История Люси Голт - Тревор Уильям. Страница 7

Стояла самая бестолковая часть дня. Какими бы треволнениями ни было заполнено утро и чем бы этот день ни отличался от других дней, в это время в нем всегда стояла тишина. Пока не наступит вечер, не будет ни стука кастрюль, ни граммофонной музыки в гостиной, ни звука голосов. Хенри сносит вниз уложенные сундуки и чемоданы, и по нему ни в жизнь не догадаться, какая скорбная это для него работа. Бриджит расстелила на кухонном столе гладильное одеяло, чтобы отутюжить воротнички, которые понадобятся капитану в дорогу. В глубинах кухонной плиты только-только начали накаляться станины для утюга.

Когда Люси прошла мимо открытой двери на кухню, Бриджит даже не подняла головы. Хенри во дворе не было. Шумно было только в саду: стоило ей войти в калитку, и из-под яблонь с граем взлетели потревоженные грачи.

Она пошла вверх по склону, как советовал Падди Линдон, зная, что Хенри может отправиться искать ее по более простому маршруту, через лощину. Она не знала, сколько времени займет у нее дорога в Дунгарван; у Падди Линдона со временем вечно были нелады. Она не знала, где там искать дом Китти Терезы, но люди, которые рано или поздно встретятся ей и подвезут, наверняка знают. Китти Тереза наверняка скажет, что отвезет ее обратно к родителям, но это будет уже не важно, потому что тогда все переменится: все то время, пока Люси готовилась к побегу, она знала, что все будет именно так, а не иначе. Как только они обнаружат, что ее нет дома, как только до них дойдет, что случилось, все переменится. «У меня у самой просто сердце на части разрывается, – сказала мама. – И у папы. У папы тем более». Когда Китти Тереза привезет ее домой, они скажут, что всегда знали, что уезжать им не следует.

Она прошла мимо поросшей мхом скалы, которую помнила по одной из своих прошлых вылазок, потом поваленное дерево, совсем незнакомое, с острыми обломанными сучьями, на которые можно напороться, если идешь в темноте. Сейчас темно не было, а было скорее сумеречно, как всегда бывает в чаще. Но скоро стемнеет, через час или около того, и до той поры нужно обязательно выйти на дорогу, хотя наверняка до утра по ней уже никто на телеге не поедет. Она прибавила шаг и почти сейчас же споткнулась и упала всем телом, лицом вперед, застряв ногой в норе. Резкая боль пронзила ее, когда она попыталась согнуть ногу в колене. Встать она так и не смогла.

– Люси! – выйдя во двор, крикнул капитан Голт. – Люси!

Ответа не последовало; он вернулся в дом и крикнул Хенри через гостиную, в которую из углов уже наползала понемногу полумгла.

– Если увидишь Люси, скажи ей, что я пошел попрощаться с тем рыбаком, которого мы с ней в прошлый раз не застали.

По аллее, а потом по дороге, сказал он, обратно через пляж.

– Скажи, что я не буду возражать, если она составит мне компанию.

Выйдя на площадку перед домом, он еще раз позвал ее по имени, прежде чем отправиться в путь.

– Да вроде недавно тут была, – сказала Бриджит. – Где-то здесь я ее видела.

Ничего необычного в этом не было; Люси довольно часто куда-нибудь исчезала. Встретив Бриджит на лестнице, Хелоиз задала ей этот вопрос, но безо всякого особого беспокойства. Может, отправилась, предположила Бриджит, попрощаться с этой О'Рейлевой псиной.

– Мне хорошо было жить в одном доме с вами, Бриджит, – выдалась спокойная минута, и Хелоиз не слишком спешила вернуться к разложенным в спальне чемоданам. – Все эти годы мне была очень нужна ваша поддержка.

– Мне бы очень хотелось, чтобы вы никуда не уезжали, мэм. Чтобы все сложилось по-другому.

– Я знаю. Знаю.

По пути через подъездную аллею капитан думал о том, как должны сложиться обстоятельства, чтобы ему еще раз выпало удовольствие ходить по этому длинному тенистому коридору из сплетшихся ветвей, которые почти не пропускали солнечного света. По обе стороны разрослась, как могла, некошеная трава, с желтыми пятнами одуванчика, с полуувядшими буйными порослями наперстянки в тени деревьев. Он постоял немного у сторожки, где и после их отъезда будет продолжаться жизнь. Теперь, когда черта была подведена, ему уже не казалось, что он еще когда-нибудь сможет привезти свою семью обратно в Лахардан. Это предчувствие явилось нынче вечером из ниоткуда, незваным эхом всего того, в чем он в эти последние несколько дней никак не желал себе признаться.

За воротами аллея выходила на светлый глинистый проселок, и он свернул налево; жимолость уже набила ягоды и совсем не пахла, в живой изгороди цвели сентябрьские фуксии. Им не долго придется рассчитывать только на капитал Хелоиз. Он смутно видел себя сидящим в конторе какого-нибудь торгового пароходства, хотя, честно говоря, не слишком представлял себе, чего должна требовать от человека работа в такого рода местах. Впрочем, это не слишком важно, он возьмется за любую достойную работу. Время от времени они будут наезжать сюда, просто для того, чтобы взглянуть, как здесь идут дела, чтобы не прерывалась связь. «Это не навсегда», – сказала вчера вечером Хелоиз и принялась говорить о том, как они будут заново открывать окна, снимать чехлы с мебели, растапливать камины, выпалывать сорняки на клумбах. И он тоже сказал, нет, конечно, не навсегда.

В Килоране он поговорилс глухонемым рыбаком, так, как научился еще в детстве: делать побольше жестов и отчетливо проговаривать слова. Они попрощались. «Не так чтобы очень надолго». – Он оставил за спиной выговоренное одними губами обещание и почувствовал, что даже и оно прозвучало фальшиво. Он постоял немного над обрывом, где росли пучки полевых гвоздик. Поверхность моря была подернута легкой рябью бликов от последнего, отраженного небом закатного зарева. Набегала тихая волна, почти без пены. И больше – ни единого движения до самого горизонта.

Правильно ли он сделал, что не сказал ни Хелоиз, ни дочери о своем предчувствии: что вернуться никак не получится? Не следовало ли ему еще раз съездить к той семье в Инниселу и еще раз попытаться договориться с ними? Может, нужно было предложить им сумму большую, чем он назвал, любые деньги, которые могли бы возместить причиненный им ущерб, и при этом признать, что вся вина за ночное происшествие лежит на нем, а не на этих троих нарушителях границ чужой собственности? Спускаясь вниз на галечник, скрипя камушками под ногой по дороге к песчаному пляжу, он никак не мог найти ответа на эти вопросы. Не мог он их найти и позже, когда шел по пляжу, останавливаясь время от времени, чтобы бросить взгляд на пустынное море. Он мог бы сказать себе, что в этот последний вечер он слишком легко и беззаботно предал собственное прошлое, а затем, по накатанной, предал также и дочь и жену. Из них троих он ближе всех был к этим местам и людям, и его любовь к этой, считай, уже брошенной земле, и к дому, и к саду с огородом, и к морю, и к морскому берегу должна была подсказать ему правильный путь, направить его, помимо воли, не принимая в расчет никаких разумных доводов. Однако, роясь в глубинах собственной души, он не находил чувства, которое смогло бы повести его за собой, а только нерешительность, только смятение.

Он развернулся и пошел к обрыву, и под ногами снова захрустела галька. Его дом, которого поначалу не было видно, вскоре показался из-за деревьев, и в окне на верхнем этаже горел свет. Он запнулся ногой обо что-то, лежащее на камнях, и нагнулся, чтобы подобрать с земли находку.

– Люси! – позвала Хелоиз, а Хенри сказал, что она могла побежать вслед за отцом. Он ее не видел и не передавал ей того, что велел сказать капитан, но она в последние дни вообще сама не своя, так что, может быть, как раз пряталась где-нибудь во дворе и сама все слышала. Она вообще уже три дня ни с ним самим, ни с Бриджит даже слова не сказала. Так что, если прикинуть, как оно все складывается, нет ничего удивительного в том, что она не вернулась домой к чаю.