Времена не выбирают - Мах Макс. Страница 119

«Жила-была девочка Лика…» – она сошла с круглой платформы лифтового возвышения и оказалась в парадной гостиной своих личных апартаментов. Одиннадцать лет назад, когда Лика впервые попала на «Вашум», который тогда назывался просто «Шаисом», здесь находился стандартный отсек, один из восьми подобных ему больших блоков, расположенных на верхней жилой палубе. В обычном случае здесь мог бы разместиться командир крейсера или кто-то из его помощников или гостей, но – так уж вышло – в этих апартаментах поселились они с Максом. Возможно, в этом-то и заключалась причина ее, Лики, особого отношения к «Малому дому», ведь ее личные покои на «Вашуме» являлись одновременно и тем единственным местом, которое могло считаться их общим домом. Дворец на Ойг и ее многочисленные резиденции на Тхолане и множестве других планет, действительно были ее «домами», в том смысле, что принадлежали именно ей. Впрочем, в них Лика лишь проводила время своей жизни, но по-настоящему не жила. А родовые гнезда, замки и цитадели клана Ё были его «домами», но Лика сомневалась, чтобы Макс мог считать хотя бы одно из этих мест своим настоящим домом. Правда, у Лики была еще яхта «Чуу», но старую построила для себя прежняя – настоящая – графиня Ай Гель Нор, а к новой Лика привыкнуть не успела и теперь уже никогда не привыкнет.

Воспоминание о «Чуу» оказались болезненнее, чем она могла себе представить. Сжало сердце, и слезы снова подступили к глазам. И дело было не в самой яхте. Бог с ней, другую построят, да и старая еще послужит, но вот люди…

«Господи, только бы они все уцелели! Риан, Меш…»

Однако ничего с этим поделать она пока не могла. Не во власти Лики было отменить законы пространства и времени, войны и ненависти. Разведка к Той'йт, если исходить из земного – правильного – времени, ушла пятнадцать дней назад. Две недели – не срок для таких громадных расстояний, и, значит, результатов можно было ожидать не раньше, чем через месяц. Очень долго, слишком медленно, но это то, что есть. Фактор времени обойти еще никому не удалось. Впрочем, возможно, не в данном случае.

Вопрос был в том, где именно потерял свои две недели ее Макс?

Ведь могло случиться, что и Лика нечувствительно обогнала время, пройдя вместе с ним через два Порога. В этом случае Меш и Риан уже могли добраться до Восточной Стены.

«Добрались! – поправила она себя. – Они добрались! Ведь двенадцать дней плюс тринадцать – это уже двадцать пять, а за это время…»

Думать о плохом Лика себе запретила и сомневаться в способности Меша преодолеть все трудности пути – тоже. Однако, если все же допустить, что у Меша и Риан оказалось в распоряжении почти четыре недели, они уже вполне могли пройти свои девятьсот километров.

От этих «если» можно было сойти с ума, потому что за каждым таким предположением маячили другие – от которых, сколько их не игнорируй, волосы на голове вставали дыбом.

Они дошли! Но из такой постановки вопроса следовало, что в ближайшие день-два им – ей, Максу и Виктору – предстояло попробовать снова, но теперь уже самим, открыть Дверь в «Зал саркофагов».

«Должно получиться, – решила Лика. – Ведь теперь у нас целых три Ключа!»

«Нет, четыре, – поправилась она, вспомнив то, что рассказали ей Макс и Виктор про старика Маркуса. – Четыре не один».

После всего пережитого за последние дни предприятие невозможным не казалось. К тому же пример графа Йааша – да и Макса тоже, если разобраться, – показывал, что научиться пользоваться Ключами можно, нужно только постараться.

«И ведь старик Маркус прошел! – напомнила она себе. – Даже два раза, а чем мы хуже?»

«Ничем», – решила Лика и наконец позвала служанок, которые уж, верно, извелись, стоя за дверью в нетерпеливом ожидании.

– Жалеть меня не надо, – сказала она жестко, когда девушки, впорхнув в гостиную, выстроились перед ней. – Болтать тоже. А теперь я хотела бы принять ванну.

И, ничего более не добавив, она пошла в ванную комнату, стараясь не волочить ногу и не обращать внимания на взгляды служанок.

Черт бы побрал эти взгляды, но деваться было некуда: все видели то, что видели, и держать себя в руках с каждым новым взглядом, причинявшим Лике почти физическую боль, ей было все сложнее. Однако с этим ей пока предстояло жить, знать бы только, как долго!

«А если Йааш ошибся?» – Ужасная эта мысль посетила ее не впервые, но и это, если разобраться, было вполне естественно. Кто мог знать наверняка, что там и как происходит с Золотыми Масками? Можно было только надеяться, что гроссмейстер знал, о чем говорил. Потому что, если он ошибся…

«Кажется, ты только что учила кого-то жить, девушка!» – Лика попыталась «произнести» эту фразу саркастически, но что у нее из этого получилось, не смогла бы сказать и она сама. А других свидетелей, естественно, не было. Читать мысли умел только Меш, да и то не так, чтобы догадаться, что и как сказала сама себе Лика здесь и сейчас.

«Замнем для ясности», – решила она и, позволив девушкам раздеть себя, полезла в уже приготовленную для нее ванну. Совершенно самостоятельным этот акт, впрочем, не был – несколько рук заботливо поддерживали Лику «под локоток» – но и выпендриваться было бы глупо, сама она пока была если и дееспособна, то только частично. Тем не менее, оказавшись в горячей воде, она служанок отослала и снова осталась одна. Теперь пришло время разбираться с тем, что произошло с ней во время разговора с Ци Ё.

С тех пор как, вволю наплакавшись, они, наконец, расстались, естественно, чтобы встретиться снова так скоро, как только будет возможно, и не расставаться по-настоящему уже никогда, прошло всего полчаса. И потрясение от случившегося никуда, естественно, не делось, и если все эти долгие тридцать минут Лика старательно не позволяла себе не то чтобы думать, но даже касаться его, то только из смертельного страха, что надежда, родившаяся в ее душе, разобьется, как упавший на пол бокал, столкнувшись с жестокой реальностью мира, не знающего слова «чудо». Однако сейчас она не могла уже делать вид, что у нее есть какие-то более срочные – буквально неотложные – дела, и причин откладывать то, что следовало сделать, не было тоже.

Лика посмотрела на свою левую руку и сказала себе так твердо, как только могла, что с этим, как и с «Пленителем Душ», тянуть больше нельзя. Надо уже проверить и узнать, что во всем этом правда, а что лукавый обман. Это ведь была типичная слабость – ее, Лики, личная слабость – откладывать на потом то, что по уму необходимо было сделать сразу.

«Как там? Кто-то что-то такое ведь говорил про ужас без конца?». Но цитата, хоть убей, не вспоминалась: видно, и впрямь без своего Волшебного Золота Лика оказалась увечной не только телом, но и духом. Не приходила в голову эта фраза, и все тут, но зато по какой-то дикой ассоциации Лика неожиданно вспомнила старый детский анекдот, слышанный ею, бог знает, в какие давние времена:

«А чего думать?! Трясти надо! – мысленно повторила она ударную фразу из анекдота и горько усмехнулась. – Ну что ж, попробуем наш советский метод!»

Лика снова посмотрела на свою полумертвую руку и, несмотря на то что сидела, погрузившись по грудь в горячую воду, по спине прошел противный холодный озноб страха. Такого страха она не испытывала уже давным-давно, но факт был, что называется, налицо – Лика боялась. Она боялась, что во второй раз чуда не случится, и еще больше боялась того, что разочарование разрушит то хрупкое душевное равновесие, которое она кровью и потом строила и выстроила в эти долгие дни после последнего боя «Чуу». Однако и откладывать дальше было глупо и непрактично: ведь надежда и страх, поселившиеся в ней, разъедали душу, как ржа металл. Сколько это могло продолжаться?

«Лучше ужасный конец, чем ужас без конца!» – Она все-таки вспомнила, но это уже не имело никакого значения.

Она напряглась, сосредоточившись на своей несчастной руке, и первым результатом ее усилия оказался жесточайший удар боли, едва не бросивший Лику в обморок. Боль пронзила руку от кончиков пальцев до плеча и ударила прямиком в сердце. Перед глазами встала кровавая пелена, сжало голову и грудь, но в следующее мгновение, вопреки страданию, почти лишившему ее способности воспринимать окружающее, Лика осознала – той крошечной частью своего Я, которое еще оставалось «над болью», – что пытается своей левой рукой смахнуть с глаз мешающую ей смотреть и видеть пелену! Потрясение оказалось сильнее боли, и надежда, превратившаяся в счастье уверенности, – лучшим в мире анальгетиком. Боль отступила, возможно, не объективно, но субъективно отступила точно, – и Лика увидела свою руку, поднявшуюся над водой, согнула ее в локте – пьянея от счастья – и, наконец, заставила пошевелить пальцами.