Адская машина - Леденев Виктор Иванович. Страница 8

Алексей сидел за опустевшим столом и рассматривал бутылку с коньяком. Выпить еще хотелось. Решившись, он налил довольно много и залпом выпил. Инна успела заметить, как он поставил фужер и быстро сунул в рот попавшуюся под руку закуску.

-- А ты все еще пьешь? Мало тебе всего, что натворил: из университета выгнали, на работу только в деревне взяли. И там пьешь, с отцом на пару? Алкоголики несчастные.

-- Ты что, мать. Отца-то за что, ведь он же совсем не пьет, ни капельки, даже по праздникам. А что он пил разве?

-- А то как же. Только он хитрый был, если выпьет -- приходит домой поздно, когда ты уже спишь... А после своего Вьетнама почти каждый день раньше двенадцати домой не являлся...

-- Какого Вьетнама, мать? Он что, там работал? А мне никогда не рассказывал.

-- Еще бы, это у нас запретная тема в доме. Не работал он там, а воевал. А потом молчал. Сядет, уставится во что-нибудь и молчит. Напьется, навеселится и опять молчит. Сутками мог молчать. Они там секретные какие-то были. Он потом много лет под присмотром находился. Ко мне приходили, если, мол, расскажет что-нибудь или по пьянке начнет болтать, сообщите.

-- Кто приходил? Кому сообщать?

-- Кому, кому... маленький что ли?

-- И ты... сообщала?

-- Ну, туда я не ходила, я отцу своему рассказывала, он ведь там работал... А уж он pешал...

-- А бате что-нибудь за зто было?

-- Не знаю, мы разошлись, надоели мне эти переживания...

-- Ну, родители, вы даете! До двадцати двух лет сын дожил, а ему только сейчас такие вещи pассказывают...

Алексей, возбужденный от коньяка и всего услышанного, неpвно ходил по комнате. Инна убирала со стола грязную посуду, не замечая, какое впечатление произвел ее рассказ на сына. Она думала о своем.

Сын прошел в свою бывшую комнату, оглядел привычный интерьер, сел на диван. В спортивной сумке до сих пор лежали его кеды, спортивный костюм, какие-то тетради, фотографии... Он вытряхнул в шкаф вещи, положил бумаги в стол, перекинул через плечо пустую сумку. Достал из кармана пачку денег, разорвал бандераль, отщипнул солидную стопку купюp и сунул в куртку. Остальные деньги положил в комнате матери в туалетный шкафчик.

-- Я пошел, мама. Отец столько поручений надавал, ужас! Я ведь теперь его заместитель... По магазинам надо успеть, на завод. И с Анатолием договорились встретиться, обещал помочь человек.

Мать с трудом оторвалась от воспоминаний о прошлом и будущем, устало посмотрела на сына.

-- Я тебе ничего и не говорю, все равно, как горох об стенку. Приехал, называется! Полчаса побыл и побежал... Как отец... Иди на все четыре стороны, иди к нему, он тебя научит... Знаешь, сколько он крови мне попортил, сколько нервов это мне стоило...

Ее холеное лицо преобразилось, сейчас на нем было хорошо знакомое сыну выражение ненависти -- накрашенные губы тряслись, руки сжались в кулаки... Алексей досадливо дернулся: все это он видел столько раз! И ушел, хлопнув дверью.

Город принял Алексея, как ветхозаветный отец своего блудного сына. Шумом, кипением жизни на улицах, веселой толчеей в троллейбусах, привычной деловитостью метро, даже очередями в мага- ' зинах Алексей наслаждался. Он был порождением города, его маленькой составной частицей и почувствовал это с новой силой, когда, выполняя поручения отца, отправился по многолюдью знакомых с детства улиц. Он вспоминал, как в поселке невозможно было пройти куда-нибудь незамеченным, разве что в темноте... И сейчас он упивался своей анонимностью, -- он был сам по себе, никому до него не было дела и это давало ощущение свободы.

Женщины проходили мимо нарядные и удивительно красивые. Алексей впервые заметил, как много красивых женщин в его родном городе и ему вдруг непреодолимо захотелось с кем-нибудь познакомиться, посидеть за столиком в летнем кафе над речкой, проводить домой в прохладных сумерках... Чего еще ему захотелось, Алексей уточнять не стал, только блаженно улыбнулся.

Город, принявший его, как родного, и пачка денег в кармане сыграли с ним злую шутку -- он окончательно потерял чувство барьера -- сейчас ему казалось, что он может все и все ему дозволено. Из головы начисто вылетели слова отца, которые казались ему сейчас надуманными и ненужными.

Где жил Семен, никто из его приятелей не знал. Его уголовное прошлое не было для них секретом, но что за ним числилось, они могли только гадать -сам Семен никогда не рассказывал об этом. Да и после зоны было, видимо, что-то серьезное, что не позволяло Семену маячить на виду у милиции. Изредка приходил в ресторан, пил много, не пьянея, любого шума избегал. Если Шварц затевал драку, Семен линял без разговоров. Поначалу это казалось Шварцу просто трусостью, но когда они побывали вместе в делах "по изъятию ценностей", как говаривал сам Семен, Анатолий убедился, что Семен безудержно жесток с жертвами, не останавливаясь ни перед какими уловкаии, чтобы добиться своего. После последнего дела, когда Семен пытал "клиента" горячим утюгом, Шварц стал даже его опасаться. То, что он был сильнее и мог одолеть Семена в любой драке, сомнений у него не было, но не было и сомнений в том, что может получить от дружка и выстрел, и нож в спину. Оружия Шварц не признавал, разве что нунчаки, но это так, для забавы что ли... А вот в том, что у Семена есть пистолет, хотя никогда его не видел, он был уверен.

Семен вышел на связь с Валерием Петровичем сам, а вот Стаса пришлось искать по городу. Анатолий взял такси и поехал по точкам, где он мог быть. Стас-шмаровоз был приятелем почти всех проституток города, умудрялся помнить их имена, клички, адреса и был незаменим для Валерия Петровича, когда его гостям или просто нужным людям вдруг требовалось женское тепло и нежные руки... В остальное свободное время Стас торговал помаленьку и числился в таксомоторном парке, обслуживая в основном своих подружек. Больших денег это не давало, но Стаса не очень привлекали денежные дела с большим довеском в виде многих лет лишения свободы и он жил спокойно, балансируя на грани закона и не задумываясь над будущим. Да и зачем было о нем думать -- девочки были очаровательны , а жизнь -- прекрасна.

Стаса Шварц отыскал у гостиницы "Интурист". Он сидел в валютном баре, где пока было пустовато -- клиенты стасовских девочек мотались по городу в автобусах и рассматривали достопрпримечательности. Увидев Шварца , Стас замахал рукой , приглашал его к столику, где он сидел с двумя шлюхами голливудского класса. Шварц подсел к столику, выпил какой-то коктейль, назначил время встречи и быстро ушел, оставив Стаса попивать кока-колу в компании его девиц.

После разговора с начальством Лемешонок ощущал и удовлетворение и тревогу. Вовсе не был он уверен, что ему никто не сможет помешать, что вместо настоящей работы он не будет заниматься тяжбами, собиранием бумаг, переживать нашествия различных комиссий. Всю эту бюрократическую мясорубку он хорошо знал, не раз сталкивался в своей жизни. И опять-таки не был уверен, что победит тот, кто прав, а не тот, кто имеет власть. Обдумывая ситуацию, он и не заметил, как подъехал к дому.

Светлана возилась во дворе, готовила корм для свиней. Павел вышел из машины, изо всей силы, по давней привычке, хлопнул дверцей. Она не закрылась. Зная норов машины, Павел покрутил головой и не стал повторять операцию закрывания строптивой дверцы. Подошел к жене обнял ее сзади, поцеловал в шею. Светлана обернулась к нему и, высоко держа испачканные руки, приподнялась на цыпочки, чмокнула мужа в щеку. Павел сбросил куртку и стал помогать жене -- понес задавать корм свиньям в сарае. Работая, он не переставал размышлять. В том, что приезжее начальство теперь в покое его не оставит, он не сомневался, да и позиция председателя может перемениться -вместо нейтралитета начнется война. Павел вздохнул, вот войны-то ему как раз и не хотелось... Надо бы с кем посоветоваться. Вот только с кем? Как ушел с должности, сразу обнаружил, что друзей среди тех, с кем столько лет тащил колхозный воз, так и не нажил. Был, правда, Василь, друг надежный, проверенный временем и делом...