На жертвеннике батюшка сейчас совершал «проскомидию» — по гречески — приготовление. Приготовлял, значит, Святые Дары. Сейчас они ещё не освящённые, просто — хлеб и вино, а, когда батюшка их на престоле освятит, станут — Тело и Кровь Христовы. Ради этого освящения, собственно Литургия и совершается. Ну, и причащения этими Святыми Дарами христиан православных, тех кто приготовился, конечно.

В это время в алтарь вернулся Флавиан. Он покадил престол крестообразно, со стоны царских врат и отдал кадило Семёну, который с благоговейным поклоном принял его, поцеловав при этом руку Флавиана. Чтение на клиросе прекратилось, Серёженька, незаметно проскользнул в алтарь и встал около Семёна.

Флавиан молча стоял перед святым престолом, опустив голову и закрыв глаза, заметно было, что он сосредоточенно молился.

Но, вот он распрямился, глаза его блестели, он воздел руки вверх, словно готовясь принять в них, робеющего спрыгнуть с высоты ребёнка, и голосом, слегка прерывающимся от волнения, начал — Царю Небесный… приди и вселися в ны… устне мои отверзеши и уста моя возвестят хвалу Твою!

Затем, приподняв над престолом большое старинное Евангелие в чеканном позолоченном переплёте, сотворил им в воздухе знамение креста и возгласил — Благословенно Царство Отца и Сына и Святаго Духа, ныне и присно и во веки веков!

— Аминь! — прозвучало со стороны клироса.

Дальше я рассказать не смогу. Передать то, что происходило во мне и вокруг меня в алтаре во время Божественной Литургии, теми словами, которыми я привык пользоваться — бессмысленно, всё равно как рассказывать о симфонической музыке на языке глухонемых. Да, и надо ли? Это можно только пережить самому. Могу лишь сказать, что я понял, что такое Небо, ибо я там побывал. Я слышал Евангельский голос Бога, я чувствовал присутствие Ангелов, я созерцал совершение Безкровной Жертвы священническими руками, я принял в себя Тело и Кровь распятого за мои грехи Христа. Сказать, что я был счастлив — ничего не сказать, мне просто открыли двери в Небо, и я побывал Там. Когда Семён вывел меня из алтаря, чтобы я причастился вместе с другими причастниками, я был удивлён, что есть земной мир, и ещё какая-то жизнь. А, причастившись, я вернулся в алтарь, и только когда, закончивший служение Литургии, молебна и даже уже и панихиды Флавиан, разоблачался от священнических одежд, я начал осознавать, что всё ещё способен чувствовать в своём теле земное притяжение. Флавиан молчал, лишь иногда спокойно взглядывая в мою сторону.