Роковой мужчина - Торнтон Элизабет. Страница 14

Слова ее произвели желанный эффект.

— Полицейский?! — взревел кузнец. — Где тут полицейский?!

Розамунда дрожащим пальцем указала на Мэйтленда.

Кузнец толкнул ее к себе за спину и принялся целеустремленно прокладывать себе путь к Мэйтленду. Когда он добрался до цели и с кулаками обрушился на свою жертву, Розамунда позволила себе вздохнуть с облегчением. Говоря языком шахмат, она отыграла одну фигуру. Девушка торопливо окинула взглядом толпу, но уродливый подручный Мэйтленда исчез бесследно. От души понадеявшись, что его постигнет та же участь, что и хозяина, Розамунда двинулась дальше, плечами и локтями пробивая себе дорогу в толпе разъяренных бунтовщиков.

Когда она наконец вбежала во двор трактира, во рту у нее пересохло, ноги подкашивались от усталости. В толчее она потеряла ридикюль, капор, шаль и одну туфельку, но Розамунда не стала обращать внимания на подобную ерунду. Она думала лишь об одном — поскорей добраться до кареты и уехать отсюда прежде, чем с ней стряслось еще какое-нибудь злосчастье.

Трактир и конюшенный двор кишели бунтовщиками, которые, судя по их воплям и развязным выкрикам, решили отдохнуть здесь от трудов праведных и перед новыми подвигами подкрепиться местным пивом. Здесь царила не злоба, а шумное добродушное веселье, словно все эти люди явились сюда исключительно ради того, чтобы устроить дружескую попойку.

Увидев отцовскую карету, Розамунда нахмурилась. Жемчужину герцогской коллекции не охраняли ни кучера, ни лакеи; один лишь конюшенный мальчик, клюя носом, держал поводья коренников. Розамунда, правда, сказала слугам, что вернется через час, но ведь этот срок не минул и наполовину. Не нужно было гадать, куда девались и лакеи, и кучера. Скорее всего, они присоединились к всеобщему веселью и сейчас как ни в чем не бывало пируют в трактирной зале.

Ньюгейт! Олд Бейли! А теперь еще и ее собственные слуги! Как видно, она тяжко согрешила, если бог решил ее так наказать!

Уворачиваясь от назойливых выпивох, Розамунда кое-как добралась до мальчишки, который держал поводья коренников. Она запыхалась и не сразу сумела заговорить внятно.

— Позови сюда моих кучеров! — наконец пробормотала она. — И немедленно!

— Твоих кучеров?! — Мальчишка окинул ее долгим и весьма выразительным взглядом, от растрепанных волос до босой ноги, и презрительно фыркнул: — Знаешь что, поди-ка ты сначала проспись!

Розамунда хотела было уничтожить его двумя-тремя высокомерно-вежливыми словами, но тут юнец снова фыркнул, и она вдруг с изумлением обнаружила, что ухватила его одной рукой за шиворот и почти без усилий подняла в воздух. Мальчишка был ниже ее почти на целую голову. Приблизив лицо вплотную к его перепуганной мордашке, Розамунда проговорила тем же тоном, какой герцог Ромси использовал только будучи в крайнем гневе:

— Немедленно приведи сюда моих кучеров, не то, богом клянусь, весь остаток своей ничтожной жизни ты будешь заживо гнить в Ньюгейте!

С удовлетворением увидев, что мальчишка испугался до полусмерти, Розамунда осторожно опустила его на землю и разжала пальцы. От страха глаза у него стали круглыми, как у совы. Он отвесил Розамунде неловкий поклон и, дрожа всем телом, опрометью ринулся к трактиру. Рассеянно успокаивая лошадей, Розамунда думала о том, что никогда прежде не позволяла себе говорить с людьми таким тоном, особенно с теми, кто не мог ей ответить тем же. Она обладала неиссякаемым запасом терпения, во всяком случае, так ей казалось раньше. Подумать только, меньше часа назад она покинула эту самую карету, а вернулась сюда уже совсем другим человеком! Отныне, мысленно поклялась себе Розамунда, она ни за что не станет сетовать на те меры, которые отец предпринимает ради ее безопасности.

При одной мысли о том, что с нею произошло, Розамунду пробирала дрожь. Впрочем, здесь, во дворе людного и шумного трактира, рядом со своими слугами, она чувствовала себя в безопасности. Более того, теперь, когда прежний безудержный страх отступил, Розамунда уже больше не мечтала насладиться казнью Мэйтленда. Не то чтобы она питала к нему добрые чувства, но и позорной смерти в петле ему не желала. Вот если бы его можно было выслать в колонии, тогда Розамунда сочла бы, что справедливое возмездие свершилось.

Она натравила на Мэйтленда здоровяка-кузнеца, однако вряд ли этот кузнец прибил его до смерти, скорее просто поколотил. Или, может быть, сломал ногу. Даже думать об этом было приятно. В любом случае Розамунда сумела хотя бы ненадолго избавиться от своих преследователей.

Мысли ее прервал чей-то громкий крик:

— Да тише вы, тише! Слушайте!

Полупьяная толпа во дворе трактира замерла в недобром предчувствии. Секунда — и тишину разорвал грозный раскат ружейных выстрелов.

— Полиция! — пронеслось над двором. — Полиция!

Паники не было, но развеселая пирушка прервалась как по мановению руки, трактирный двор опустел, все попрятались подальше от греха.

И тут Розамунда увидела Мэйтленда. Стоя под раскидистым каштаном, он потягивал пиво из оловянной кружки. Он был все еще в тюремном мундире, но без галунов, и в таком виде казался неотличим от бунтовщиков. Сколько ни вглядывалась Розамунда, она не заметила у Мэйтленда никаких следов недавней драки: ни разбитого носа, ни сломанной челюсти, ни тем более переломанных рук и ног. Как видно, здоровяк-кузнец, так отважно ринувшийся на ее защиту, был не слишком силен в кулачном бою. Розамунда смутно надеялась, что Мэйтленд ее не узнает, вид у нее и в самом деле был ужасный, но эта хрупкая надежда рассеялась, когда он насмешливо взмахнул кружкой, притворяясь, будто пьет за ее здоровье.

Что ж, она вовсе не так беззащитна, как думает этот мерзавец! Отец научил Розамунду, как следует поступать, если нападут разбойники, и сейчас она не мешкая применила его уроки на практике. Метнувшись к карете, девушка распахнула дверцу и забралась внутрь. Коренники, оставшись без присмотра, беспокойно заплясали, и карета судорожно дернулась. На миг Розамунда едва не потеряла равновесие, но все же удержалась на ногах и потянулась за пистолетом, который был спрятан в кобуре за обивкой скамьи. Стрелять она умела… или по крайней мере знала, как это делается.