Корабль мертвых (пер. Грейнер-Гекк) - Травен Бруно. Страница 7

– О да, Фибби, – ответила Флора в экстазе. – О конечно, он большой художник. Знаешь, Фибби, спроси его, не может ли он быть у нас на нашем журфиксе? Тогда мы, несомненно, утерли бы нос этим выскочкам Пеннингтонам.

Значит, это все же его жена.

Фибби не выказал водопаду ни малейшего внимания. Продолжая смеяться, он снова пошарил в своих карманах и достал оттуда еще один доллар.

Потом протянул мне обе кредитки и сказал:

– Один за то, что вы так мастерски рассказали свою историю, а другой за то, что вы подали мне блестящую идею для моего листка. В моих руках она стоит пять тысяч, в ваших – ни гроша. И вот я уплачиваю вам вашу долю прибыли. Ведь вы тоже некоторым образом ее участник. Спасибо вам за труды, до свиданья, всех благ.

Я помчался в разменную кассу. За доллар мне дадут около двух с половиной гульденов, за оба доллара – пять гульденов. Приличная сумма. Когда я протянул кассиру кредитки, он набросал передо мной примерно пятьдесят гульденов. Вот была неожиданность! Фибби, оказывается, дал мне две десятки, а я, не желая обнаружить при нем своего любопытства, не развернул скомканных кредиток и принял поданные мне бумажки за два доллара. Фибби – благородный человек. Благослови его Wall Street!

Двадцать долларов, конечно, большие деньги, пока имеешь их в своем кармане. Но если приходится их тратить, то внезапно убеждаешься, что двадцать долларов – это ничто. В особенности же, когда позади у тебя ряд голодных дней и ночей без крова. Прежде чем я пришел к оценке своего неожиданного богатства – его уже не стало. Только люди с большими деньгами знают им цену, потому что имеют время оценить их стоимость. Как можно узнать цену вещи, которую у вас тотчас же отнимают?

А как часто приходится слышать, что только тот, кто ничего не имеет, знает настоящую цену деньгам.

VII

Гораздо раньше, чем я предполагал, наступило то утро, которое, судя по всем признакам, было последним утром, заставшим меня в постели. Я обыскал свои карманы и нашел, что у меня еще хватит денег, чтобы побаловать себя скромным завтраком. Я не любитель скромных завтраков. Они всегда прелюдия к обеду и ужину, которых не будет. Фибби встречается не каждый день. Но если бы мне еще раз повстречался Фибби, я рассказал бы ему свою историю в таком комическом виде, что он расплакался бы от всего своего растерзанного сердца и его осенила бы идея, как раз противоположная первой, которая принесет ему пять тысяч долларов. Из идеи всегда можно выжать деньги, чему бы она ни служила – смеху или слезам. Есть столько же людей, падких на слезы и готовых заплатить за возможность поплакать, сколько и таких, которые предпочитают посмеяться…

Ну что там опять? Не дадут даже подремать за последний гульден, полежать спокойно в постели, прежде чем придется покинуть ее, и, может быть, на очень долгое время.

– Дайте мне выспаться, черт побери! Я уплатил вчера вечером, прежде чем подняться сюда.

Ну как тут не рассвирепеть? Кто-то непрерывно стучится в дверь.

– Тысячу чертей на вашу голову, убирайтесь-ка подальше. Я хочу спать!

Пусть только откроют дверь, я запущу им сапогом в самую рожу. Этакий подлый, несносный народ!

– Откройте дверь. Полиция. Нам надо с вами поговорить.

Я начинаю совершенно серьезно сомневаться в том, есть ли на свете какие-нибудь люди, кроме полиции. Полиция существует для охраны порядка, а между тем никто так не нарушает тишину и спокойствие, никто так не беспокоит людей, как полиция. И, несомненно, никто не причинил миру столько несчастий, потому что солдаты ведь тоже только полицейские.

– Чего вам нужно от меня?

– Нам надо поговорить с вами.

– Это вы могли бы сделать и через дверь…

– Мы хотим видеть вас лично. Откройте, или мы взломаем дверь.

Взломаем дверь! И эти люди взяли на себя обязанность охранять нас от грабителей!

– Хорошо, я открою.

Но едва я приоткрыл дверь, как один из них уже просунул в щель свою ногу. Старый трюк, которым они и по сию пору бравируют. Это, должно быть, первый трюк, которому их обучают.

Они входят. Двое в штатском платье. Я сижу на краю постели и начинаю одеваться.

С голландским языком я справляюсь отлично. Я ездил на голландских кораблях и здесь слегка подучился. Оба птенца щебечут кое-что по-английски:

– Вы американец?

– Как будто.

– Покажите вашу корабельную карточку.

Корабельная карточка является, очевидно, центром вселенной. Я уверен, что война велась только затем, чтобы в каждой стране могли осведомляться о паспорте или корабельной карточке. До войны никто не спрашивал ни о паспорте, ни о карточке, и люди были вполне счастливы; но войны, ведущиеся за свободу, за независимость и демократию, всегда подозрительны. Они подозрительны с тех самых пор, как пруссаки вели свои освободительные войны против Наполеона. Когда выигрываются освободительные войны, люди лишаются свободы, потому что свободу выиграла война. Да, сэр.

– У меня нет корабельной карточки.

– У вас н-е-т корабельной карточки?

Этот разочарованный тон мне уже приходилось слышать в то прекрасное раннее утро, когда я собирался так сладко вздремнуть.

– Да, у меня н-е-т корабельной карточки.

– Тогда покажите ваш паспорт.

– Я не имею паспорта.

– Не имеете паспорта?

– Нет, не имею.

– И никакого удостоверения из местной полиции?

– И никакого удостоверения из местной полиции.

– Надеюсь, вам известно, что без визированных нашими властями документов вы не можете оставаться в Голландии?

– Нет, этого я не знаю.

– Так. Этого вы не знаете? Может быть, вы последние месяцы и годы жили на Луне?

Оба птенца считают это бог весть какой остроумной шуткой и хохочут:

– Одевайтесь и идите с нами!

Хотел бы я знать, вешают ли и здесь, если у человека нет корабельной карточки?

– Нет ли у вас, господа, папиросы? – спрашиваю я.

– Сигару можете получить, папирос у меня нет. Мы можем купить по пути. Хотите сигару?

– Я с большим удовольствием выкурю сигару, чем папиросу.

И пока я одеваюсь и моюсь, я раскуриваю сигару. Оба полицейские садятся у самой двери. Я не очень-то тороплюсь. Но как бы человек ни медлил – все имеет свой предел, и в конце концов я оканчиваю свой туалет.

Мы отправились и пришли – куда? Как вы думаете? В полицейский участок.

Здесь меня снова тщательно обыскали. На этот раз им посчастливилось больше, чем их собратьям в Антверпене. Они нашли в моих карманах сорок пять голландских центов, которые я приберег себе на завтрак.

– Как? Это все, что вы имеете?

– Да, это все, что я имею.

– На какие же средства вы жили здесь все эти дни?

– На те средства, которых сегодня у меня уже нет.

– Значит, у вас были деньги, когда вы приехали в Антверпен?

– Да.

– Сколько?

– Этого в точности не помню. Сто долларов приблизительно, а может быть, и двести.

– Где же вы взяли эти деньги?

– Очень просто: скопил.

Очевидно, это была хорошая шутка, потому что вся банда, обступившая меня, так и прыснула со смеху. Но все следили за первосвященником, смеется ли он. И когда он начинал смеяться, они все покатывались со смеху, а когда он замолкал, они так внезапно обрывали свой смех, словно бы их поразил удар.

– Как же вы попали в Голландию без паспорта? Как вы сюда проникли?

– А так просто и проник.

– Как просто?

Консул не поверил мне, когда я рассказал ему, каким путем я попал в Голландию. Эти и подавно не поверят. А потом в праве ли я выдавать моих милых бельгийцев? И я выпалил:

– Я прибыл на корабле.

– На каком корабле?

– На… на… «Джордже Вашингтоне».

– Когда?

– Этого я точно не помню.

– Так? Значит, вы прибыли на «Джордже Вашингтоне». Это довольно мифический корабль. Насколько нам известно, такого корабля в Роттердаме не бывало.

– Это уж не моя вина. За корабль я не отвечаю.