Роковой мужчина - Торнтон Элизабет. Страница 34

— Кто это сделал? — наконец отозвался он. — Тот же, кто убил Люси Райдер.

Розамунда не сразу сообразила, о чем речь. Мэйтленд говорил о той ночи, когда была убита его любовница, той ночи, когда, по словам Мэйтленда, убийца ранил и его самого.

— Но я думала, что это легкая рана… — пробормотала она.

Мэйтленд искоса взглянул на нее.

— Что ж, она не смертельна, если ты это имеешь в виду. Помирать я покуда не собираюсь, просто эта дрянь никак не заживает.

Обвинитель, вспомнила Розамунда, утверждал на суде, что Мэйтленд, разделавшись с любовницей, сам нанес себе поверхностную рану, дабы подкрепить свой бредовый рассказ о неведомом убийце. Он не мог так просто уйти, слишком многие видели, как он поднимался в комнату девушки. Вот почему он вынужден был притвориться, будто и сам подвергся нападению. Что до нападавших, мальчишки и взрослого мужчины, то это явный вымысел, иначе почему их никто не видел?

Мэйтленд, утверждал обвинитель, убил свою любовницу в приступе ревности.

Мэйтленд — и ревность? Мэйтленд в порыве страсти убивает женщину? В это Розамунде верилось слабо. Скорее она сказала бы, что женщины занимают в его жизни весьма незначительное место.

И еще кое-что пришло ей в голову. Мэйтленд вполне мог бы избегнуть смертного приговора, если бы заявил, что Люси первой нанесла удар. Однако он этого не сделал. Ни на шаг не отступил он от своего рассказа: перед комнатой Люси его ждал какой-то мальчишка; и этот мальчишка вошел первым и сразу подошел к кровати. Люси была уже мертва. И тогда кто-то ударил его, Мэйт-ленда, ножом.

— Ты убил Люси Райдер? — тихо спросила она.

— Нет, — ответил он, — но я не жду, что ты мне поверишь.

Глаза их встретились, и Розамунда, не отводя взгляда, так же тихо повторила свой вопрос:

— Ты убил Люси Райдер?

Казалось, что Мэйтленд сейчас закричит на нее, грубо одернет, но он лишь провел рукой по волосам — таким уже знакомым ей жестом — и так. же тихо, просто ответил:

— Нет. Я ее не убивал.

Розамунда и сама не знала, почему поверила ему. Она едва знала этого человека. Зато она хорошо знала другое: после этих слов у нее отлегло от сердца, словно черная грозовая туча прошла стороной.

Она невольно сморщилась, когда Мэйтленд, оттянув повязку, полил рану содержимым серебряной фляжки. Лицо его исказилось от боли, он поспешно поднес фляжку к губам и сделал изрядный глоток. Во фляжке, конечно же, бренди — Розамунда издалека учуяла острый, резкий запах спиртного. Помедлив, Мэйтленд глубоко вздохнул и отставил фляжку. Потом свернул из полотняного лоскута подушечку, полил ее бренди и сунул подушечку под повязку, которая скрывала рану.

— Ты разве не собираешься снять повязку? — спросила Розамунда. — Смотри, она ослабла и вся пропиталась кровью. Так тебе ни за что не остановить кровотечение.

— Ну и что с того? Все равно я не сумею сам заново наложить повязку.

— Я тебя перевяжу, — сказала она, вставая. Мэйтленд тотчас потянулся к пистолету, и Розамунда снова села на кровать.

— Что ж, прекрасно! — сердито фыркнула она. — Пожалуйста, истекай кровью, если тебе так хочется. Откровенно говоря, я удивлена, что тебе удалось продержаться так долго. Неудивительно, что у тебя открылась рана! Тебе не следовало выносить меня на руках из Нью-гейта, и уж совсем ни к чему было садиться на весла в той дырявой лодке! Где твой здравый смысл? С такой раной нельзя перенапрягаться.

Мэйтленд потер указательным пальцем нос.

— Я не мог попросить тебя грести, — сказал он, — ты бы, чего доброго, огрела меня веслом по голове.

— Я не шучу! — Розамунда злилась все сильнее. Дурочкой он ее считает, что ли? — Что тебе следовало сделать с самого начала, так это подыскать поблизости от Ньюгейта место, где ты мог бы в безопасности отдохнуть несколько дней и подлечить рану. Вместо этого мы метались по всей стране, и что толку? Да никакого!

— Что ж, когда уходишь от погони, бывает и такое. И мы, кстати, вовсе не метались по всей стране. Челси находится в окрестностях Лондона. Знаешь что, Розамунда? В следующий раз, когда мне нужно будет бежать из тюрьмы, я предоставлю готовить побег тебе.

Мэйтленд явно развлекался, но Розамунда вовсе не разделяла его веселья.

— Полагаю, ты намереваешься нанять на почтовой станции лошадей и завтра же утром выехать в путь? Превосходно! Жду не дождусь этой минуты. И сколько же ты сумеешь продержаться в седле, прежде чем окончательно истечешь кровью?

Мэйтленд прищурился, одарив ее долгим, пристальным взглядом. Помолчав немного, он коротко приказал:

— Поди сюда.

Когда Розамунда подошла к столу, он отодвинул подальше от нее пистолет, потом разрезал повязку и отложил ножницы, опять же так, чтобы она не смогла до них дотянуться.

— Действуй, — коротко сказал он, протянув ей чистое полотно.

Розамунда окинула взглядом стол.

— Что в этом горшочке?

— А-а… basilicum powder.

— Отлично. По крайней мере, у тебя хватило ума подготовиться.

Мэйтленд молча смотрел, как она открывает горшочек и щедро посыпает порошком чистое полотно.

— Где это ты научилась перевязывать раны? — спросил он.

Свое лекарское искусство Розамунда до сих пор применяла только в конюшнях своего отца. Если сам герцог увлеченно мастерил кареты по собственным чертежам, то его дочь находила удовольствие в том, чтобы заботиться о захворавших лошадях.

— Ну так где же?

— Ну, полковник Мэйтленд, — насмешливым тоном отозвалась она, — кому бы знать, как не вам! Мы, надменные аристократки, обязаны следовать традиции и заботиться о здоровье своих слуг.

Он прикусил губу — еще одна привычка, с которой Розамунда была уже хорошо знакома.

Она лучезарно улыбнулась и отвела руку Мэйтленда, чтобы приложить свежую повязку к ране. Увидев саму рану, Розамунда нахмурилась. «Отвратительно», — только и пробормотала она. Впрочем, это было еще мягко сказано. Края раны разошлись, и из нее сочилась свежая кровь. Бренди, правда, сделал свое дело — смыл запекшуюся кровь. Розамунда отложила посыпанную basilicum повязку, осторожно стерла остатки крови и, придвинувшись ближе, понюхала рану.

— Тебе повезло, — сказала она, — рана чистая. Ляг, я обработаю ее.