Если полюбишь графа - Торнтон Элизабет. Страница 41

Глаза Дейрдре широко раскрылись, она протянула к нему руки и привлекла его к себе. Рэтборн видел смущение и недоумение на ее лице.

– Я хочу утонуть в твоих ароматах, любовь моя, – прошептал он и, отодвинувшись, начал покрывать ее тело поцелуями, легкими как перышко, затем медленно опустился на нее, продолжая губами и языком исследовать ее тело, не оставляя без внимания ни одной точки, пробуя на вкус росу, выступившую на ее разгоряченной коже. Он спускался все ниже и ниже, но едва слышный стон Дейрдре, стон разочарования, заставил его вернуться к ее губам.

– Дейрдре, любовь моя, не бойся! Я не сделаю ничего, что может быть тебе неприятно.

Рэтборн снова стал целовать ее в губы, все сильнее возбуждая в ней всепоглощающую страсть.

– Позволь мне, о да, моя любовь, позволь мне... да.

Дейрдре отдалась полностью этому влечению, этой бесконечной потребности, которую ощущала в нем, отдалась этой чувственной ласке, каждому изъявлению его любви и томления. Рэтборн слышал ее негромкие восклицания, стоны наслаждения и понял их как приглашение к близости, которой так страстно желал.

Дейрдре ощутила легкое прикосновение его волос к своим бедрам. Все чувства были обострены, а внимание сосредоточено на его языке, ласкавшем ее.

Наконец Рэтборн овладел ею, войдя одним мощным движением. Он проникал все глубже, стараясь замедлить конвульсивные содрогания, стараясь отсрочить конец их наслаждения, пока ему не показалось, что он умрет от любви.

Рэтборн рассмеялся, неожиданно услышав ее крик, в котором различил негодование и восторг, и снова завладел ее губами, стараясь успокоить. Его легкие наполнялись ее влажным дыханием, напоенным страстью. По мере того как замирали последние отголоски восторга, Рэтборн сжимал Дейрдре в своих объятиях все крепче. На глазах его выступили слезы. Он баюкал Дейрдре с невероятной нежностью и прижимал к себе так, будто хотел защитить от всех напастей.

Позже они долго разговаривали, наслаждаясь отгороженностью от внешнего мира и полным единением. Постепенно к Дейрдре возвращалась способность разумно мыслить. Она сама не могла понять странного беспокойства, мучившего ее. Рэтбори не объяснил ей, как оказался в апартаментах миссис Дьюинтерс в четыре часа утра. Неужели сначала он воспользовался милостями своей любовницы как основным блюдом, а потом, на десерт, попробовал и ее? Он был ненасытным. На этот счет Дейрдре не сомневалась.

Рэтборн сказал, что любит ее. Было ли это еще одним дешевым приемом, одним из способов сломить сопротивление неподатливой женщины? Рэтборн частенько говорил ей о ее невинности, и он не лгал. В любовной игре она была ему не пара. Неужели он говорил всем женщинам, что любит их?

Дейрдре рванулась вперед и села, обнажив одну грудь. При виде ее Рэтборн застонал и прильнул к Дейрдре губами, снова погружая ее в мягкую негу перины. Дейрдре попыталась воспротивиться, но его властные руки и рот не дали ей такой возможности.

Много позже она выпрыгнула из постели, прежде чем он успел удержать ее. Рэтборн приподнялся на локте и смотрел, как Дейрдре кружит по комнате во всем великолепии наготы, собирая обрывки одежды. Услышав ее жалобные восклицания, он усмехнулся, но в его усмешке не было ни стыда, ни раскаяния.

Дейрдре возмущенно проговорила:

– Как я объясню состояние одежды горничной моей тетки? Она встряхнула растерзанные панталоны и опустилась на пол.

– Посмотри, что ты сделал со шнуровкой! – с упреком произнесла она, держа корсет у Рэтборна перед носом.

Эти тряпки для Дейрдре ничего не значили, и она смогла бы найти для Соланж правдоподобное объяснение, однако, обуреваемая сомнениями, она была готова разрыдаться. И плачевное состояние ее белья было только поводом для того, чтобы дать свободу своим чувствам, вызванным совсем иными причинами.

Дейрдре бросила в Рэтборна панталоны и корсет:

– Ты, великий любовник и мастер тайных интриг, теперь приведи их в порядок!

Рэтборн согнулся пополам от хохота.

– Если бы ты только видела себя сейчас! – сказал он, окидывая обнаженное тело Дейрдре долгим оценивающим взглядом.

Она облачилась в свое помятое шелковое платье и произнесла, изображая благородное негодование:

– Теперь, когда ты настоял на своем, я одна вынуждена страдать от последствий.

– Теперь я что? – переспросил Рэтборн и снова расхохотался. – А я-то думал, что это ты обращалась со мной недопустимо и всегда добивалась своего, – сказал он, вытирая краем простыни выступившие от смеха слезы.

Дейрдре промолчала, и Рэтборн продолжал более миролюбивым тоном:

– Не сердись, моя любовь, я куплю тебе дюжину таких вещиц, но и они будут такими же непрочными.

Дейрдре, искавшая под кроватью свою лучшую шелковую шаль, подняла голову и, посмотрев на графа, ворчливо проговорила:

– Что я скажу Соланж, когда она придет забирать в стирку мои панталоны и корсет? Что потеряла их! Потерять шаль – еще куда ни шло, но панталоны!

– Откуда, черт возьми, мне знать?

Граф слегка приподнялся на кровати, чтобы лучше видеть два аппетитных полушария, выступавших из корсажа.

– Скажи, чтобы занималась своими чертовыми делами. Если бы мой лакей стал допытываться, где я потерял рубашку или штаны, я тотчас же уволил бы его.

Дейрдре повернулась лицом к нему и уже было раскрыла рот, чтобы что-то сказать в ответ, но Рэтборн, поняв, что невольно ступил на зыбкую почву, опередил ее:

– Видишь ли, дорогая, такие вещи прежде никогда не имели для меня никакого значения. Дамы, с которыми я прежде бывал в постели, никогда не нуждались ни в дуэньях, ни в горничных.

Дейрдре заскрежетала зубами, и Рэтборн мысленно лягнул себя.

– Где ты научился так заниматься любовью? – спросила она, уперев руки в бока.

Этот вопрос давно не давал Дейрдре покоя, мучил с первой же ночи, когда он посвятил ее в тайны любви.

– Как? – спросил с недоуменным видом Рэтборн, пытаясь выиграть время.

– Как растленный маньяк, в котором не осталось ни на грош порядочности.

– Я получил отменное образование, – парировал Рэтборн, уязвленный унизительным определением того, что он считал естественным и совершенным изъявлением любви и уважения к женщине.

– Не сомневаюсь, что это произошло в борделях Лондона, – заключила Дейрдре.

– Скорее Парижа, – не удержался от колкости Рэтборн, и в этом ответе было не меньше темперамента, чем в ее упреке.

– О да, Гран-Тур – блестящая школа для богатых молодых трутней из верхушки нашего развращенного общества.

– Довольно, Дейрдре. Образование человека никогда не заканчивается, как тебе отлично известно. Ты должна поблагодарить меня за то, что я долгие годы был прилежным учеником, и за то, что у меня была столь обширная практика! – добавил Рэтборн ядовито.

Дейрдре от изумления, казалось, лишилась дара речи.

Она подняла растерзанные панталоны и корсет, аккуратно сложила и, перекинув через руку, величаво выплыла из комнаты, являя собой уязвленную невинность.

– Примирись с фактами! – крикнул ей вслед Рэтборн, но Дейрдре не снизошла до ответа.

Дейрдре проснулась в состоянии похмелья впервые в жизни. У нее болела голова, в желудке бурлило, а пошевелить рукой или ногой было подобно пытке, но она решила не обращать внимания на некоторую болезненность между ног, ясно сознавая, что несколько бокалов шампанского, выпитых в Шато-де-Суан и позже, не могут быть тому причиной.

Леди Фентон, вполне оправившаяся от своего недомогания, была вне себя от беспокойства. Дейрдре выглядела ужасно, но это нельзя было приписать ежемесячному испытанию, столь обычному для женщин, потому что прежде девушка никогда особенно не страдала. Тетка сочла целесообразным послать за доктором.

Случайно встретив лорда Рэтборна в коридоре, ее милость поведала ему о своих опасениях, совсем забыв, что не симпатизирует этому недостойному джентльмену. Она испытала облегчение, когда граф взял хлопоты на себя и через час явился врач, чтобы осмотреть пациентку.