Убей когда сможешь - Тотис Андраш. Страница 11

II

Бришо не думал о том, зачем Альберу понадобился список людей, финансирующих соревнования. За долгие годы, проведенные вместе, в нем развилось безграничное доверие к Лелаку. Это чувство он скрывал, никогда о нем не говорил, однако считал, что Лелак достиг предела своих возможностей. Его никогда не повысят, он так и уйдет на пенсию инспектором, чтобы потом скучать, предаваясь своим многочисленным увлечениям. Напротив, он, Шарль Бришо, восходящая юная звезда, человек будущего. Ну, разумеется, не столь уже юная, как в те годы, когда о нем распространилось это мнение. Назначение заместителем шефа заставило себя ждать слишком долго, но теперь, вероятно, лед тронулся. Он, Бришо, который, по колким замечаниям своих друзей, не остановится до тех пор, пока не станет министром внутренних дел, завидует Альберу Лелаку. Ибо только одна половина его "я" была политиком, стремящимся сделать карьеру, ловким чиновником, жаждущим занять высокое место. Другая же половина была исполнительным, надежным, хорошим полицейским. И эта половина завидовала Альберу Лелаку. Лелак мог ткнуть пальцем в небо, а попасть в точку с наивной самоуверенностью, везеньем аборигена, ищущего воду с помощью волшебной палочки, и, возможно, с данными ему Богом способностями.

Шарль представить не мог, зачем нужен этот список Альберу. Для чего кому-то из этой компании убивать или отдавать приказ об убийстве Фанфарона — символ великого начинания, главное действующее лицо рекламы? Лелак, вероятно, снова ткнул пальцем в небо. Быть может, узнал что-то, но скрывает от коллег, стесняясь того, что это вдруг может оказаться глупостью, и сознавая абсурдность дела. Бришо потянулся к телефону. Он не мог насытиться приятным чувством, которое дарил ему новый ранг. Несколько месяцев назад ему потребовалось бы долго льстить, прося о помощи группу по расследованию экономических преступлений. Теперь в качестве заместителя Корентэна он звонил по телефону, и любой, кто поднимал трубку, считал необходимым без промедления оказать ему маленькую услугу.

III

В метро было сравнительно пусто. Перед Альбером остановился старомодный вагон с деревянными сиденьями и каким-то затхлым, прелым запахом, казалось, неистребимо впитавшимся в его металлические стены от сотен миллионов людей, перевезенных им до сих пор. Альбер сел и позволил своим мыслям свободно перепархивать с предмета на предмет. Он думал о задержанном, умершем в полиции, о борце с перерезанной глоткой, о заколотой молодой девушке, которая сегодня ночью должна была танцевать в обнаженном виде в баре «Рэнди кок». Место ее уже наверняка заняли, никто в ней не нуждается. И вообще неизвестно, связана ли ее смерть с соревнованиями, хотя Альберу казалось, что дело обстоит именно так. Более того, какой-то необъяснимый внутренний голос шепнул ему, что и человек, забитый во время допроса в полиции, тоже имеет к этому отношение. Он затряс головой. В вагоне, в котором он ехал, это сейчас казалось естественным. Чуть поодаль от него сидел бородатый старик с развевающимися космами в грязном, драном пальто и безостановочно что-то бормотал про себя. На сиденье напротив расположился молодой человек лет двадцати с закрытыми глазами. На голове у него были надеты наушники плейера, одной ногой он непрерывно отбивал такт; временами плечи у него подергивались. Рядом с ним сидела женщина в чем-то темном, юбка у нее была короткой, колени сжаты, грудь выпячена, в руках она чинно держала черную сумочку. Лицо было румяным от косметики, рот очерчивала узкая длинная линия помады, вокруг глаз за черными тенями тянулись широкие синие пятна. Альберу она была не по вкусу, но что-то все же притягивало его взгляд к женщине. На мгновенье глаза их встретились, по ее лицу пробежала удовлетворенная улыбка, потом она оскорбленно отвернулась.

Что-то не нравилось Лелаку в этом деле с состязаниями по кетчу. Большая шумиха, кое-кто пытается воспрепятствовать проведению их, ибо считает, что там будет просто обыкновенная бойня. Другие боятся, что кетч погубит их ремесло.

Старик только плечами пожал да рукой махнул: скучно, мол, все это. Настоящая борьба идет лишь в состязаниях низших разрядов, парни из кожи вон лезут, но лишь до тех пор, пока не утвердятся. А когда Альбер сказал Ламану, что там все же существуют правила, запрещены кое-какие технические приемы в то время, как в новых соревнованиях, в кетче, на самом деле все дозволено, старик снова только отмахнулся, словно для того, чтобы ответ стал ясен, Альберу надо знать такие тайны борьбы, в каких ему все равно не разобраться.

На следующей станции в вагон вошел молодой, высокий, хорошо одетый негр. Он сел между Альбером и грязным стариком напротив женщины в темном костюме. Рядом с собой на сиденье положил обтянутый коричневой кожей кейс, вытянул длинные ноги положив их крест-накрест. Взгляд его упал на женщину и на мгновенье остановился на ней. Она ответила на его взгляд, но потом жеманно отвернулась.

Лелак вышел на станции Бланш: дюжина резвящихся школьников хлынула с перрона и чуть не втащила его обратно в вагон.

— Пардон, — произнес Альбер.

— А к этому усилителю надо приставить много небольших акустических экранов, — говорил один из школьников своему приятелю.

На улице его встретили блуждающие солнечные лучи, то и дело исчезавшие в тени башен здания, расположенного на противоположной стороне. В воздухе распространялся запах рыбы — тротуар занимал шумный торговец, предлагавший прохожим плоды моря. Альбер пошел дальше по улице Лепик. Соседей убитой девушки в соответствии с правилами уже расспросили полицейские из окружного участка, но жильцы ничего не знали, с убитой знакомы не были, редко ее видели. Не знали, кто ходил к ней, но определенно утверждали одно — народу тут бывало много. Так как у мертвых нет прав, полицейские пересмотрели все ее вещи, искали деловой дневник, список телефонов, но не нашли. Альбер собирался еще раз поговорить с соседями.

Дом был старым, некогда красивым, посреди двора стояла облезлая скульптура, подделка под какую-то античную женскую фигуру. Вандалы разбили ей лицо, изуродовали бедра и она теперь на самом деле казалась древней.

Девушка жила в бельэтаже за скульптурой. Альбер был знаком с расположением комнат в квартире по фотографиям и по плану. Маленькая передняя, из нее двери ведут в кухню и уборную, с другой стороны — комната с дверью в ванную. Девушку убили в кухне. Возможно, она собиралась приготовить ужин убийце или, напротив, в квартиру впустила, но в комнату не провела.

Альбер хотел зайти в квартиру. Пломбы с печатью у него с собой не было, но можно позвонить Буасси от танцовщицы по телефону и попросить его привезти новые. Дверь потом снова придется запечатать, опломбировать. Кстати, ключа от квартиры у него тоже не было, но Лелак знал, что у консьержки он есть. Консьержка была унылой женщиной лет тридцати, припомнить, чтобы девушку навещали мускулистые гиганты, не смогла. Она допустила Альбера только до своей передней и, пока искала ключ, Лелак успел изучить висевшие на стенах фотографии в рамках.

Они изображали маленького ребенка на горшке, на велосипеде, во время игры, криво ухмылявшегося в аппарат. Ребенок не вызывал Симпатий, и Альбер был рад, что не застал его дома.

— Ваша дочка? — вежливо спросил он.

— Нет. Мои старые фотографии. Еще мать повесила.

Подписывать ничего не пришлось. Он взял ключи и направился в квартиру девушки. Сорвал пломбу, вошел и захлопнул за собой дверь.

Здесь был порядок. И, если не заходить в кухню и не видеть на полу очерченный мелом контур фигуры и пятна, если вообще закрыть дверь кухни, ничто не напоминало о том, что здесь произошло. Альбер закрыл дверь кухни. Вздохнул. Он начинал верить, что соседи действительно ничего не знали. Если войти в комнату, во двор уже не выглянешь. Можно только из кухни. Но вечерами на окна кухонь опускают занавески. Если даже слон войдет, его не заметят. Альбер раскрыл шкаф, нерешительно поглядел на пуловеры, белье. Он был уверен что девушка где-то все же записывала номера телефонов. Ладно, простая девушка, у которой нет необходимости в деловом дневнике. Но не помнила же она наизусть номера телефонов своих знакомых. То, что убийца унес с собой блокнот, бумагу, тетрадку, он сразу отбросил. Здесь сразу видно, что работал не профессионал. Тот, кто так искромсал несчастную ножом в кухне, не смог бы обыскать комнату, не оставив следов.