Марк - Трофимов Сергей Павлович. Страница 7
«И все же, откуда ты, странник? Где твои корни и каков твой род?»
«Ты удивляешь меня, старик. Кто же ценит полет стрелы по колчану? Корни есть у дерева, а не у птицы. И родословная нужна лишь очень важным людям. Я горный ручеек. Там, у моих истоков, разлита нефть, и чтобы оставаться чистым, мне следует идти вперед. Какой мой род? Забыл. Но помню буйный запах ржи у кромки поля, огромную луну в глазах селянки и трепет тростника. Идем со мной в Рион! Я научу тебя любить дорогу.»
«Нельзя. Ты – ветер. Я – скала. Ты связан временем, я – местом. Уйдя с тобой в Рион, я потерял бы эти горы, это небо в тучах. Уйдя с тобой, я предал бы себя. И все же ты мне чем-то близок. Давай договоримся так: я буду вехой на твоем пути, а ты скажи мне свое имя.»
«Зачем тебе лишнее имя?» – с усмешкой спросил незнакомец. – «Я – это ты. Зови меня Сото!»
Старик замолчал и посмотрел мне в глаза. Струи ручья журчали, как серебристый детский смех.
– Нет, подожди, Сото! – воскликнул я. – Опять ты все запутал! Ответь, рассказ твой о тебе? Ну, было же все понятно…
– А что ты еще хотел от безумного и вздорного старика?
Его манера разговора вызывала у меня необъяснимое чувство. Я вновь и вновь находил себя на грани удивительного и необъяснимого состояния. В такие мгновения мне казалось, что еще чуть-чуть, и я пойму какую-то сокровенную истину. Еще немного, и мне откроется тайна, для разгадки которой я был рожден.
Он сам стал для меня чарующей загадкой. В присутствии Сото я забывал обо всем. Был лишь голос, мягкий и печальный, который пробуждал в моей душе какое-то томительное чувство обещания, надежды и уже забытой доброты. Я приходил к нему по вечерам, и каждый раз он дарил мне одну из своих сказок, во многом непонятных для меня, но почему-то желанных и трогавших сердце. Да если бы это было только со мной…
У дома бывшего бригадира собралась толпа людей. Когда мы подошли, к нам подбежала сестра хозяйки.
– Тише, люди! Тише! Заходи, Сото. Он – там, в своей комнате. Какое несчастье!
На пороге нас встретила жена бригадира.
– Ну, за что, Сото? Вот ты лет на двадцать старше его, а смерть к нему подбирается. Прости, что так говорю. Совсем от горя потерялась. Еще вчера здоровый был. А утром проснулся и шепчет: «Прощай, Мине, умираю.» Лежит, стонет – смотреть больно. Что я буду делать без него? Как переживу такое горе?
– Ты заходи, Сото, заходи, – вторила ее сестра. – Попрощайся с ним. Очень он просил, чтобы тебя позвали. Успокой его. Ты ведь умеешь…
Проводив нас к больному, женщины вернулись во двор – в компанию собравшихся соседок. Мы услышали новый всплеск восклицаний, печальные вздохи и горький плач. Прикрыв дверь, Сото подошел к лежащему мужчине.
– Что с тобой, старый бездельник?
– Умираю, друг.
– Дело серьезное.
– С утра все силы ушли. Тело, как вата. И дрожь снизу противная – подступит к животу, отойдет, подступит, отойдет. Эх, Сото! Не верил, что так быстро все кончится. Даже пожить-то, как следует, не успел. Сейчас юность свою вспоминал. Войну, работу… Мине совсем молодую… Это она теперь такая неповоротливая, а раньше была как ветер. А ее отец? Ты помнишь ее отца? Вот где упрямец был. До конца жизни не заговорил со мной. Обиделся, что свадьбу не праздновали. Но о чем жалею больше всего, так это о детях. Было двое, и тех не уберегли. Может быть, поэтому и умирать так страшно…
– Ты боишься смерти? – спросил Сото.
– А кто ее не боится? Это она давит мне холодными пальцами на живот. Сил нет с ней бороться.
– А ты не борись. Смерть не одолеешь. Но она, как мудрый садовник, щадит не созревший плод. Если тот еще зелен, она, пощупав его, переходит к другому дереву. Так что не бойся – ты не умрешь. Во всяком случае, не сегодня. И не завтра.
– Как это не умру? С утра все силы ушли! Тело, как вата! Неужели не веришь?
Бригадир обиженно замолчал, и вдруг его лицо посветлело.
– Подожди, подожди! Говоришь, не умру?
– Умирают, теряя надежду, – ответил Сото. – Когда сердце холодным стуком отвечает на самое дорогое и любимое, что у тебя осталось. Старая сказка тревожит уста. Словно ступеньки забытые строки. Гаснет свеча. Засыпают дома. Тихая песня над детской кроваткой смолкает. Где ты, надежда моя?
Мир остановился и затих. Теплый вечерний свет вливался в комнату, просеянный ситом виноградной листвы. Голос Сото казался шепотом гор. Его слова уносили нас в другую вселенную.
– Я вспоминаю тебя и смотрю на звезду. Тысячи лет, будоража пространство, яростный луч нес холодное чувство печали. Где ты, надежда моя? Может довольно разлук и потерь? Детство ушло, я расстался с отчизной. Юность, тебя не вернуть. Только надежда в груди оставалась. Только она заставляла меня улыбаться, глядя на годы невзгод. О, надежда! Все я готов пережить! Но, теряя тебя, я теряю последнее – жизнь! Тусклой звездой весь оставшийся век буду лишь тлеть, оскверняя пространство безверием… Прочь, набежавшие слезы! Еще не конец! Рядом друзья. Еще слышится песня. Вновь я надеюсь на встречу с тобой.
Бригадир встревожено приподнялся с подушек.
– Сото, ты плачешь? Подожди, я налью тебе воды…
Он вскочил на ноги и подбежал к столу в углу комнаты.
– Вот, держи.
– И это вода? – возмутился Сото. – Попробуй сам. Она стояла здесь с того дня, как в ней постирали твои пеленки. Кувшин вина, и тот не сможет отбить этот затхлый привкус.
– Кувшин вина? У меня в погребе целая бочка вина, лучше которого, клянусь, в горах не было и не будет.
– Хорошо, пошли.
– Хе-е, пошли конечно. Стой! А как же я… Там Мине, сестра ее. Они же думают, что я умираю…
– Лезем в окно!
– Мы? В окно? Хе-е, лезем, конечно! Стой! Там старуха Гуне сидит.
– Лезь, давай. Умирать боишься, старуху Гуне боишься. Что ты за мужчина?
Вечером мы услышали стрельбу у дороги. Это были наемники – арабы и азиаты. Их лагеря находились в Грузии, и поэтому местные люди называли арабов «саранчой Шеварнадзе». Бабушка умоляла меня остаться, но я ушел с другими мужчинами. В конце ущелья мы разделились и по одному, по двое начали пробираться к дороге. Ночь берегла нас. Темнота обещала укрытие.