Игра или страсть? - Торнтон Элизабет. Страница 30

Но его планы вновь были нарушены. Гамильтон, очевидно, был не из тех, на кого производит впечатление честное лицо, к месту сказанный комплимент или умение хорошо слушать. Когда Гамильтон вечером вошел в бар и заказал кружку пива, Дэвид попытался завязать с ним разговор. Единственным ответом стал жесткий взгляд, который предупредил его, что этот человек отнюдь не снисходительно относится к людской глупости. Керру казалось чистым безумием с таким характером идти в политику, разве только он намерен взять своих избирателей на испуг.

Однако не все было потеряно, ибо Гамильтон привез в Брайтон леди Марион. Керр находился в вестибюле отеля, когда они прибыли, и быстро отвернулся, чтобы Марион его не увидела. Еще придет время дать ей знать о своем присутствии, он выберет момент, когда ее грозный жених будет занят. А служанка для него не помеха. Он умеет обходиться со служанками.

Официант принес обед – филе палтуса в сливочном соусе, молодой картофель по-французски и овощное ассорти. Керр насладился каждым кусочком и не моргнул и глазом, когда в конце трапезы официант принес ему огромный счет.

Марион заплатит.

Лорд Денисон увидел, что светловолосый джентльмен покидает обеденный зал, подозвал официанта и попросил счет. Он был озадачен поведением парня. Вчера вечером в баре этот молодой человек хотел привязаться к Брэнду с разговором. Однако совершил грубую ошибку, попытавшись польстить. Брэнд ненавидит подхалимство во всех его формах. И вот сегодня этот говорливый незнакомец с интересом следил за отъездом Брэнда и Марион.

Что он задумал?

Когда официант принес счет, Эш поинтересовался:

– Джентльмен, который только что покинул зал, кто он? Мне кажется, я его знаю.

– Вы имеет в виду мистера Керра, сэр? Он фермерствует в Канаде или раньше фермерствовал.

– Нет, – бросил Эш, – такого я не знаю.

Он заплатил по счету, поспешно встал и направился в вестибюль. Керр выходил из отеля. Держась на некотором расстоянии, Эш последовал за ним.

Марион никогда особенно не интересовалась политикой и, после того как послушала выступления кандидатов, усомнилась, что когда-либо заинтересуется. Никому, казалось, не было дела до того огромного мира, который крайне нуждался в помощи. Самыми насущными заботами этих людей, похоже, были большие волнорезы. Волнорезы, мосты и дороги – вот все, что их волновало.

Как и другие дамы, она наблюдала за происходящим из кареты. С ней были миссис Монтит, жена одного из партийных чиновников, и две ее прелестные дочери. Непосредственно на митинге женщин не было. Мужчины не потерпели бы этого. Похоже, они считали, что присутствие особ женского пола помешает дебатам. Или же боялись, что им придется следить за своим языком и манерами.

Миссис Монтит, казалось, понимала отсутствие энтузиазма у Марион. Ее яркие птичьи глаза светились юмором.

– Это не выборы, – сказала она. – Это только репетиция, знаете ли. Для того чтобы наши кандидаты попрактиковались в риторике. Со временем они станут говорить лучше. Смотрите. Очередь мистера Гамильтона. Вот кто настоящий оратор.

Брэнд взошел на платформу. Он казался спокойным и уверенным. В отличие от нее. Нервы ее были натянуты до предела, словно это ей нужно держать речь. Но вскоре Марион позабыла про нервы. Брэнд не держал речь. Он говорил так, словно обращался к каждому человеку в толпе, даже к дамам. Он признал вклад других выступавших и важность местных вопросов, а затем повел своих слушателей на один шаг дальше. Он говорил о необходимости сократить разрыв между богатыми и бедными, о том, что ни один ребенок в государстве не должен ложиться спать холодным и голодным.

– Он великолепен, не правда ли? – тихо вымолвила Марион.

– Разумеется, – согласилась миссис Монтит, – более того, мистер Монтит говорит, что неравнодушие делает мистера Гамильтона просто неподражаемым оратором. Он беспокоится о простых людях, потому что сам когда-то был одним из них. – Она потрепала Марион по руке. – Мы с мистером Монтитом так рады, что Брэнд нашел невесту. Он был очень одинок.

Очень одинок. Эти слова затронули какую-то струну в глубине ее души. Страх разоблачения заставлял ее держать других на расстоянии. А у Брэнда, вероятно, был страх оказаться отвергнутым. Но все это в прошлом, во всяком случае, для него. Все, у кого есть глаза, видят, что им восхищаются, его уважают.

Женщина, которая выйдет замуж за Гамильтона, подумала она, должна будет интересоваться тем, что интересует его. Он ведь не совсем типичный английский джентльмен, для которого самое главное – занимать видное место в обществе и прожигать жизнь в вихре удовольствий.

У него есть амбиции. Он хочет получить место в парламенте. Его жена должна быть достойна таких амбиций.

Эта мысль угнетала.

Она ясно представляла себе, как они с Брэндом и детьми сидят за завтраком, он разворачивает утреннюю газету и видит там историю ее жизни, выставленную для всеобщего обозрения.

От одной мысли об этом она вздрогнула.

– Ах! – воскликнула миссис Монтит. – Вот и мистер Гамильтон!

Марион выпрямилась и приклеила налицо улыбку.

– Ну как, по-вашему, все прошло? – Он смотрел на Марион.

Она не желала походить на восторженную школьницу, но и не хотела испортить ему удовольствие.

– Вы были очень убедительны, – тепло проговорила она.

– «Великолепен», сказала она, – улыбаясь, добавила младшая из девушек, – но именно этого мы и ожидали от вашей невесты.

Улыбка осветила его лицо.

Миссис Монтит сурово нахмурилась.

– Еще одно неосторожное замечание, Салли, и ты останешься дома с бабушкой, а мы все пойдем в театр.

– Мама! Я больше не буду! Я…

– Хватит! – Затем, обращаясь к Брэнду, она сказала: – Если вы не выиграете выборы, я стану тори. – Она повернулась к Марион. – Мы увидим вас сегодня вечером на приеме леди Хоув?

– Жду его с нетерпением, – ответила Марион.

Это было преувеличение. Леди Хоув приходилась матерью леди Веронике, и все преданные сторонники партии собирались на прием, чтобы приглядеться не только к кандидатам, но и к их будущим женам. Ради Брэнда она должна произвести хорошее впечатление.

Дамы ушли в свою карету, но Брэнд не присоединился к Марион.

– Я еще не закончил, – сказал он. – На таких мероприятиях кандидаты обычно стараются поближе сойтись с местными, ну, знаете, угощают их выпивкой.

– Это подкуп, – заметила она, но в ее голосе слышалась улыбка.

– Едва ли. Сомневаюсь, что среди всей этой толпы наберется человек двадцать, имеющих право голосовать.

Она была потрясена.

– Что?

– Для этого они недостаточно зарабатывают.

– Но, по-моему, это совершенно недемократично!

– Так и есть. – Брэнд пожал плечами. – Когда люди станут образованными, они потребуют право голоса. Вот тогда все изменится. А пока все, что мы делаем, – это приобщаем их к своим идеям.

– С помощью пива?

– Нет. Встречаясь с ними на их земле; выслушивая их точку зрения и доказывая свою. Ну и что, если мы поставим пиво? Это рабочие люди. Их не пригласили на прием леди Хоув, да и вряд ли бы они такому приглашению обрадовались. Если уж на то пошло, большинство джентльменов, которые будут потягивать шампанское на приеме, предпочли бы расслабиться в таверне за кружкой пива.

Марион окидывала взглядом поле:

– Я что-то не вижу леди Вероники и мистера Койна.

– Они таким не занимаются. Эллиот не станет тратить время на подобные мероприятия.

– А вы?

– А я не согласен с Эллиотом. Я хочу знать, что люди думают, чем они дышат. Пусть они не будут голосовать, но они могут повлиять на мои взгляды, и я смогу говорить от их имени, если буду избран в парламент.

Он пристально посмотрел на нее:

– Я оставляю вас на попечении Мэнли. Если захотите выйти из отеля, то только в его сопровождении. Слушайтесь его во всем. Вы поняли?

Неожиданная смена темы застала ее врасплох.

– Да, но…

– Никаких «но». – Он взглянул на козлы: – Мэнли, отвезешь леди Марион в гостиницу. Инструкции у тебя есть.