Времена не выбирают - Мах Макс. Страница 83

– Немного, – холодно усмехнулся летчик.

– Ну вот и славно. – Не прикасаясь к «часам», Виктор отдал команду «немой речью», и над столом возникла небольшая – всего около метра в диаметре – проекция.

– Это то, что происходит сейчас над нашими головами, – сказал он, кивнув на проекцию. – Семь сателлитов, как я понимаю, разведывательных… Ткните мне пальчиком в любой, по вашему выбору, и мы его… – Он замолчал на секунду, как будто подбирал подходящее слово или решал, что бы такое с этим спутником сделать. – Да в общем-то все равно, – сказал он, наконец. – Можно оглушить, а можно уничтожить.

– Этот, – не раздумывая, ткнул пальцем в проекцию летчик.

– Этот, – повторил за ним Виктор и пометил рубиновую точку маркером. – Буржуйский?

– Нет, – усмехнулся летчик. – Наш. У нас с американцами статус-кво. Не стоит его разрушать. Тем более по мелочам.

– Вам виднее, – не стал спорить Виктор. – Будем ронять?

– Жалко, – вмешался в разговор Соболев. – Спутник денег стоит, народных… Но вы, кажется, говорили, что можете «оглушить»? Это на время или насовсем?

– Можно и на время, – кивнул Виктор. – Связывайтесь с центром слежения или что у вас там, через пять минут мы его отключим.

«Отключим? А куда он, на фиг, денется!» – усмехнулся он мысленно, но тут же и подстраховался.

«Отключим?» – беззвучно проартикулировал Виктор вопрос, между тем вежливо улыбаясь хозяевам, которые, естественно, его переговоров слышать не могли.

«Так точно, господин главнокомандующий!» – ответили ему от Порога.

«Ну вот и славно! – выдал он оператору «орден». – Не подкачайте, ребята, и будет нам всем счастье!»

История третья

ВРЕМЯ КОРОЛЕВЫ

Смерть – ты видишь – также мнима.

Жизнь и правда – лишь в любви.

Генрих Гейне

Бесплодна и горька наука дальних странствий.

Сегодня, как вчера, до гробовой доски -

Все наше же лицо

встречает нас в пространстве:

Оазис ужаса в песчаности тоски.

Шарль Бодлер

Глава 4

«НЕИЗБЕЖНЫЕ НА МОРЕ СЛУЧАЙНОСТИ»

Долгий выдох, длинный вдох, плавный, протяжный, уходящий в неведомую глубину, уже не легких, кажется, а самой души. Глубоко-глубоко, туда, куда не достает свет сознания, где можно легко затеряться и пропасть в затянутых мглой и туманом извивах и узостях ее, Ликиной, души. И снова выдох, ровный, упругий, длящийся время и еще время, так долго, как если бы существовал сам по себе, без всякой связи с Ликой и ее дыханием. Но дело не в легких, не в горле и губах, принимающих вдох и отпускающих выдох. И вдох, и выдох – лишь средство, инструмент, дорога, ведущая ее – долго ли, коротко ли – к заветной цели, которая и есть все.

«На что это должно быть похоже?» – хороший вопрос, но ответа на него нет и не может быть, потому что на самом деле это ни на что не похоже, и никакое ухищрение никогда не помогает дважды. Вот в чем проблема, или она все-таки в том, что Лика все еще учится, но ничему пока не научилась?

«Хорошо, – согласилась она с собой. – Нет, так нет. Тогда попробуем рассуждением подманить фантазию, а там, глядишь, и само пойдет, как дубинушка».

Итак, на что это может быть похоже? Быть может, это похоже на одежду, которую ты сбрасываешь, устремляясь в живую прохладу морской воды или в объятия любимого мужчины? Открытость, обнажение… Возможно, беззащитность?

«Беззащитность, – неуверенно соглашается интуиция. – Беззащитность, уязвимость, беспомощность…»

«Нет, Золото не одежда. – Внутреннее несогласие порождает чувство брезгливого раздражения. – Золото – это…»

Что? Быть может, Маску нужно сравнивать с броней? Ведь на этот раз Лика намерена вступить в «сражение» такой, какая она есть на самом деле, а не такой, какой делают ее «стальные пластины» чудом доставшегося ей волшебного панциря.

«Латы? Броня?»

Лика представила себе, как слуги снимают с нее рыцарские латы, освобождая слабое женское тело от гнета и защиты, как черепаху от панциря, но не ощутила удовлетворения. Тепло, но не жарко.

«Тепло! Тепло!» – радостно завопила ей в ухо маленькая девочка в платьице в горошек, однако взрослая женщина хотела, чтобы стало «жарко».

Вдох-выдох и снова вдох. Так, ровно и мощно, лишь время от времени меняя направление, дует могучий пустынный бриз.

– Не торопись, – мягко подсказывает Меш. – Шаг за шагом, моя королева. Мелкими шажками. На цыпочках.

Меш хороший учитель и славный друг, но то, чего она хочет достичь, должна, если, конечно, сможет, сделать только она. Она сама. Одна.

«Кто, кроме меня, если не я?»

Лика представила себе, что открывает глаза и видит свое отражение в зеркале. Высокая красивая женщина, сбросившая вериги лат и мишуру одежды, предстала перед ней в зеркальной глубине, глядя оттуда со спокойным равнодушием «ушедшего в облака». Сейчас нагота Лики не была ни поводом, ни ценой. Она не была ничем, что могло потревожить «взлетевшую душу». Данность, факт, не более. Но конкретность, материальность факта – это все еще больше, чем нужно. Перебор, так сказать. Или все дело в том, что ей следует идти дальше?

«Снять кожу», – холодно решила она и представила, как освобождается от своей молочно-белой – на самом деле золотисто-бронзовой от загара – кожи.

Это оказалось мучительно, но боль давно уже стала для Лики чем-то таким, что неизбежно сопровождало ее жизнь, и, следовательно, бояться ее не стоило, как невозможно было и избежать. Боль можно было пережить, не теряя себя, перетерпеть, вынести. Даже очень сильную боль. Все это Лика знала наверняка и сейчас не дрогнула тоже, с «олимпийским» спокойствием наблюдая из Зазеркалья, как корчится несчастная женщина, в буквальном смысле вылезающая из собственной кожи.

Где-то за плечом ворохнулась сопереживающая, неспособная понять и принять происходящего, «душа» Маски. Она могла и желала помочь и уже потянулась было, чтобы вмешаться и прекратить этот ужас, не понимая, что помощь ее неуместна.

«Нет! – Воля Лики была сейчас силой, с которой не Маске тягаться, даже Золотой Маске. – Нет!»

Лика представила, как выдирает из себя тонкие золотые нити…

Неужели то, что она пережила, «сдирая с себя кожу», можно было назвать болью? Теперь, когда едва видимые нити, тонкие до полного отсутствия признака материальности, покидали ее плоть, Лика узнала, что такое настоящее страдание. Впрочем, возможно, каждая новая боль сильнее той, что была прежде, просто потому, что память не способна соперничать с реальностью.

«Пора».

Вот теперь она открыла глаза на самом деле. Зеркало, появившееся перед Ликой в стене тренировочного зала, уверяло что кожа ее осталась целой и невредимой, однако с телом Лики произошли ужасные перемены. Впрочем, о многом из того, о чем могло рассказать ей это глупое и жестокое стекло, она знала и без того, чтобы «любоваться» своим отражением. Однако зеркало, даже такое умное, как это, способное, если случится такая прихоть, одеть Лику в любое из ее бесчисленных платьев или предложить несколько сотен вариантов макияжа для любой ситуации и в любое время суток, даже такое зеркало всего лишь отражает то, что способны видеть человеческие глаза. Заглянуть внутрь человека оно не способно.

Лика едва удерживала равновесие, перенеся центр тяжести на левую ногу. Правая ощущалась, как тяжелая деревянная колода, норовившая опрокинуть ее на бок. Левая рука висела плетью, а левый глаз был полузакрыт. Поднять веко не представлялось возможным, а из перекошенного рта по подбородку стекала струйка слюны.

«Красавица».

Увы, внешность ее оставляла желать лучшего, но то, что должно было сейчас твориться у нее внутри…

«Господи! Дети!»

– Возьми себя в руки! – Суровый голос Меша помог подавить вспышку паники. – Соберись! Концентрируйся!