Попытки любви в быту и на природе - Тосс Анатолий. Страница 42

Глава 14

ОДИН ЧАС ДЕСЯТЬ МИНУТ ПОСЛЕ КУЛЬМИНАЦИИ

А мы сидели на Тверской-Ямской, пили вино, отходили от стресса, радовались продолжающейся жизни, тому, что она не оказалась прерванной глупым капитанским выстрелом. И вообще радовались, что так, в общем-то, удачно выбрались из тяжелой бытовой ситуации. Особенно нам с Илюхой приятно было.

Бутылка закончилась, мы открыли другую и все слушали, слушали, как Инфантова девушка на заднем сиденье наваливалась на Инфанта и пыталась вытереть у него со щек бутафорскую клюквенную кровь. А он все упирался, и все слюнявил носовой платочек, и все тер щеки сам, не подпуская к ним девушку. Как ни странно, ему это удавалось, еще и потому, наверное, что девушка не смогла полностью расправить все свое могучее тело на узком сиденье малогабаритной колымаги.

Потом, когда, похоже, Инфант утерся настолько основательно, что не побоялся подпустить девушку вплотную к своему лицу, они хором задышали громко в телефон, а девушка все повторяла про «бедненький» и про «маленький». А потом разбавила дыхание новой репликой.

— Ты так пахнешь хорошо, — призналась она. — Свежо, как ягодка, как в деревне, у бабушки.

Потом она, видимо, несмотря на тесное пространство, прижалась к нему, потому что ее голос зазвучал отчетливо со всеми сопутствующими придыханиями:

— И вообще, ты такой сладенький. Я раньше не замечала. Мне так твой запах подходит и вкус. Такой родной запах.

— Теперь он будет клюквой по утрам натираться, — прошептала Жека, которая в принципе уже должна была умереть, потому что так долго нормальный человек смеяться не может. Но то ж нормальный.

Потом они задышали еще сильнее, и нам стало немного скучно, потому что реплики на время оборвались, а дышать громко и порывисто мы и сами умеем. А потом снова раздалось:

— Нет, не здесь, потерпи до дома, — попросила девушка с нажимом.

Ай! — невольно вырвалось у Инфанта. Видимо, девушка нажимала на него не только голосом, но еще и рукой, не пуская, куда не следует. Во всяком случае, до дома не следует.

Потом они приехали. Видимо, они действительно уехали далеко, потому что слышимость их дыхания и пыхтения то ухудшалась, разбавленная статическими помехами, то снова восстанавливалась .

Потом они поднимались на лифте и открывали ключом квартиру, потом раздался короткий диалог с мамой, которая все хотела с Инфантом познакомиться поближе, предлагая чай с вареньем. Но Инфант попытался близкого знакомства с мамой избежать, может быть, еще и потому, что варенья сегодня он уже наелся.

А потом он снова остался один на один с девушкой в ее, отдельной от мамы, милицейской комнате. И снова раздалось пыхтение, но уже намного оживленнее.

— Подожди, — сказала девушка, видимо, отстраняя от себя Инфанта. — Подожди, мне надо тебе кое в чем признаться.

Голос у нее звучал настолько взволнованно, что Инфант не мог не послушаться и не подождать. Да и мы готовы были подождать, если так было надо, и отодвинули стаканчики с вином, и прислушались, предвкушая важное.

— Знаешь, я все не знала, как признаться, — повторила девушка, и голос ее заметно дрогнул, — но сколько можно оттягивать? Думаешь, я тебе так долго не позволяла, потому что душегубка какая? Да разве ж я не понимала, как тебе тяжело? Да разве ж я сама от этого не страдала? Просто не могла я!

Она выдержала паузу, собираясь с силами. Мы тоже ее выдержали, особенно Жека, тоже собираясь с силами. Но уже со своими.

— Дело в том… — Волнения в голосе добавилось. — Дело в том… — И волнение дошло до предела. — Дело в том… — Волнение перевалилось через край. — Дело в том, что я девушка!

— Ну понятно, — удивились мы в комнате. — А кто ж ты еще?

— Ну понятно, — удивился за нами Инфант на том конце.

— Нет, ты не понимаешь, я все еще девушка, — повторила милиционерша, с напором ударяя интонацией на «все еще».

Но мы снова не поняли, только на Жеку посмотрели, которая зашлась новой волной, просто-напросто девятым валом с картины не помню кого, может, и Айвазовского. Вот она-то сразу разобралась, просто нам не объяснила, потому что не могла говорить. Единственное, что она еще могла, так это шептать самой себе в упоении:

«Ни фига себе, еще и это… Нет, так не бывает, чтобы так везло… И прям в один день… Ой, мамочки… В первый раз такое…»

— Ты не понимаешь, — повторили телефон с магнитофоном взволнованным девичьим голосом. — Я еще не была ничьей, я еще не познала мужчину.

— Не может быть! — разнесся по комнате наш совместный с Илюхой изумленный возглас.

— Не может быть! — вторил ему Инфантов возглас из телефона. Не менее, кстати, изумленный.

Мы снова вспомнили девушку, которую видели недавно в парке. Вспомнили, еще раз оценили, сверили впечатления. И опять согласились: «Не может быть!»

— А что ты думаешь, почему я тебя так долго морочила? — продолжала капитанская девственница с непритворным надрывом.

— Вот теперь никакой фальши, — согласился Илюха, жалея, что рядом нет мужика за рулем. — Теперь можно и на пленку записывать. Впрочем, мы и записываем, — вспомнил он.

— Думаешь, мне самой не хотелось? — раздавалось с нескрываемой слезой в голосе. — Думаешь, мне доставляло удовольствие смотреть на тебя, как ты маешься? Но я не могла! Понимаешь, не могла я сознаться!

— Подожди-ка, она же капитан, — вспомнил я. — Разве в милиции девственниц в капитаны производят? Да и вообще, бывает ли в природе такое, чтобы капитан — и на тебе?

На что Илюха только развел руками, а от Женьки мы вообще не ждали ответа, как будто ее и не было с нами. Так, трясущийся мешок в одежде.

— Подожди-ка, — вспомнил вслед за мной Инфант, — ты же по самбо чемпионка. Разве чемпионка по самбо может быть… — И он оборвал, не зная, как закончить.

— А почему нет? — раздались ему в ответ неподдельные рыдания, по которым понятно становилось, что девушка принимает вопрос слишком близко к сердцу. — Самбо-то тут при чем? — голосила она.

— Ну, я думал, самбо… — предположил Инфант. — Подножки, подсечки, растяжки, вывихи, разные травмы… — и он снова оборвал, снова не зная, как закончить.

Девушка плакала навзрыд, Инфант думал, как ее успокоить, и придумал.

— Так ты что, ни разу ни с кем? — решил уточнить он снова.

— Нет, — захлебывалась девственница.

Чего она так убивается? — пожал я плечами. — Тоже, нашла о чем расстраиваться. Да ничего в этом особенного-то нет. Подумаешь, потрахаться.

— Не скажи, — не согласился Илюха.

— И чего, — продолжал свой расспрос Инфант предельно сочувствующим голосом, — такое произошло, потому что ты сама никогда не хотела? Или потому что воспитана так строго? Вон мамой за стенкой.

— Почему не хотела, конечно, хотела, — прорыдал ему в ответ капитан. — И воспитана я нормально. Как все.

— Так в чем же дело? Как так случиться могло? Тебе ведь уже лет двадцать пять, — отвесил деликатный комплимент Инфант.

— Двадцать девять, — не слукавила девушка. А может, и слукавила.

— Так в чем же дело? Почему? Ты же красивая…

Тут мы с Илюхой на слово «красивая», конечно, переглянулись, но промолчали, потому что в воздухе заметно повисла сильно напряженная интрига.

Она вилась из едва заметных телефонных дырочек, как индийский джинн из приоткрытого кувшина, и бодро карабкалась вверх по воздуху, где и застывала вытянутой, каплеобразной формой. И стало нам понятно, что сейчас что-то произойдет, что-то неожиданное, негаданное, чего мы еще ни разу никогда не испробовали.

Что-то, о чем мы даже не знали, что в природе такое существует. Даже не догадывались.

Как стало понятно? — не знаю. Но все почувствовали, даже Жека приподнялась на локте, и ее изнуренное лицо затихло в предвкушении.

— Так почему? — повторил Инфант, еще круче ввинчивая деликатность в голосе.

В ответ ему раздалось молчание, прерываемое лишь мелкими, дрожащими всхлипываниями. А потом снова молчание. Долгое, терпеливое…