Если полюбишь графа - Торнтон Элизабет. Страница 30

– Пусть будет как есть, Гай. Не хочу больше ни о чем говорить. Дейрдре уехала, и теперь ее недостать. В прошлый раз это была Ямайка, теперь Шотландия. У меня нет ни времени, ни желания гоняться за ней. Сейчас моя судьба в Европе.

Лэндрон отчаянно пытался найти слова, способные утешить друга.

– Я приеду к тебе в Брюссель, как только смогу, – наконец сказал он.

– Что? Конечно. Нет причины, почему ты не можешь сейчас побыть со мной. Это будет для меня утешением.

Рэтборн умолк. Постояв еще немного, Лэндрон вышел, пообещав, что к рассвету подготовит завещание.

За окном сгущались сумерки. У парадного подъезда лакеи, стоя на ненадежных приставных лестницах, пытались зажечь фонари. Рэтборн выглянул в окно и уставился вдаль невидящим взглядом. Неожиданно он почувствовал, что глаза его увлажнились.

Тоска накатила на него удушающей волной.

Он ввязался в игру и проиграл. Самое смешное заключалось в том, что игра не стоила свеч, но он этого не понял. Теперь Гарет это сознавал, но сознание не умаляло его тоски и чувства утраты. Ему показалось, что это чувство сопровождало его всю жизнь. Если он сильно чего-то желал, это ускользало от него. Лучше уж не желать ничего.

Впервые за долгое время вернулись воспоминания об Эндрю. Брат был младше Рэтборна на два года. Он был и светочем жизни для матери. Беспечный, бурный, азартный и склонный к риску. Смерть Эндрю отняла у Рэтборна не только брата, но и мать. Ко времени, когда произошел несчастный случай, Гарет давно свыкся с ее равнодушием. Возможно, он всегда был нелюдимым и трудным ребенком, как ему постоянно доводилось слышать о себе, но его защитный панцирь треснул под потоком оскорблений, которые обрушила на него мать в день похорон Эндрю. Конечно, она была вне себя от горя. Однако и потом примирения между матерью и сыном так и не произошло.

И с мстительностью, которую он старался взрастить в себе, чтобы оправдать оскорбительные обвинения в свой адрес, все мрачные пророчества относительно его будущего, которые мать излила на него, он пустился во все тяжкие. И последовавшая за ними дурная слава была столь же предсказуема, сколь и заслуженна.

Это принесло Гарету некоторое удовлетворение, пока он не устал от всех этих игр, от самого себя.

Эндрю...мать...Дейрдре...Возможно ли, что она носит у себя под сердцем его ребенка? Такая вероятность, хотя и слабая, существовала. Дейрдре отняла у него последнюю надежду на счастье. Ее отторжение нанесло Гарету самую глубокую рану. Никакая другая женщина не вела себя с таким равнодушием. Черт бы ее побрал! Никогда он не простит ее. Никогда!

На следующее утро, когда Гарет завтракал, ему подали конверт, на котором было написано одно-единственное слово: «Рэтборну». Почерк не особенно напоминал женский. Не было и малейшего намека на аромат духов. Но интуиция подсказала Гарету, что письмо от Дейрдре. Он сорвал с конверта печать, и на ладонь ему выкатилось кольцо с рубинами и жемчугом. Послание на одном сложенном пополам листке было крайне лаконичным:

«Думаю, что мой карточный долг выплачен сполна. Ваше вложение в Марклифф окупится в течение двенадцати месяцев в соответствии с договором, заключенным с мистером Лэндроном, и прибыль будет вам обеспечена. Не пытайтесь меня искать.

Дейрдре Фентон».

В задней комнате захудалой таверны в Сохо за небольшим столом, застланным грязной тряпкой неопределенного и весьма далекого от исходного цвета, сидели двое мужчин.

Третий – с огромной бородой, в грубой одежде рабочего – стоял на часах у двери. Постоянный несмол кающнй топот мужских сапог по лестнице, ведущей в комнаты девиц, создавал впечатление, что таверна служила главным образом одной цели.

– Я так понимаю, что он уже в Брюсселе, – сказал один из мужчин, сидевших за столом, и положил в карман своего пышно украшенного сюртука пачку банкнот.

Его собеседник бросил долгий презрительный взгляд на экстравагантный костюм своего фатоватого приятеля. Денди заметил этот взгляд, но не обратил на него особого внимания и непринужденно проговорил:

– Я предпочитаю, чтобы дело было сделано как можно скорее.

– К чему такая спешка, mon ami?

Вопрос был задан тихо, но не вызывало сомнения, что мужчина, задавший его, ждет ответа с нетерпением.

– Не стоит спешить, – проговорил денди. – Я знаю по опыту, что наша дичь хитра и осторожна.

– Ах, думаю, я это отлично понимаю.

Наступило короткое молчание. Мужчины смотрели друг на друга оценивающе.

– Хотите, чтобы мы преуспели там, где у вас был провал? Денди поднялся из-за стола и небрежно накинул себе на плечи плащ. Лицо его приняло несколько высокомерное выражение, но он промолчал.

Его собеседник посмотрел на него искоса и улыбнулся, но взгляд его ясно давал понять, что он ненавидит предателей любого толка.

– Вам следует проявить терпение, мсье. Такие вещи требуют времени. Он может привести нас к другим.

– Пусть будет по-вашему. Но мой вам совет – не стоит его недооценивать. Он скользок и увертлив как угорь. Не говоря уже о том, какой урон он может нанести, если ускользнет от нас.

– Ваша преданность делу весьма похвальна. Денди криво улыбнулся:

– Не надо разговаривать со мной покровительственно, старина. Среди моих подвигов нет проигранных дел. Не судите обо мне ложно. Я восхищаюсь вашим Наполеоном. Его победы до того, как он попал на Эльбу, были головокружительными. Но потом он ни в чем не мог сравниться с Веллингтоном. Так ведь?

Человек, оставшийся сидеть за столом, сделал чисто галльский жест, подняв плечи и руки.

– Приношу тысячу извинений, – заметил он с нескрываемым сарказмом. – Откуда мне было знать, что вы военный? Может быть, вы служили под знаменами Веллингтона?

– Можно было бы сказать и так, – небрежно заметил собеседник.

– Или это личная месть?

– Какое вам дело? Я не только сообщил имя вашего лютого врага, человека, который верит в свое дело, но к тому же представил вам достаточно доказательств его деятельности, чтобы его можно было привлечь к суду и отдать под трибунал. Думаю, будет лучше, если мы оставим в стороне мотив моих действий, как и ваших. Не согласны?

Когда он вышел из комнаты, человек, стоявший у двери на часах, тихонько выругался:

– Cochon [5]! He хотите, чтобы я догнал его и перерезал ему глотку в какой-нибудь темной аллее?

– Пусть уходит, – последовал ответ. – Этот рисковать не станет. И он прав. Не наше дело спрашивать почему.

– Вы ему доверяете?

– Mon dieu! Доверять этому слизняку? Jamais! Но он поставляет правдивую и подлинную информацию; Она изучена нашими собственными агентами – можно сказать, прочесана частым гребнем.

Мужчина подошел к окну и выглянул на улицу, однако в сгущающейся темноте мало что было видно. Он вернулся в комнату и сказал устало:

– Не сомневаюсь в том, что наш враг использует такие же методы, как и мы. Господи, после общения с этой мразью я чувствую себя грязным.

– Вы сочувствуете человеку, которого предали? – В голосе великана послышалось удивление.

– Сочувствую? Нет, не сочувствую. Мы все солдаты. И, как и у остальных, у нас нет выбора. Но меня тошнит, когда я вижу, что такая свинья, как эта, готова уничтожить человека, которому он недостоин завязать шнурки от ботинок. А теперь пора убираться отсюда, пока нас не засекли.

В закрытом наемном экипаже денди осторожно снял парик и избавился от краски, делавшей неузнаваемым его лицо. Когда двуколка покатила по Мейфэр, он постучал тростью в крышу. В одну минуту он избавился от попугаичьего наряда денди, скрывавшего его безупречный костюм, скроенный по моде, введенной арбитром по части моды мистером Джорджем Браммелом.

Он спрятал свою одежду под сиденье кеба и натянул на плечи плащ. Расплатившись с кебменом, человек направился по Пиккадилли к Сент-Джеймс-стрит. В кармане у него лежали деньги, он чувствовал себя удачливым и при мысли о Рэтборне не испытывал ни малейшего раскаяния.