Забвению неподвластно - Торн Александра. Страница 40

— Я вас не понимаю.

— Когда человек умирает при не полностью выясненных обстоятельствах, то следователь проводит вскрытие для определения причин смерти. И если кто-нибудь на ранчо Сиело погибнет от мышьяка, Джорджа посадят.

— Но это же нелепо!

— Вы так считаете? Это будет зависеть от установления того факта, что он хранил яд там, откуда его можно было без труда достать. К тому же вы спрашивали меня о возможных последствиях применения мышьяка. — Сиделка Бингхемптон лукаво улыбнулась: — Вы ведь не собираетесь кого-нибудь убить, а?

Дулси чуть не упала со стула. Все шло не так, как она задумала. Неужели власть ведьмы так сильна, что подчинила себе и сиделку?

— Потому что если у вас именно такая цель, — продолжала Бингхемптон, — то под рукой множество других средств. — Она кивнула на окно: — Возьмем вот эту живую изгородь.

Дулси проследила взглядом за указующим перстом сиделки:

— Вы имеете в виду олеандр?

— Именно его. Он токсичен. И это только одно растение. По пути сюда я видела заросли травы, известной как «вонючий дурман», по-другому — датура. Это очень сильный галлюциноген, в больших дозах смертельный. Можно привести и другие примеры: грибы, наперстянка, болиголов, да тот же мак, растущий в вашем саду. Все они могут вызвать смерть, если их экстракты ввести в организм в больших количествах. Хотя что я об этом говорю вам, индианке. Вы наверняка лучше меня разбираетесь в этих вещах.

Дулси почувствовала, как кровь ударяет ей в голову. Это она — индианка! Она поставила чашку на стол с такой силой, что кофе залил скатерть.

— Мои предки прибыли из Испании еще в XVI веке! Они были конкистадорами — дворянами, несшими истинную веру на эти земли! — Она инстинктивно осенила себя знамением.

— Не принимайте мои слова близко к сердцу, — сказала сиделка Бингхемптон. — Я никак не хотела вас обидеть. Просто все эти мексиканцы, индейцы… Честно сказать, я не отличаю их друг от друга. Но уверяю вас, я против них ничего не имею.

Дулси встала, выпрямившись во все свои невеликие пять футов с достоинством, которое она только могла изобразить.

— Простите меня, сеньора, — она подчеркнула это слово, думая, что нет ничего удивительного в том, что ни один мужчина не позарился на эту женщину, — но я должна забрать посуду из студии.

Сиделка взглянула на часы:

— Господи Боже! Уже половина второго. Я обязана позвонить доктору Адельману и рассказать ему, как долго миссис Карлисл сегодня находится вне постели.

Она поднялась со стула.

— Интересно, что они там все это время делают?

Дулси подумала, что неудивительно, что сиделку это заинтересовало. Она и сама не помнила, чтобы хозяин когда-нибудь проводил так много времени со своей женой.

Хилари изучала профиль Малкольма. Они приближались к ранчо Карлислов, и он склонился за рулем «бугатти», все время ускоряя бег машины, как будто его гнала к ранчо и Меган неведомая сила. Его всегда влекло к телу Меган, но сейчас за этим стояло нечто большее, чем стремление к сексуальным утехам. Неужели Малкольм влюбился?

Она должна все внимательно обдумать еще раз. Малкольм, по-настоящему великолепный мужчина, как сумасшедший рвется к такой безголовой вертихвостке, как Меган. Будет просто смешно, если она, Хилари, не сможет ее победить. Она уже давно и далеко ушла от своего новоорлеанского прошлого и надеется на большее. Когда-нибудь она откроет собственную галерею в Нью-Йорке, где будет торговать дорогими предметами искусства, антиквариатом. Но для достижения этой цели ей необходимы две вещи — деньги и социальное положение. Этим обладает Малкольм. Нет, ей никак нельзя его отдавать.

В ее глазах сейчас Малкольм выглядел даже еще более красивым, чем когда они познакомились в Риме. Он стал знаменитым и выглядел внушающим доверие, уверенным — именно таким, каким выглядит человек, достигший успеха. И хотя Малкольму недоставало ореола мужественности и чувственности, окружавшего Дункана Карлисла, он брал умением очаровывать любого собеседника.

— Полагаю, Меган не очень расстроится из-за того, что я приеду вместе с тобой, — сказала она, кладя руку ему на бедро.

— Если бы я думал, что это ей повредит, я тебя с собой и не взял бы.

— Поверишь ли, милый, но я скучаю по Меган. Как у нее дела — только честно?

— Гораздо лучше. Но в первые дни, — его голос дрогнул, — было чертовски плохо. Она испытывала страшную боль.

— Представляю. Насколько я знаю Меган, она вряд ли страдала молча.

Малкольм продолжал смотреть вперед, но по тому, как сузились его глаза, она поняла, что его что-то сильно беспокоит.

— Я не уверен, что кто-нибудь из нас действительно знает Меган. Ее соприкосновение со смертью… — Он сделал паузу. — В общем, оно ее сильно изменило.

— Каким образом?

— Я еще не в состоянии этого объяснить.

Хилари подумала, что все мужчины просто круглые идиоты. Возможно, Малкольм и не в состоянии сформулировать, как Меган изменилась; но она, Хилари, запросто это может. Самое большое изменение — то, что Меган хочет прибрать Малкольма к своим загребущим рукам.

— Послушай, во имя всех святых, о чем ты разговаривал с Меган эти недели? Она же явно не в твоем интеллектуальном весе!

Он не обратил внимание на ехидство:

— О книгах. О литературе. Выяснилось, что она читала достаточно много.

Хилари сдавленно рассмеялась:

— Насколько мне известно, единственная литература, которую она читает, — это этикетки на платьях.

— Ты ее недооцениваешь. В школе она получила вполне приличное образование.

«Если под образованием иметь в виду умение разбираться в шмотках и мужиках», — добавила про себя Хилари.

— Я читал Меган свою новую рукопись, и ее замечания были весьма проницательными.

— С каких это пор ты читаешь неоконченные вещи посторонним?

Он взглянул на нее, и в его глазах вспыхнули опасные огоньки.

— Ты не понимаешь, да? Ведь именно я должен был сидеть на этом проклятом жеребце, а не Меган! И я сделаю все, что будет в моих силах, чтобы ее выздоровление проходило в наилучшей обстановке. Дункан это прекрасно понимает. Почему же тебе ничего не удается понять?

Хилари решила сменить тактику. Она придвинулась к Малкольму как можно ближе и просунула руку ему между ног, ощущая, как двигаются мышцы, когда он нажимает на педали. Переведя руку чуть выше, она нащупала через брюки его упругую плоть.

Он отбросил ее руку:

— Хилари! Бога ради, ты хочешь, чтобы мы разбились? Или ты не видишь, что я за рулем?

Она сделала недовольную гримаску, стараясь выглядеть как можно сексуальнее, хотя в груди у нее похолодело.

— Ты мог бы ехать и потише. Я забываю тебя, дорогой! Сколько это еще будет продолжаться?

Малкольм никак не отреагировал на это неприкрытое приглашение.

— Становится уже поздновато. Хотя Дункан приглашал меня приезжать в любое время, он вряд ли имел в виду вечер.

Хилари закусила губу. Проклятие! Дела обстоят даже хуже, чем она думала. Она достала из сумочки массивный портсигар, который был сделан для нее индейцем, мастером серебряных дел. Сверху на портсигаре был выгравирован старинный бог плодородия Кокопелли. Его огромный фаллос обычно вызывал у нее улыбку. Сегодня она даже на него не посмотрела, поджав недовольно губы. Хилари прикурила.

— Ты как всегда прав. Неприлично приезжать слишком поздно. Но за тобой будет должок. Кроме того, у меня есть для тебя сюрприз. Я выучила новую горничную нескольким забавным трюкам. Уверена, что ты не разочаруешься, увидев ее за работой.

Последнюю часть дороги до ранчо Сиело они ехали молча. Малкольм сконцентрировал свое внимание на дороге, а Хилари попыхивала сигаретой, ее руки нервно двигались.

Чувство власти, обретенное ею утром при помощи служанки, улетучилось, когда они подъехали к повороту на ранчо.

— Посмотри! — заявила она, указывая на почтовый ящик Карлислов, установленный у дороги. — Флажок поднят. Почему бы нам не избавить хозяев от путешествия наверх и не захватить их почту?